Одиссей покидает Итаку - Звягинцев Василий Дмитриевич (читать книги онлайн полные версии .txt) 📗
Берестин захохотал.
– Ну все, готов Андрюха! Быстро же он тебя! Ты смотри, а то и вправду возомнишь. Меня ликвидируешь на всякий случай и начнешь вершить судьбы мира единолично. Силен в тебе хозяин…
– Да нет, просто способ мышления тебе демонстрирую. А в принципе, тебе, конечно, легче: Макаров твой – парень что надо. Звони мне почаще – исповедоваться, что ли, буду, чтобы среда не задавила…
В глазах и в голосе Новикова мелькнула не снятая вином и шутками тревога. Действительно, как образуется взаимодействие между личностями? И что в конце концов победит? Не слишком ли опрометчиво кинулись они в сию авантюру? Но ведь выбора все равно не было.
– Давай, Андрей, пока дела не завертели, еще раз прикинем, какой в нашей деятельности… – заговорил Берестин, – реальный смысл.
– Вроде бы обговорено сто раз. Если мы в истинном прошлом находимся, так представляешь, что будет, если мы без тогдашних потерь победим? И культа не будет, и ошибок всех, что были…
– Представляю, только где и как мы с тобой жить станем, если вернемся?
– Ну вот… То я Альбу успокаивал, а теперь надо и тебя. Если правду хочешь знать, не верю я, что мы на своей линии находимся. Не верю, и все. Должны быть альтернативные миры… Но жить здесь надо так, будто все по правде. Кто-то должен восстановить историческую справедливость. Вот пусть – мы!
Берестин вышел в сад. Чуть-чуть рассвело, и неподвижный воздух был весь пропитан тишиной, запахами сырой земли, прошлогодних прелых листьев, свежей зелени.
Если повернуться лицом к востоку, тогда не видны ворота и караульная будка, а только густые темные заросли и багровые отсветы зари на серовато-синих тучах. Красиво и тревожно, при желании можно этот сумрачный рассвет истолковать символически.
Берестин впервые не отстраненно-рассудочно, а эмоционально понял и поверил, что вокруг действительно весна сорок первого года и все, что должно случиться, – еще впереди. С самого раннего детства, с первых книг и фильмов о войне и до сего дня лето этого года постоянно жило в нем как неутихающая, болезненная ссадина в душе. Не только пониманием тяжести вынесенных страной и народом испытаний, миллионами напрасных жертв, ощущением того страшного края, на который вынесло державу. Нет, была еще одна сторона в стратегической странице книги судеб, необъяснимая необязательность всего тогда случившегося.
Есть события, железно детерминированные, которые наступают неуклонно и неизбежно, почти что независимо от желаний и дел людских. Вроде как начало Первой мировой или поражение Японии во Второй. Здесь все было не так. А скорее – как на шахматной доске, когда чемпион мира делает ход необъяснимо слабый, даже для любителя очевидно проигрышный, теряет корону, и всем остается только гадать, почему оказался возможным такой грубейший зевок. Так и здесь. До последнего дня сохранилась возможность сыграть правильно. В разработках теоретиков содержались все варианты действий, позволявших отразить и сокрушить агрессора. И все делалось как раз наоборот. Если Русско-японская война на море была проиграна из-за рокового стечения нелепых случайностей, то здесь даже на случайности нельзя сослаться. Кое-кто пишет теперь, что легко, мол, судить из будущего, когда все уже известно и рассекречено, а вот тогда… Наивное оправдание, извинительное лишь тем, что старые люди ощущают собственную долю вины и, стремясь подавить в себе это чувство, хотят доказать, что допущенные просчеты были закономерны и неизбежны. В чем же тогда назначение политика и полководца, как не в том, чтобы проникнуть в замысел врага, чтобы найти ход, ведущий к победе? И ведь через пару лет это уже в большинстве случаев удавалось.
А теперь Берестину с Новиковым придется на практике выяснить, можно ли что-нибудь сделать за полтора оставшихся месяца. Если ко всем возможностям, что тогда существовали, прибавить самую малость: здравый смысл и знание хода истории на сорок лет вперед. Впрочем, откуда такая цифра – сорок? Месяца на два-три, пожалуй. А потом начнутся такие расхождения, что конкретные знания будут ни к чему.
Правда, останется знание техники и военной науки, понимание логики развития событий… например, Алексей ясно помнил все, что относилось к созданию Бомбы и у нас, и у американцев. Достаточно, чтобы помочь Курчатову и сэкономить лет пять-шесть, если возникнет такая необходимость. Но еще проще он мог бы сорвать Манхэттенский проект и вообще исключить ядерное оружие из реальностей данного мира.
Вот тут Берестин вообразил, что Новиков-то, пожалуй, прав: удивительно глупо было бы погибнуть от нелепой случайности, лишив этот мир своего присутствия. И все те беды и несчастья, которые он в состоянии предотвратить, обрушатся на человечество. А отсюда вытекает, что если он, Берестин, прав в своих рассуждениях, то прав был и тот, реальный, Сталин. Будучи неопровержимо уверен в своей гениальности, он не мог не прийти к мысли о своей особой ценности для истории. Если с ним произойдет несчастье, он не сможет осуществить своего предназначения, а раз так – оправданно все, что ему во благо, и подлежит уничтожению все, стоящее на его пути.
Единственная разница – Берестин и Новиков владели сейчас истиной объективной, Сталин же – лишь субъективной. Но с точки зрения экзистенциализма – никакой разницы нет.
Увлекшись этими философскими построениями, Берестин не заметил, как забрел в самый глухой угол сада. Все здесь было словно декорация в «Сказке о спящей царевне». Полуразвалившийся фонтан, потрескавшиеся и проросшие травой асфальтовые дорожки, бузина, буйно захватившая некогда ухоженные клумбы. Внизу – темная, смутно шелестящая зелень, вверху – пасмурное небо, через которое так и не смогло пробиться солнце. Будто ожившая картина в стиле художников «Мира искусств»… Алексей залюбовался ею, присел на край фонтана. Потом рывком поднялся. «Изящно, но маловато исторического оптимизма…» – сказал он вслух.
…В приемной кремлевского кабинета Сталина уже ждали вызванные Поскребышевым Тимошенко, Шапошников, Жуков. Все они были давно знакомы с Марковым, все знали, где Марков должен был сейчас находиться, и его появление рядом со Сталиным их поразило. Но только лишь более крепкие, чем обычно, рукопожатия выдали их реакцию. Впрочем, появление Маркова-командарма (а все его помнили комкором) вызвало у присутствующих не просто радость за товарища. Факт мгновенного возвращения и даже взлета вычеркнутого из жизни Маркова, самого, кстати, молодого из них, наводил на размышления. Это могло быть – в особенности на фоне скоропостижной кончины Берии – знаком меняющейся государственной и кадровой политики.
Три дня назад Сталин дал им задание представить ему план действий на случай внезапной агрессии фашистской Германии, теоретически возможной в первой половине июня. С одной стороны, такое задание выглядело как дальнейшее развитие зимней военной игры, в которой Жуков, командуя синими, наголову разгромил красных во главе с Павловым. С другой – не стоило исключать вероятности, что Сталин изменил точку зрения на перспективы развития советско-германских отношений и все предыдущие установки уже потеряли силу. Ошибаться тут было нельзя, ошибка в прогнозах могла обойтись дорого. А тут еще Марков, раскованный, почти веселый.
– Есть мнение, – сказал Сталин, когда все заняли свои места, – назначить товарища Маркова командующим Западным военным округом.
Такое выражение означало, что вопрос им решен и от присутствующих требуется принять его к сведению.
Все трое обменялись мгновенными взглядами, означавшими одно и то же. Конечно, они знали Маркова как способного, даже талантливого командира, но три года в заключении чего-нибудь да значат. И менять командующего, хоть и на гения, конечно, на самом пороге большой войны – не самое лучшее решение.
– А с Павловым что? – вырвалось у Тимошенко.
– А товарищу Павлову мы дадим работу, более соответствующую его способностям, – усмехнулся Сталин. – Он же у нас танкист… – И тут же, без паузы, перешел к делу, ради которого их собрал. – Я познакомился с планом. Мне кажется, товарищи не совсем поняли, что от них требуется. Я думал, три таких выдающихся военачальника создадут документ исключительной силы, чтобы ни прибавить, ни убавить было нечего. Нам не нужно повторять наши же благие пожелания. Ускорить, усилить, признать необходимым… Это не те слова. Вы писали для товарища Сталина. Как он к этому отнесется, понравится ему или нет. А сейчас нет времени играть в игры. Если мы думали, что оно у нас есть, мы ошибались.
