Великий перелом - Шидловский Дмитрий (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
— А охрана-то у тебя дрянная, — усмехнулся Вадим. — Можно входить и выходить сколько угодно. Неудивительно, что в тебя стреляют прямо под окнами резиденции. Кстати, те, что стреляли из револьверов, попались охране. А вот стрелок с винтовкой благополучно скрылся.
— Ты видел?
— Да, в окно. Работали, конечно, не профессионалы. Я бы тебя уложил, не сомневайся.
— Не сомневаюсь. А сейчас ты…
— Нет. Я хочу поговорить. Садись.
Чигирев прикинул, что если бы Крапивин хотел убить его, то наверняка уже сделал бы это. Историк подошел к столику и сел напротив Вадима.
— Это большевики в тебя стреляли? — спросил тот.
— Думаю, монархисты. Это уже третье покушение. Большевики пока заняты боями с Юденичем. Им не до меня, по крайней мере пока… Если, конечно, тебя не прислали из Москвы.
— Монархистам-то ты чем не угодил?
— Я же провозгласил, что по окончании войны передам власть администрации, назначенной демократическим правительством России. А для монархистов иной власти, кроме государя, нет. И любой, кто этого не признает, — предатель.
— Тогда понятно.
— Слушай, хотел тебя спросить. Газеты какой-то бред пишут про Ипатьевский дом в Екатеринбурге, про гильзы от оружия неизвестной системы… Что случилось? Это не твоя работа?
— Моя и Басова.
— Что с государем? Что с его семьей?
— Все живы.
— А где они?
— Басов вывел их в другой мир.
— Что ж, пожалуй, так лучше всего, — подумав, сказал Чигирев. — А что это за гильзы?
— Штатные автоматы отряда «Гранат». Басов, оказывается, собрал их, как и другое оружие.
— Представляю, как вы вломились в дом особого назначения! Да уж, оставили вы следующим поколениям задачу.
— Ничего, ломают головы над НЛО и исчезновениями в Бермудском треугольнике, поломают и над этой.
— Странно, что Басов вдруг вмешался.
— Не вдруг. Я наконец понял его логику. Он спасает отдельных людей, но никогда не вмешивается в политику.
— Тебе не кажется, что за то время, пока мы знаем друг друга, у него было очень много возможностей спасти отдельных людей, но он очень редко вмешивался. А вот в политике он участвовал достаточно активно. Притом именно с целью пресечь нашу с тобой деятельность. Нелогично как-то получается. Я давно думаю о нем. Мне кажется, он действует исходя из какой-то своей, особой логики. Мы не знаем, к чему он стремится, но цели у него есть, я уверен. Я хочу его понять. Интересно было бы расспросить Алексеева. Они много времени провели вместе.
— Да, пожалуй. Но Алексеев замкнутый тип, а перед нашим отъездом в Петербург в четырнадцатом вообще ушел в себя» Слова из него было не вытянуть.
— Я тоже заметил. Ладно, о них потом. Ты о себе расскажи. Ведь когда мы с тобой виделись в последний раз, ты с большевиками был. Сейчас вроде у Колчака. Или это камуфляж?
— Не камуфляж. Я ушел от большевиков.
— Почему? Стали невыносимы реки крови? Странно для тебя.
— Скажем так, я понял, что те, кто готов уничтожить столько людей, кто наплевательски относится к чувствам, вере и элементарным правам простых людей, никогда не построят достойного общества. Может, некоторые из них и верят, что ведут страну в рай, но на самом деле они тащат ее в ад.
— Слава Богу, понял.
— То, что я увидел, пока пробирался в Москву из Эстонии, просто убило меня. Продотряды, грабежи, зверство. Нельзя же так со своим народом!
— А с чужим можно?
— И с чужим нельзя. Но это же свои! Я должен перед тобой извиниться. Я помешал тебе предотвратить все это, когда еще было возможно. Я был неправ.
— Да ладно, чего уж теперь. — Чигирев отвел глаза. — Значит, ты теперь у Колчака?
— Да. Всю эту вакханалию надо остановить. Хоть как-то.
— И для этого ты пошел к белым?
— Хоть как-то, Сергей. Белые, по крайней мере, не будут устраивать такую мясорубку, какую устроили большевики. А потом можно повлиять на новое правительство, убедить…
— Блажен, кто верует, — усмехнулся Чигирев.
— Но надо же что-то делать. Я не могу стоять в стороне, когда творится такое!
— Пожалуй. А в Петроград ты как попал?
— Я убедил Колчака, что надо вступить в переговоры с Пилсудским и Маннергеймом. Но вот с Маннергеймом ты меня опередил.
— Да, большой прогресс. Но с Пилсудским времени лучше не трать. Он убежденный русофоб. Белых он поддерживать не будет. Разве только на словах.
— Я это уже понял, без малого месяц в Варшаве проторчал. Кстати, видел Янека.
— Как он?
— Великолепно. Высоко летает. Кстати, пытается поменять историю Польши.
— Я знаю. Конечно, послать его в Польшу было моей ошибкой. Басов сыграл со мною злую шутку. Вот уж действительно, самое жестокое наказание — это когда тебе помогают осуществить мечты. Что же касается планов Ванечки поменять историю… Вряд ли у него получится.
— Почему?
— Польское общество еще не готово идти на компромиссы с соседями. Оно придет к этому только после Второй мировой и сорока лет коммунистического режима. Я был в Польше, я видел их.
— Ты говоришь почти как Басов. Но ведь и ты сам хочешь поменять историю.
— Я верю, что Россия созрела для демократии. Не могу не верить. Я ведь живу здесь с четырнадцатого года. Пусть только часть столичной интеллигенции, пусть небольшая часть мещан, но они уже готовы. То, что произошло в нашем мире, могло быть только случайностью. Я должен дать здешним людям шанс.
— А если ты ошибаешься? Если они не готовы?
— Все равно я постараюсь дать им шанс. Если они не воспользуются им… значит, не время. Но я сделаю все, что от меня зависит. Моя совесть будет чиста.
— Что ж, давай попробуем.
Чигирев удивленно посмотрел на Крапивина:
— Ты хочешь мне помочь?
— Почему бы и нет? Я хочу остановить бойню Гражданской войны. Ты тоже. Вместе у нас больше шансов, чем порознь.
— Но ведь я хочу построить демократию, гражданское общество, дать либеральные свободы. Ты же всегда презирал либералов.
— Пусть так. Это все равно лучше, чем диктат. По крайней мере еще никто не доказал, что если страна демократическая, то она обязательно должна быть слабой и в ней должен царить бардак. Кажется, Черчилль сказал, что демократия — отвратительная форма правления, но человечество не придумало ничего лучше.
