Камбрийская сноровка - Коваленко (Кузнецов) Владимир Эдуардович (читать бесплатно полные книги .txt) 📗
Нехорошая песня. Пришлось шагнуть в сторону певца, народ размыкается. Тем, кто еще не знает Эмилия из Тапса — цвет военного плаща говорит достаточно. Не пестрая расцветка клана, не багрец королевской службы… В Камбрии у белизны одежд немало значений. Белый — цвет священства и друидов, цвет фэйри и ангелов, цвет смерти и жизни вечной. Теперь еще — и цвет службы Республике.
Знак высшего чиновника здесь, в Кер–Мирддине, еще не узнают — но золотой циркуль, вышитый на квадратной вставке, выглядит достаточно внушительно и значимо. Настолько, что певец умолкает, хотя наглость местным фиглярам выдают в утробе матерей. В Камбрии даже у бродячего певца есть надежда встать на дорогу почестей, ведущую к сытному и почетному месту при королевском дворе. Был бы дар затрагивать души ритмом слов, звоном струн, течением голоса — неважно!
Этот — именно бродячий, причем из держащих нос по ветру: поет ни в склад, ни в лад, на земле тарелка для пожертвований. Здесь это ново. Обычно барды сговариваются за ночлег, стол, одежку… Да и нечем было платить уличным певцам — до того, как из Кер–Сиди расползлись маленькие кусочки кожи с отпечатком мизинца святой и вечной. На обороте — никаких обещаний о размене. Просто: «один обол». Но надо же — ходит не хуже, чем в Африке — медяки!
Судя по количеству клочков кожи в деревянной тарелке, этот уже наработал на обед.
— Не заткнешься — именем моей повелительницы снесу голову…
Говорят, старшая императрица в состоянии так посмотреть на человека, что тот седеет на месте. После «не для меня», после Рождественской битвы — верится. Истинно императорский дар. Сказано: «страшно попасть в руки Бога живого». А кому Всевышним доверена власть над христианами, и честь противостоять нечистому — на земле, в миру?
Певец и поэт вскинул голову, дернул ворот:
— Совсем не петь?! Руби! Истинный бард не может жить без песни!
— Совсем — но лишь до завтра. Завтра — можно…
Бродяга держится с достоинством сиятельного мужа.
— Завтра — твое дозволение и одобрение, как человека Немайн, и ее именем? На эту песню.
Немало желает.
— Да.
Можно идти дальше. За городскими воротами — тише, куда тише, а на подворье Пенды — благолепная тишина. Мерсиец снял городской дом одного из кланов. Хоромина в случае осады должна вместить не одну сотню жителей — как из предместья, так и с окрестных холмов, так что посольство разместилось просторно и удобно.
Сегодня — людно. Почти каждый сильный человек заглянул, и короли не исключение. Прямо сейчас у Пенды Гулидиен. Догадался, что все камбрийские союзники к нему пойдут — советоваться, требовать большей доли в невзятой добыче, а то и оставлять ряды. Без сиды — вовсе не то же, что с сидой! Как нясядут…
Зато у Пенды — хорошо. Удобное кресло, кружка пива. Простой разговор — не о делах. Куда и спрятаться молодым? И римлянина заявившегося — сюда же! А что Мерсиец не удержался, и принялся насмешничать над христианами, так над плохими… Хороших он уважает.
— Меня честят язычником, — говорит последний английский король старой веры, — а сами? Сида ушла, судьба свершилась… слушать противно! Я верю в приговоры Норн, но и их нити не прочней стали. Крепкий духом выбирает судьбу сам, а избрав — не бегает от нее! Помните ее песню? Вот. Я верю Немайн, а не в нее. Как товарищу, а не как в божество. Ушла? Значит, надо. Придет время, вернется. Скоро! Флот–то обещала выставить. Что скажешь, Эмилий?
— Что я пришел сказать тебе то, что ты сказал мне. Теперь мне остается пить пиво за здоровье могущественных и великолепных!
По–гречески и латински слово одно, по–камбрийски — два. Можно разделить — первое уместней применить к мужьям, второе к женам. Королям и королевам большего титулования не положено: и это следует сразу за императорским. Другое дело, что восхваления местным властителям привычней воздуха — при каждом дворе есть бард, одна из задач которого — захваливать короля и королеву до полной невосприимчивости к лести…
— Немайн не может уйти просто так, — говорит Кейндрих. — Она мне еще ничего не ответила.
— Трудный вопрос, даже для нее.
— Она умная. Пусть думает. Впрочем… — Кейндрих улыбнулась мужу, — На сей раз она будет воевать в сторонке от тебя, милый, и это хорошо. Пусть никто не говорит, что королева Диведа и наследница Брихейниога из ревности мешает походу на давнего врага. Передай это Ушастой, римлянин. Если она ушла оттого, что ничего не идет в голову — пусть не прячется.
Сдвинула брови, наклонила голову вперед.
— Пока. До того, как мы снова увидимся.
— Передам слово в слово.
Повисшую тишину развеял веселый голос короля мерсийского. Опять незлая насмешка:
— Эмилий, что я вижу: римлянин, и пьет пиво! А я уже собирался приказать принести вина…
Магистр оффиций — то ли маленькой республики, то ли большой империи — оторвался от пенного напитка. Поменять настроение в комнате — дело нужное.
— Камбрийцы числят себя римлянами, а пиво хлещут… Кстати, от их домашнего, без хмеля да без угольной чистки, я и теперь нос отворочу. Лучше пить воду пополам с уксусом, чем сходную с мочой бурду. А это…
Рука поднимает высокую кружку — к льющейся из окна полосе света. Солнечные лучи легко пробивают тонкие стенки цвета морской волны, играют со спешащими кверху пузырьками. Пенная шапка играет, словно невиданный в Африке снег…
— Благородный напиток. Шипит, когда его наливают, пенится, как море в шторм. Живой, как море, как создавшая его страна. Я назвал бы его ячменным вином… Замечу, что и разум оно туманит не хуже вина, а разбавлять водой это — преступление. Камбрии угрожает пьянство!
— Для пьяниц искони есть фруктовое вино, — сказал Гулидиен, — оно еще крепче. И дешево.
— Вот уж чего нельзя пить!
— Тогда можно пить кофе… или просто воду. Очаг или несколько капель яблочного уксуса очистят воду от дряни, которую мы все наблюдали в увеличительное стекло патриарха. Как бы то ни было, лихорадок убавится. Сланцевые крыши покончат с большей частью крыс — им станет негде жить. С теми, что останутся, управятся лисята…
Вспомнил ушастых зверей — вспомнил и ту, что их привезла. Помрачнел.
— Она точно вернется? Короля Артура тоже ждали. Не то, чтобы я не верил. Просто — беспокоюсь.
Ждали. Не ждут.
Неужели — место занято? Местные легенды почти затянули святую и вечную… Хорошо, когда пришло время выбирать, она вырвалась из трясины. Только — не навсегда. На один шаг к берегу.
Эмилий кивнул.
— Вернется. Есть гарантия. Самая надежная из возможных.
— Какая?
Любому римлянину — ясно. Королю Пенде — тоже, улыбается в бороду. Гулидиен тоже поймет, сразу, как свои дети пойдут.
Свояки, зятья и сестры, даже мать — всех можно оставить. Но для сына ты захочешь наилучшей судьбы! Именно поэтому Немайн вернется — в Кер–Мирддин и в Кер–Сиди, именно поэтому она займется делами бескрайней Империи. Только…
— Она где–то ходит без охраны… Три девушки, младенец. А враги у нее есть!
Мерсиец беспокоится. Весьма любезно с его стороны.
— Месяц назад я бы сказал, что в этой стране ее пальцем не тронут, — сказал Гулидиен, — но после поджога — поостерегусь. Немайн сильный боец, и меч у нее волшебный, но ведь и прежних богов убивали! Навалятся кучей, и запеть может не успеть… Опять же, сильные духом и песню перенесут.
— Нам она навредить не хотела, — заметил Пенда, — а обидчикам захочет. Еще как.
Эмилий кивнул. Не просто захочет. Обрадуется! Она такое называет практическими испытаниями… Только не песни она проверять будет. Голос у святой и вечной — архангельский, но его истинная сила — в командах, разносящихся над битвой и в ободрении воинов. Зато странное устройство, которое августа собирала и доводила вечерами, исчезло вместе с ней. Если учесть, что ложе у штуковины отличается от ложа ручной баллисты разве качеством исполнения, нетрудно догадаться, что основным назначением хитрой машины является человекоубийство.
