Древнерусская игра: Много шума из никогда - Миронов Арсений Станиславович (читаемые книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗
— Кто сей? — поинтересовался я у соседнего поселянина, безразлично зевавшего на костер.
— Иноземец. — Выдох поселянина смутил меня перегаром. — Новый князь пришел на нашу землю. Из-за моря. — Сказал и еще зевнул. — А это княжьи вой. Речи нашей не ведают, а повелевати посланы. Тут воля великого Ярополка…
Я морально сплюнул и отошел. Чумная деревня: сначала божок в сапогах из-за гор приходит, теперь князь из-за моря. Не хватает прочной национальной власти. Загорелая иноземная братва сжигает Чурилины жертвоприношения и, очевидно, уже запрятала в застенки всех Куруядовых агентов в черных плащах. Однако это не значит, что новый заморский князь радостно встретит десятника Мокоши с серебряной змейкой на шее и не прикажет бросить его в общий костер.
Дом старейшины с высоким крыльцом и полуоткрытой тяжелой дверью вновь заинтересовал меня. Если нельзя проникнуть в подземелье с улицы, попробуем залезть в Куруядовы катакомбы традиционным путем — через бочку в погребе. Покинув толпу, я начал бесцельно слоняться по площади в направлении высокого крыльца. В старое доброе время здесь лежал бледнолицый охранник в черном плаще, нещадно ударенный моим коленом. А теперь — никого.
Легко вскочив наверх по знакомым ступеням, я протиснулся в дверную щель. Тихо и нехорошо было в жилище — показалось, вот-вот выскочит из-за угла кащеистый Куруяд с отравленным ножом в зубах… Темнота мешала смотреть — однако впереди наметился узкий коридор, прорезанный чересполосицей узких лучиков голубого света, пробивавшихся сквозь щели в ставнях. Эти свербящие лучики напомнили мне лазерную паутину в дискотеке «Пилот», что на улице Пятого года в Москве. Только здесь не было милых девушек в европейских платьях, и не было разбавленного джин-тоника за восемь долларов полстакана. Здесь была недоброкачественная тишина, а вовсе не веселая музыка. Танцы с волками, вот что это напоминает.
Когда холодное острие копья вдумчиво прокололо мне рубашку между лопатками и тупо уперлось в позвоночник, я понял, что дотанцевался. Но не очень расстроился. Я был благодарен тому человеку с копьем, что стоял сзади. При желании он мог не просто приставить наконечник к моей спине, а сделать это с усилием и чисто русским размахом.
На поверку оказалось, что этот милый парень вовсе не был чисто русским. Один из загорелых дружинников, бешено блестя во тьме белками глаз, ловкой подножкой мягко уложил меня носом о дощатый пол и наспех стянул запястья кожаным ремнем (Боже, неужели опять?!), радостно посапывая носом от торжества.
А я и не сопротивлялся почти. Плечо еще не достаточно зажило, да и напарываться на меч второго дружинника (он скрывался за углом коридора в том самом месте, где стоял когда-то Куруяд с факелом) было бы преждевременно. Вдвоем иностранные ребята с трудом потащили меня из дома обратно на двор — тяжело дыша и сдавленно переговариваясь на нерусском языке.
— (Это удача, Фома. Кажется, мы поймали еще одного), — промяукал тот, что тащил меня за руки. Мне стало обидно, что я ничего не понял. В конце концов, русский — это один из официальных языков ООН. Как гражданин страны, являющейся постоянным членом Совета Безопасности, я требую уважения своих прав.
— (Несомненно), — тут же возразил второй, удерживавший меня под мышки. — (Посмотри, что блестит у него на шее. Как я думаю, это языческий амулет, прости Господи. Этот негодяй не зря проник в дом — у него, очевидно, имеется некая цель. Предводитель Герасимос был совершенно прав, приказав устроить здесь засаду.)
Загорелые ребятки разговаривали так быстро, что я не улавливал даже общеизвестных интернациональных слов воде спутника, доллара или эндогенной сукцесии. Склонен объяснять это тем, что они беседовали не о важных вещах, а о чем-то личном — например, о погоде на завтра.
— Полагаю, с утра будет оттепель, — сказал я, вежливо включаясь в разговор на заданную тему и стараясь держать голову так, чтобы она не стучала затылком о бронированный живот дружинника. — А вы как думаете?
— (Смотри-ка, Фома, он разговаривает), — снова произнес первый, и мне показалось, что он не согласен с версией насчет оттепели. — (Хорошо, что мы взяли его живым. Предводитель Герасимос будет доволен, потому что сможет допросить этого язычника.)
— (Это все благодаря тебе, Фока), — подхватил второй. — (Как ты ловко прижал его копьем к стене! Теперь рассчитывай на награду и отпуск.)
Нет, они явно не верили в скорую оттепель. И напрасно: иностранцы ведь, а пытаются спорить с местным жителем.
— Я вам говорю, что завтра все растает и закапает с крыш. Это совершенно точно. Перед оттепелью всегда голова болит, а у меня сейчас она просто раскалывается, можете верить.
Голова и правда гудела — то ли от грядущего потепления, то ли от падения носом об пол.
Иноземные дружинники обращались со мной просто замечательно. Они, можно сказать, носили меня на руках. Во всяком случае, честно донесли до какой-то телеги, стоявшей во дворе неподалеку от народной толпы, окружавшей горящую кучу падали. Здесь нас встретил еще один иностранец, изображавший из себя начальника. Он очень обрадовался мне (даже панковские перья, торчавшие из шлема, затряслись от восторга) и приказал поскорее погрузить меня в телегу, чтобы мне было мягко и уютно лежать там, связанному, на сене.
— (Блестяще, Фока. Отлично, Фома), — жестким командным голосом сказал статный начальник и скосил глаза наверх, наблюдая, как красиво колышутся его перья. — (Согласно приказу князя этого пленника мы тоже отправим в столицу. Вы двое поедете вместе с телегой и будете осуществлять охрану. За жизнь пленников отвечаете головой. Князь Алексиос велел немедленно направлять к нему всех задержанных жрецов, шаманов и прочих пропагандистов язычества. Что касается пойманного вами злодея, я почти уверен, что это очень опасный тип, агент и, возможно, волшебник. Посмотрите, какое у него наглое лицо.)
Показалось, что командир мне улыбается, и я тоже улыбнулся в ответ — мило, но с достоинством. Пусть помнят, что я — гражданин страны, являющейся постоянным членом Совета Безопасности.
Двое дружинников запрыгнули в телегу, и сухощавый мужичонка, правивший лошадью (славянин из местных — очевидно, сотрудничает с иностранцами), плеснул вожжами по спинам двух кобылок. Когда мы выехали из ворот городища, я обнаружил наконец, что лежу на чем-то жестком. Незнакомая голая нога торчала из кучи сена и упиралась мне в ребра колючей пяткой. Обернувшись, я разглядел в сенной куче остальное тело попутчика, который был также связан и молча залегал лицом вниз, переживая всю глупость, всю абсурдность случившегося несчастья.
— Не плачь, браток, — доверительно сказал я. Очень хотелось похлопать его по плечу, но руки были связаны, а плечо еще побаливало. — Не плачь: всех не перевешают. Мы умрем, но нас миллионы. Товарищи отомстят.
Собрат по несчастью осторожно завозился среди сена и начал медленно оборачивать ко мне свое лицо. Перепуганное. Бледное. Продолговатое. Рябое. Да.
Это был он, рыбоглазый эсэсовец, пытавшийся напугать меня шильцем. Подлое существо, не добитое Жилой. Теперь он смотрел и мелко подмаргивал от страха. Он переживал за свою гнусную фашистскую душу. Он боялся, что я от неожиданности водвину ему в лицо подошву свободной ноги.
— Смерть фашистам! — поприветствовал я враждебного агента. — Доигрался, гнида эсэсовская? Чтоб тебя, гада, первого повесили!
Молодой чурилец спазматически шмыгнул носом и скривил сизые губы.
— Что, оккупант недобитый, скрутило тебя жизнью? Попробовал русского хлебушка? Сволочь берлинская, а еще советским кузнецом прикидывался: «Я, дескась, коваль Будята Точилин, сын члена партии и молодой комсомолец!» Теперь жди. Москва слезам не верит.
— Само жди! — взвизгнул вдруг недобитый вражина. — И тебе, и тебе часом не жить! Корчалина кость, престольский увалень! Змеицу на жерло цепил! Сроком потоскают тебя иноземцы-то за Мокошину крепость!
Свершилось. Он правильно боялся моей свободной ноги. Эсэсовец обломился ушибленным лицом обратно в сено, а загорелые дружинники тут же бросились незаслуженно вязать мне ноги веревками. Они ругали меня непонятными словами, и я затаил в сердце досаду. Человек совершенно законно мстит за шильце, а ему ноги путают.
