Второй шанс (СИ) - Марченко Геннадий Борисович (бесплатная библиотека электронных книг .txt) 📗
И что мне делать с этим письмом? Проще всего порвать и сжечь, но одобрит ли это высший разум в лице «ловца»? Или хотя бы моя совесть? Кто знает, вдруг эти ворюги разбавляют керосин какой-нибудь хренью, и когда-нибудь по их вине самолёт не долетит до пункта назначения. И я тоже буду причастен к гибели десятков, а то и сотен людей. Бойся равнодушных! Это с их молчаливого согласия совершается все зло на земле! Со стариной Фучеком не поспоришь.
Итак, что же остаётся… Не строить же из себя детектива, устроив наблюдение за складом. Тем более хищение должно фиксироваться на фото или видеокамеру, у меня не было ни того, ни другого. Логичнее не играть в героя, а просто отнести заявление в Первомайскую прокуратуру, куда оно изначально адресовалось, пускай разбираются, это их непосредственная обязанность. И, кстати, не исключено, что те самые хулиганы были подосланы подельниками из аэропорта. Узнали как-то, что Низовцев собирается идти в прокуратуру, и сработали на опережение. Вот только не догадались, что заявление уже написано и лежит во внутреннем кармане куртки правдоискателя.
В понедельник я решил пропустить первую пару, сразу же направившись в прокуратуру. Милиционеру на входе показал заявление покойного, объяснил ситуацию, тот сразу сделался серьёзным и назвал номер кабинета, куда мне следует пройти. Там сидела мощная женщина с погонами старшего советника юстиции. Несмотря на свою монументальность, она довольно грамотно пользовалась косметикой, а обесцвеченные волосы были уложены в затейливую причёску.
– Здравствуйте, меня к вам направили.
Мне предложили присесть, и дальше я рассказал про покупку куртки и случайно обнаруженное во внутреннем кармане заявление. Прокурорский работник, нахмурясь, ознакомилась с содержимым бумаги, после чего поблагодарила меня и пообещала заняться этим делом немедленно. На прощание записала мой домашний адрес, добавив, что если понадоблюсь – меня вызовут повесткой.
Однако уже на следующий день мне домой принесли повестку, что в среду я должен был явиться к начальнику райотдела милиции Ленинского района подполковнику Шеменёву. Как раз в день рождения мамы. Она, кстати, изрядно перепугалась, но я ей напомнил, что это, наверное, по поводу Бузыкина, который занимается шантажом молодых писателей. Само собой, ни в тот раз, ни в этот про домогательства с его стороны я матери рассказывать не стал. А если на суде всё это всплывёт? Блин, может я вообще всё это зря затеял? Как бы не начали косо поглядывать в мою сторону, принимая за «сладкого», хотя я, наоборот, отверг «ухаживания» этого извращенца.
С утра я вручил маме упаковку с флаконом её любимых духов «Белая сирень». Она только недавно жаловалась, что в старом флаконе духов осталось на донышке, так что подарок пришёлся весьма кстати.
Повестка и впрямь касалась дела Бузыкина. Владимир Георгиевич Шеменёв оказался сухопарым мужчиной предпенсионного возраста с лицом, словно вытесанным из куска камня.
– Присаживайся… Мне в понедельник звонил Козырев, рассказал о твоей проблеме. Ты, конечно, можешь написать заявление о шантаже со стороны этого Бузыкина и попытке домогательства сексуального характера. Но, хотя я и на твоей стороне, если дело дойдёт до суда, какие доказательства ты сможешь представить? Голословные утверждения суд даже не станет рассматривать. Бузыкин попросту скажет, что по коленке тебя не гладил, в крайнем случае, добавит, что во время беседы чисто по-дружески положил ладонь на твоё колено, и в мыслях не держа тебя домогаться. А что касается шантажа… даже если бы он признался, что предлагал внести какие-то изменения в текст и за это стать соавтором – тут даже административной ответственностью не пахнет, не то что уголовной.
Вот так в течение одной минуты меня окунули мордой в суровую реальность советской юриспруденции. Видно, глядя на мой понурый вид, Шеменёв решил меня немного приободрить.
– Но ты раньше времени не вешай нос. Мы за этим Бузыкиным будем приглядывать, да и в биографии его покопаемся. А ведь он вполне мог когда-то и наследить. Главное – ухватиться за кончик ниточки, а там и весь клубок можно распутать.
Понятно, что всё это он говорил чисто ради проформы, и эта капля бальзама не смогла меня успокоить. Злость из меня так и пёрла, требуя выхода. В этот вечер я впахивал на тренировке как проклятый, а когда пришли тренироваться взрослые парни, потребовал кого-нибудь из них себе для спарринга. Даже Храбсков малость напрягся, мол, что это с тобой сегодня такое? Но противника мне подобрали, на полголовы выше и немного пошире в плечах. Не прошло и минуты, как я усадил его на задницу. Только после этого почувствовал, что меня немного отпустило.
Маму, отработавшую сегодня в первую смену, я на вечер отпустил посидеть в кафе с подругами, среди которых значилась и Татьяна. Хорошо, что посиделки устраивали не в нашей квартире, как в прошлые годы, иначе я даже не знаю, как бы мы с Татьяной при матери смотрели друг другу в глаза. На этот раз я сказал, что деньги есть, пусть мама позволит себе посидеть в кафе с парой подружек. Что она с радостью и сделала.
Домой она вернулась буквально через десять минут после меня, я едва успел выйти из ванной, обняла меня и стала целовать в лоб и щёки. От неё исходил лёгкий запах спиртного, то-то она кинулась меня лобызать. А потом полезла в холодильник за пирожными и лимонадом, хотя я и предупреждал, что обойдусь без сладостей. Причём пирожные были точно такими же, какими меня угощала Татьяна, так что навеяло. А помимо лимонада и пирожных на столе появилась бутылка домашней наливки, которую мама бог знает когда покупала у соседки по дому тёти Клавы – та была той ещё самогонщицей.
– Сегодня по чуть-чуть за мамино здоровье можно, – сказала мама, разливая настойку по рюмкам. – Ты уж, думаю, и пиво пробовал, а может, что и покрепче, так что от рюмочки плохо тебе не станет.
В четверг вечером мы с мамой прилипли к экрану телевизора. И не только, все мои музыканты тоже и, думаю, испытывали такие же чувства, как и я: гордость и смущение одновременно. На маму было приятно смотреть, она буквально лучилась счастьем от осознания того, что у неё такой гениальный сыночек. Гы, вундеркинд 58-летний!
В нашем доме я и так уже был местной звездой, а после выступления по ТВ моя популярность выросла до галактических размеров. Про училище и говорить нечего, утром меня встречали как Майкла Джексона в каком-нибудь Урюпинске, вздумай он туда приехать в расцвете своей славы. Мало того, когда после уроков я шёл домой, какая-то проходившая мимо женщина средних лет остановилась, и чуть ли не во весь голос воскликнула:
– Ой, вы же Максим Варченко!
Я натянул трикотажную шапочку на глаза, поднял воротник своей лётной куртки и ускорил шаг. Не тут-то было! Женщина оказалась настойчивой, преследовала меня метров сто, на её вопли оборачивались прохожие, в итоге я вынужден был остановиться и прицедить:
– Ну Варченко, зачем же кричать на всю улицу?!
Преследовательница как-то сразу стухла, начала бормотать, что она видела меня вчера по телевизору, что я пел такие хорошие песни, что я так интересно рассказывал про свою книгу… М-да, имейся у неё сотовый – сто процентов попыталась бы сделать со мной селфи.
– Ладно, давайте оставлю автографа, – с самым скромным видом, на какой был способен, предложил я.
Моя нежданная поклонница выглядела самым счастливым человеком, когда я вручил ей автограф, начерканный ручкой на вырванном из тетради листе, в котором приписал: «Ольге Васильевне с наилучшими пожеланиями». Вот так и приходит слава, с какой-то отстранённостью думал я, продолжая движение вверх по улице.
А ещё днём в училище приходил Октябрь Васильевич Гришин, вручил мне ноты и текст «Гимна железнодорожников» и большой конверт с уже написанным московским адресом Всесоюзного агентства по авторским правам. Под его диктовку я написал соответствующее письмо, всё это было вложено в конверт, но пока не заклеено: предстояло приписать ещё паспортный данные мамы – до моего совершеннолетия именно она представляет мои интересы в официальных документах. Так что идущим с этим конвертом в руках меня и догнала сумасшедшая поклонница, от которой я ещё легко отделался. На следующий день конверт, в котором лежали текст, ноты и официальное письмо с паспортными данными матери, я заказным отправил в Москву.
