Уроки ирокезского (СИ) - Климова Алиса "Луиза-Франсуаза" (читать книги .TXT) 📗
Он грустно усмехнулся:
– И мы даже знаем кому. Но вы не волнуйтесь, мимо меня теперь и мышь не проскочит. Эх, если бы мне хоть половину тех средств, пока я на службе был – сейчас все бы спокойно спали в своих постелях и про войну только в ваших книжках читали бы. Я не про деньги…
Интересно, чему больше радовался Петр Сергеевич Травин? Тому, что получится снова пострелять из пушек или тому, что точно угадал место высадки супостата?
Вообще-то он в Порт-Артуре служил почти со дня его передачи японцами России, и местность знал неплохо. А еще неплохо и предысторию вопроса изучил, и единственный говорил, что японцы десантироваться будут именно в этом, на редкость не подходящем для десанта месте. Куда уж хуже место-то: мелководье простирается миль на пять от берега, ближе не то что броненосцы – миноноски подойти не смогут. Берег низкий, топкий, а уж если отлив – то десантниками пришлось бы километра два просто ножками топать по жидкой грязи. Но Травин в своей правоте был убежден: по время японо-китайской войны японцы высаживались именно здесь, и теперь будут тут же. Угадал…
Впрочем, никто же этим японцам высаживаться не препятствовал, так что можно и по грязи пройтись, а потом упасть на бережку и просто отдыхать. Почти две тысячи человек так и поступили – ну а мне почему-то показалось все это очень неправильным. Да и не мне одному.
Хон отправил "на помощь Травину" пару тысяч своих бойцов. Наверное, самых ленивых: по горам вокруг дорог на Анджу все же бегать приходилось много, а тут – просто прокатиться, лежа в повозке. Шумновато, конечно – повозки-то тракторами тащились, зато можно и в дороге валяться и ничего не делать. Две сотни трактористов кроме бойцов Гёнхо и пары рот, присланных Юрьевым, в тракторных тележках везли и кое-какие трофеи. Тридцать шесть пулеметов, пушек немного… меньше трети от захваченного. Ну и патроны со снарядами. Все это хозяйство было заботливо притащено в Дальний, но по команде "Сенокос" поехало обратно. И до шести утра не только пулеметы, но и шестьдесят четыре пушки заняли "предварительные" позиции за откосом железнодорожной насыпи.
А ровно в шесть – выкатились на эту самую насыпь и продемонстрировали японцам тезисы, что во-первых, думать на войне нужно если уж не стратегически, то хотя бы тактически, а во-вторых, что лениться – плохо. Например, сутки после высадки не окопаться – явный тактический просчет. А не дойти до железной дороги, проходящей менее чем в полутора километрах от берега – простая лень.
Почти все пушки марки "Арисака" были бронзовыми, и к тому же "горными" – укороченными и облегченными до самого дальше некуда. Но и они стреляли километра на четыре. То есть могли – но тут им до цели было меньше двух – и густая шрапнель перекрыла весь японский плацдарм. А арисаковские же пули из пулеметов Хочкиса аккуратно выгребали тех японцев, кому шрапнели не досталось. Как мне позже рассказывал Травин, и пострелять вышло всего минут десять, потому что позже стало не по кому.
С кораблей видимо заметили, что что-то идет не по плану: все же разрывы шрапнелей, начиненных дымным порохом, далеко видны. И на двух "прикрывавших" высадку канонерках решили вмешаться в перестрелку. Конечно, стрелять с корабля по берегу с расстояния в семь километров – спорт не для слабых духом, но они хотя бы попробовали. И тут начались "кратковременные дожди"…
Я с Бенсоном провел очень немало времени, рассказывая специалисту по изготовлению взрывчатки как ее правильно использовать. И узнал довольно много новых образных выражений при этом – но результат получился удачный. Маленький такой результатик, в два с половиной кило весом – но когда на канонерку внезапно практически с чистого неба высыпается сотня кумулятивных бомбочек, то шансов у нее не остается. Ведь канонерке, чтобы стрелять, приходится вытаскивать из погребов снаряды, заряды – и все это добро аккуратно укладывается в районе пушек. Ну а когда маленькая бомбочка прошибает крышку артпогреба или корабельной башни, то все сложенное там добро начинает взрываться.
"Кратковременными" дожди назывались только потому, что имелось в виду "капать" только на корабли прикрытия десанта. Но никто же не виноват, что в довесок к канонеркам там еще и миноносцев с десяток стоял…
Одна "заправка" аэроплана содержала две сотни бомб, высыпаемых партиями из кассет по двадцать штук. Ну а поскольку японцы смотрели не в небо, а на берег, пилотам легко удавалось высыпать бомбы с высоты около сотни метров, и цели накрывались с первого раза. Ну не лететь же обратно с грузом уже взведенных бомб! Так что миноносцев тоже не стало – причем японцы, как оказалось, вообще не поняли откуда им такое счастье привалило: корейцы выкатили на берег те шесть "Арисак", у которых был стальной ствол нормальной длины и начали обстреливать стоящие корабли. Причем – по словам Травина – один миноносец точно они потопили. Ну, может не потопили, а только машину повредили, и даже может быть вообще ни разу не попали – "Арисака" все же на семь с лишним километров могла послать снаряд вообще лишь нечаянно, но "все видели" что корабли обстреливали пушки с берега…
Столь идиотская высадка была обусловлена вовсе не какими-то альтернативными способами мышления японцев, они все делали строго по "европейским" (точнее – по германским) воинским уставам. Точно так же спустя несколько лет и итальянцы будут в Ливии высаживаться, и огребут они то же самое тотальное уничтожение. Я лишь подумал, что если и в моей "первоначальной истории" японцы десантировались так же, то действия русской армии простым идиотизмом объяснить уже было бы невозможно. Только особо извращенным, с элементами мазохизма…
Впрочем, мне не до исторических размышлений было: я ждал совсем других событий. И, похоже, дождался…
Глава 23
Григорий Аполлонович чувствовал душевный подъем. Еще немного – и имя его узнает вся страна, а те, кто недавно еще брезговал с ним разговаривать, станут заискивать перед ним и…
Дальше в воображении Григория Аполлоновича возникли картины совсем уже восхитительные, но сначала нужно закончить начатое. Забастовка, как доложили преданные люди, уже началась, рабочие уже успели поругаться с директором, а теперь собирались к Нарвскому отделу "Собрания". Впрочем, там уже с утра рабочие толпились, в том числе и с других заводов, и митинги толпу успели изрядно подогреть, так что осталось дождаться, пока подойдет основная масса работяг и…
Речь свою Григорий Аполлонович отрепетировал заранее. Конечно, помогли ее написать и примкнувшие в "Собранию" социалисты, но они-то дали лишь парочку дельных мыслей, а сама речь составлена лично им, и будет она именно его персональным триумфом. Уже скоро – так что Григорий Аполлонович велел подать экипаж, допил чай и вышел во двор. Езды было полчаса от силы, а затем…
К удивлению Григория Аполлоновича, во дворе Пинхаса Моисеевича не оказалось. Хотя он и вышел буквально за минуту до него, но куда-то делся, наверное, за ворота вышел – непонятно только зачем: ведь ехать-то договаривались вместе, в одном экипаже. Который и стоял во дворе – но пустой. То есть на облучке сидел какой-то молодой парень, почему-то одетый в форму трамвайного вагоновожатого.
Обдумать увиденное Григорий Аполлонович не успел: к нему подошли еще два парня – вероятно, чтобы помочь сесть в пролетку, а потом…
Что случилось потом, Григорий Аполлонович сейчас очень старался вспомнить – однако память отказывалась прояснить, как он оказался в этом коридоре. Довольно широком, сажени в две, и длинном – никак не меньше саженей уже полуста. И отделанный белыми квадратными блестящими плитками, напоминающих кафель. Правда, размером куда как больше, фута по полтора – но, вероятно, из-за таких белых стен коридор, освещенный многими электрическими лампами, казался очень светлым. И из-за этого же на фоне стен белые, крашеные блестящей краской двери, были почти незаметны. Настолько незаметны, что о их существовании Григорий Аполлонович догадался лишь когда одна из дверей открылась и провожающие его молодые люди провели его в комнату.
