Путь на восток (СИ) - Бочков Александр Петрович "Алекс" (читать книги .txt) 📗
— Ну хватит, пожалуй. Распелся тут, понимаешь. Пора и дело делать.
— Товарищ командир… Ну спойте ещё пожалуйста… Хоть одну ещё…
— Ещё одну? Ещё одну, пожалуй можно… Жарко — запарился я в своей куртке, а снять не удосужился… Расстегнул до конца молнию, откинул полы куртки: одну песню выдержу… Заиграл быстро, но тревожно, отрешаясь от реальности, уходя полностью туда — в песню…
Как на дикий берег — выгнали казаки. Выгнали казаки попастися лошадей… запел старинную казацкую песню, но на новый лад…
И покрылось поле; и покрылся берег. Сотнями порубанных, пострелянных людей! Передо глазами встал этот самый берег…
Любо братцы любо! Любо братцы жить! С нашим командиром не приходится тужить! — пропел самозабвенно, отчаянно!
А первая пуля; а первая пуля… А первая пуля — ранила коня… А вторая пуля; а вторая пуля — а вторая пуля, дура — ранила меня! — выдохнул последнее слово куплета. На плечи легли две ладошки:
Любо братцы, любо! Любо братцы жить! — подхватили за моей спиной две валькирии — с нашим командиром не приходится тужить!
Пусть жена узнает — заплачет, зарыдает! — пел самозабвенно, полностью отдавшись песне; помогая себе и голосом и телодвижениями: сводил и разводил плечи; встряхивал головой; покачивался из стороны в сторону, растягивая при этом меха баяна…
Выйдет за товарища — забудет про меня! Жалко только волюшки — во широком полюшке! Солнышка на небе, да буланого коня!
Любо братцы любо! Любо братцы жить! — заревел за моей спиной Рощин, присоединившись к девушкам, да ещё пара голосов моих бойцов зазвучала из коридора. А раненые не подпевают — даже казаки — мелькнуло отстранённо. Пальцы отчаянно пробежались вниз по ряду и поднялись вверх, выражая бурю моих чувств! Я никого не видел; никого не слышал: я не пел — я жил этой песней! Рванул меха баяна!
Кудри мои русые; космы мои светлые — вороньё да волки по бурьянам разнесут! — выкрикнул в исступлении! — Жалко только детушкек: мальчиков да девушек. Солнышка на небе да буланого коня! — пел-кричал я. Припев подхватили — так же яростно, все мои…
Любо братцы любо! Любо братцы жить! С нашим командиром не приходится тужить! Выкрикивали они вместе со мной. А больше никто не подпевал. Странно… Замолк; стряхнул пелену с глаз… На меня уставились все слушатели зала: кто с изумлением; кто с любопытством; кто с настороженностью а кто с ненавистью и злобой! Чего это они? — не сразу понял я. А… Во время моего, слишком «эмоционального» пения, куртка распахнулась, а там… Орден Красного Знамени; орден Ленина, а над ними — звезда Героя Советского Союза! Но не это — думаю, смутило многих — петлицы майора госбезопасности. Кровавая гебня — как приучали нас говорить в нашем времени… Усмехнулся иронично — мол понимаю ваши чувства…
— Как просили — эта последняя. Пора и делом заняться. Стал снимать ремни с плеч, ни на кого не глядя. Обидно! Я их — многих понимаю, но вот так — плюнуть в душу тому, кто для них старался?! Да что уж там!
В тишине зала раздался напряжённый голос капитана мед службы:
— Товарищ майор государственной безопасности! — вытянулась в струнку Москалёва — вот вы спели про Олесю… Для меня спели песню… Я так понимаю — это ваши песни? Я кивнул: а что сказать — не мои? А чьи тогда? Пусть уж будут мои…
— А про вас у вас есть песня? Ишь как хитро завернула!
— Есть конечно — как не быть… — «признался» я — и не одна имеется…
— Спойте нам товарищ майор… — попросила капитан мед службы…
— Так ведь «Любо братцы, любо» была последняя — вы же сами говорили… — подначил её я. Шагнула от стенки Олеся:
— Ну пожалуйста — товарищ майор — спойте. Последнюю! Ну ладно…
Негромко, еле слышно, зазвучала мелодия проигрыша. Затем на неё наложился мой — чуть громче её, скорбный голос:
— подтверждая это, пропел мой, уже густой тревожный мужской голос… Рванул меха баяна и взорвался криком:
И снова негромко:
И снова в голос:
— зазвучал тревожный голос… Запел припев в полный голос:
— добавил негромко… А дальше — запел в полный голос второй куплет:
— пел, глядя в глаза казаков. Кто то смотрел прямо и честно, а кто то прятал взгляд, опуская глаза вниз…
— растянул я со страданием и неверием в голосе последнее слово…
Да и поверить хочу — да душа не велит! и тут же запел припев:
И закончил скорбно — … Повезло… Негромкий проигрыш и негромкое начало третьего куплета:
— пропел тихо, скорбно, с горечью в голосе, но: рванул меха!
— Да и не тот я боец, чтобы душу рвать! — закричал в лицо ошеломлённым слушателям и «добил» припевом:
— бросил в лицо застывшим слушателям! Молча снял ремни с плеч; поставил баян на табурет и пошёл к Москалёвой. Зрителям — ни ответа ни привета… Подошёл к потрясённому главврачу и бросил сухо:
— Товарищ капитан. Обеспечьте выздоравливающих на разгрузку подарков госпиталю от Спецназа СССР: продуктов и медикаментов… Москалёва вскинулась; спросила агрессивно (узнаю вредину):
— А что: ваши бойцы не могут разгрузить машины? Усмехнулся:
— Это не вы нам, а мы вам подарки привезли. Потому каждый должен делать своё дело: мы — погрузили; привезли… Вам — разгрузить и занести на склад. Тоня раскрыла рот, но наткнулась на мою ухмылку:
— Каким ты был грубияном — таким и остался… — ответила дерзко! Я ухмыльнулся ещё сильнее. Нашёл глазами моих медичек:
— Капитан — там у нас надписи на немецком — переведи, а то дадут бойцу вместо стрептоцида слабительное, а мы будем виноваты! — вернул Москалёвой в ответ подколку. Уголок губ Греты чуть дрогнул:
— Принято товарищ командир! — ответила она официально…
— Военфельдшер. Проследи за приемом продуктов и медикаментов. Расписки о приёме не надо…
— Принято товарищ командир! — вытянулась Романова. Я добавил:
— Потом пройдите по палатам, посмотрите тяжёлых: может надо кого то забрать к себе… Повернулся к «пышущей» негодованием Москалёвой и спросил главное:
— Палата смертников есть? Капитан сразу «сдулась», сникла…
— Есть… — прошептала она… Повернул голову в зал:
— Олеся — подойди сюда! Девушка подбежала; вытянулась:
