Жизнь взаймы - Кононюк Василий Владимирович (полная версия книги .txt) 📗
– Если до сего часа не спугнули, то мы не спугнем, батьку.
Взял с собой старый легкий самострел, тяжелый оставил. Громкий больно, не для ночных дел. Все остальное взял: длинное и короткие копья, сабли мои парные – все взял. Кто его знает, как и чем биться придется. Назад в лагерь не поедешь.
Глава 13
«Погоня, погоня, погоня, погоня в горячей крови…»
Этой ночью, переползая с места на место, выглядывая сторожевые посты татарского лагеря, их численность и порядок смены караулов, вдруг поймал себя на мысли, что Керим уже давно не бил меня палкой. И такая непередаваемая гамма чувств сопровождала эту неуместную здесь и сейчас мысль, что просто оторопь взяла: только мазохистских наклонностей мне не хватало на старости лет. Но превалировала, как ни странно, обида – мол, забыл про меня наставник, даже палкой бить перестал, а может, просто рукой махнул на такого ученика. Лишь после этого пробилась здравая мысль – что, может, наоборот, отмечает этим мои несомненные успехи. Да и другие казаки отметили меня за последние бои. Не понимают, что просто психика у меня нарушена, инстинкт самосохранения подавлен. А это не есть хорошо. Природа ничего просто так нам не дает. Отсутствие здорового страха может привести к принятию глупого и чрезмерно рискованного решения. Как следствие – безвременная кончина, не несущая никакой пользы обществу.
Но в последних боях, когда из лука стрелял, хорошо запомнил. Никаких мыслей не было, что враги передо мной, что в ответ стреляют. Никакого страха. Одна мысль была: промахнусь – вновь Керим глянет и улыбнется своей фирменной кривой презрительной ухмылочкой, мол, что с тебя возьмешь, неумеха. Вот что умеет наставник – так это до печенок доставать. Не один я пришел к такому мнению.
Татары несли службу справно. По кругу их лагеря, в котором не было ни одного костра, размещались четыре сторожевых поста, по два человека в каждом. Коней пастись не пустили. Они были припяты прямо в лагере и щипали траву под ногами. Это было нехорошо. Пленные лежали тесной кучей в самом центре, связанные, как и днем. Их окружали тесным кругом пасущиеся кони и спящие прямо на земле татары с оружием под рукой. Но тем не менее во всем этом было два положительных момента. Первый – большинство врагов спало, а значит, в боевое состояние придет лишь через несколько секунд. В реальном бою это очень много. Второй – практически все, не считая дежурных на сторожевых постах, сняли тетивы с луков. Лук очень вредно долго держать в боевом состоянии, да и тетива намокает от утренней росы, растягивается.
Второй положительный момент, с моей точки зрения, был намного важнее первого. Если мы не дадим им возможности натянуть луки, за исход боя можно не волноваться.
Мы с Андреем подобрались к одному из постов на расстояние тридцати шагов и лежим, ожидая сигнала атаки. Им станет сдвоенный крик пугача. Общая наша диспозиция такова. Восемь человек, среди них мы с Андреем, снимают постовых из самострелов. В эту восьмерку атаман назначил лишь троих моих хлопцев – Андрея, Лавора, Ивана. Все трое – дети его казаков. Если бы не острый «кадровый дефицит», думаю, и их бы не взял. Тридцать девять конников атакуют лагерь с четырех сторон, четырьмя неполными десятками. Шестнадцать моих пацанов сидят по двое в восьми точках, окружая лагерь противника. Расстояние между ними девяносто – сто шагов. Их самострелы заряжены широкими охотничьими стрелами, а задача – всадить стрелу в коня убегающего татарина. В том, что такие будут, никто не сомневается. Причем настоятельно внушалось стрелять именно в коня и даже не пробовать попасть во всадника. Нашей восьмерке после ликвидации сторожевых постов предписывалось оставаться на месте. В лагерь не лезть, чтобы не попасть под раздачу, а стрельбой из луков не давать басурманам, пытающимся уйти от честной схватки (назовем это так), осуществить свои подлые планы.
Мои сабли и копья в очередной раз остались на лошади, но ничего не поделаешь. Противник значительно превосходил нас количественно, лишь элемент неожиданности давал нам существенные преимущества. Этот элемент во многом зависел от результатов стрельбы нашей восьмерки. Значит, сабли будут ждать следующей стычки.
Наконец-то слева от меня донеслось долгожданное «пу-гу, пу-гу». Оно как эхо повторилось с трех сторон. Тупой бы не понял, что это сигнал, а не выводок пугачей. Но на мое возражение атаман хладнокровно ответил: «Кто услышит, того вы упокоите, а остальные спят».
С тридцати шагов попасть в ростовую фигуру из самострела так же сложно, как ложкой в рот. Если руки не дрожат, обязательно получится. Двое постовых получили стрелы в грудь и сейчас находились в раздумьях – то ли уже падать, то ли еще постоять. Видимо, они оба пытались крикнуть, чтоб предупредить своих товарищей, но сделать это с пробитой толстой стрелой грудью крайне сложно, и ничего, кроме хрипа, не получалось. Учитывая, что пост был выдвинут от лагеря шагов на пятнадцать – двадцать, чтобы спящие своим храпом не мешали постовым услышать приближение неприятеля, разбудить кого-то такими звуками было проблематично.
Мы с Андреем вскочили на ноги, закинули самострелы за плечи, наложили стрелы на тетивы луков и быстро двинулись в направлении сторожевого поста. Кто-то должен был подменить упавших, да и стрелять по лагерю будет намного ближе. Сзади начал доноситься низкий гул. Даже с обвязанными копытами разогнавшаяся лошадь начинает прилично шуметь. В лагере, где-то слева от нас, раздался какой-то крик, но где именно, нам видно не было. Зато стали видны фигуры спящих татар с нашего края лагеря.
– Твои все справа, мои – слева и прямо перед нами, – сообщил я Андрею, нагло пользуясь своим руководящим положением.
Татары в лагере начали шевелиться, количество орущих стало возрастать по геометрической прогрессии, когда нас обогнала редкая лава казаков, ворвавшаяся в сонный лагерь. Их лошади как были с завязанными мордами, чтобы не ржали, так, бедные, и остались. Что думают о нас эти умные животные, не хотелось даже представлять.
Стрелять было одно удовольствие: ближайшие цели были на расстоянии десяти шагов, причем не обращали на нас никакого внимания – оно было полностью отдано конным казакам. Те кричали: «Православные! Лежите на земле, не вставайте, а то порубим ненароком!» О сопротивлении речь не шла. Каждый проснувшийся татарин в первую очередь норовил вскочить на коня. Затем соображал, что он сам вчера привязал коня ко вбитому в землю колу. Выхватывал саблю, рубил веревку и пытался ускакать подальше от орущих казаков, понимая, что времени у него крайне мало, а сопротивление бессмысленно. В этот момент или еще раньше вступали в игру стрелки, такие, как мы с Андреем, и старались не дать ему убежать.
Схватка затихла так же стремительно, как и началась. Секунду назад ловил девятой стрелой конский бок убегающего, а следующая, десятая стрела, наложенная на тетиву, так и не была использована. Засовывая ее обратно в колчан, машинально пересчитал оставшиеся стрелы, убеждаясь, что не сбился со счета в суматохе боя. Семь из них попали в татарское тело, две – в коней: далековато было, во всадников стрелять не рискнул.
В татарском лагере уже суетились спешившиеся казаки, радостно перекликающиеся друг с другом. Слева раздавался зычный голос атамана, вносящего порядок в суету. Вскоре пятерка казаков куда-то целенаправленно ускакала – нашел им атаман какое-то новое занятие. Не успел порадоваться за товарищей, как услышал вездесущий громкий голос:
– Богдан, Андрей, светает уже. Берите коней и по следам пройдите со своей стороны. Може, где нехристь подраненный лежит, подмоги дожидается. Так помогите ему до пекла побыстрей добраться. Хлопцев своих в лагерь отправь, а то сидят в поле как мыши, показаться бояться.
– Ничего мы не боимся, наказу не было, – раздался обиженный голос шагах в семидесяти от нас. Мы дружно рассмеялись.
– Молодцы, хлопцы! Добре воевали. Передай мой наказ: всем идти добычу паковать.
