Балаустион - Конарев Сергей (лучшие книги без регистрации TXT) 📗
– А ты еще дурнее, чем я думал, – холодно проговорил Демолай, поправляя одежду. – И не замедлил бы наказать, как подобает, если бы не уважал так твоего благородного родителя. Авоэ, чтобы уберечь тебя от тебя самого – кто знает, быть может, ты человек не совсем пропащий и в будущем станешь достойным сыном своего отца? – проведешь здесь пару недель, месяц, если потребуется. Будешь свободен, когда дело будет сделано, и ты уже ничему не сможешь помешать. И отправляйся потом хоть в Спарту, коли желаешь выть как верный пес на могиле своего хозяина Пирра, хоть в Аид, мне все равно!
Взмахнув полами белоснежного с пурпуром плаща, архонт резко повернулся и отправился к выходу. За ним последовал и палач с его страшной корзиной.
– Архонт Демолай! – голос из-за решетки был сиплым, как будто задушенным, но таким зловещим, что архонт поневоле оглянулся. – Т-ты…
Скорчив досадливую гримасу, покачав головой, архонт Демолай вышел вон. Ему на смену из коридора появился ухмыляющийся, счастливый Клеомед.
– Ну, как тебе представление, чудак волосатый? Не правда ли, впечатляюще? Скажу честно, старался для тебя. Если б я не настоял, глядишь, и в живых бы оставили гонца твоего неумелого.
– Мразь!
– Что? Не расслышал. Так вот, когда его привели к нам, соплячка твоего недоделанного, он сперва брыкался, как козленок на алтаре. Пришлось, по традиции, железку накалить, поприкладывать к разным местам, что понежнее.
– Заткнись, заткнись! Не желаю тебя слушать! – Леонтиск закрыл лицо дрожащими руками. Слова хилиарха резали, как ножи.
– Прикладываем, значит, щипчики горячие туда, сюда, – с наслаждением продолжал Клеомед, упиваясь страданиями врага. – Молчит, подлец! Я уж думал, ничего не поможет – мерзавчик оказался к горячему железу привычный. Тут палач папанин, Аристоксен, и предложил места прижегов уксусом поливать, он у нас великий специалист в этих вопросах. Эх, жаль, не разрешили тебя к нему сводить, хотя бы ненадолго! Так вот, ты знаешь, с уксусом пошло дело! Заговорил соплячок, залопотал, пропала охота в героя играть. И о грамоте твоей, скитале дурацкой, все поведал. Мы ее сразу нашли у него в вещичках, и прочли, извини, с помощью того золоченого фаллоса, что обнаружили при тебе. Да ты не дергайся, прочитали бы и так, это ж только идиоты-спартанцы могут пользоваться такой детской формой тайного письма и надеяться, что о ней никто не знает. А он кричит, убивается: «Наматывать ее, – говорит, – надо». Ну, мы и намотали, значит, эту твою скиталу ему на шею…
– Клеомед, богами тебя заклинаю – замолчи! – простонал Леонтиск. Слезы разъедали ему глаза, подобно уксусу.
– Намотали ему, говорю, на шею эту удавку, – безжалостно повторил хилиарх. – Показалось, вроде толстовата шея – не совпадают буквы. Что делать? Взялись за два конца, я за один, Аристоксен за другой, и начали затягивать. А салажонок возьми и умри посреди эксперимента, все развлечение испортил. Голова у него, почитай, сама отвалилась… Кстати, я только сейчас сообразил – надо ж заняться еще кузнецом, его папиком, может, ты и ему какое заданьице тайное дал?
– Не смей! Оставь этих людей, они ничего не знают, ни в чем не виноваты! Ничего я ему не говорил, клянусь Афиной!
– А вот это мы и выясним. В пыточной, у Аристоксена…
– Прошу, не надо…
Леонтиск откинулся на стену, медленно съехал по ней спиной, опустил голову на грудь, из последних сил сдерживая клекотавшие в горле рыдания. Клеомед в ответ на это довольно расхохотался.
– Великие боги, да человек ты или чудовище? – раздался от двери возмущенный женский голос. – Мало тебе победы, мало крови? Что ты терзаешь побежденного, точно стервятник?
Леонтиск поднял затуманенный взгляд. У двери стояла высокая стройная девушка, одетая в модную римскую столу. Ее лицо в форме сердечка, обрамленное сложной прической из закрученных в мелкие спирали волос, можно было бы назвать идеально красивым, настолько классически-совершенными были его черты, если бы не маленький, властный, надменно очерченный рот. Сейчас на мраморных щеках девушки алел яркий румянец, а ее глубокие глаза искрились нешуточным гневом.
Леонтиск, хоть и испытывал сильнейшие душевные страдания и вряд ли был способен чувствовать что-то еще, все же вздрогнул, увидев ее, и изумленно прошептал одними губами:
– Эльпиника?
Клеомед обернулся.
– О-о, сестрица! Ведь ты хотела только издалека посмотреть на несостоявшегося женишка, насладиться его унижением. А теперь, что же это, жалость проснулась?
– Не твое дело, изверг. Уйди, я хочу поговорить с ним!
Не обращая внимания на сестру, Клеомед обратился непосредственно к Леонтиску:
– Нет, все-таки непостижима душа женская! Вот подтверждение истины, что все бабы – дуры. Мужественные, благородные характеры их не привлекают, они им скучны! А вот если что подленькое, с гнильцой, да еще с соплями, так это пожалуйста – будут любить, страдать и лобком тереться!
Сделав короткий шажок, Эльпиника влепила брату звонкую пощечину.
– Негодяй, ты будешь меня оскорблять? Я все расскажу отцу!
– Да ты что? – гневно вскричал Клеомед, подбегая к решетке (не настолько близко, правда, чтобы узник мог его достать). – Кого ты защищаешь? Не видишь, что ли, в кого он превратился? Неблагодарный выродок, изменник! Я говорил тебе, тогда еще говорил, что это низкий человек. И оказался прав!
– Ради богов, Клеомед!
– Клеомед, Клеомед! – заорал хилиарх в бешенстве. – Что – Клеомед? Великая Матерь, какая же ты дура! Капризная, избалованная дура! Взять бы ножны, да отхлестать тебя по белым похотливым ляжкам! Все, я ухожу. Оставайся с этим ублюдком, вытри ему сопельки. Мало он тебе тогда горя принес, курица тупоголовая!
С этими словами Клеомед, словно вихрь, промчался к выходу в коридор и исчез в темном проеме, на прощанье оглушительно лязгнув решеткой. Из сумрака донесся его злобный голос, обращенный к Миарму:
– Смотрите в оба. Шкуру спущу, ежели что…
Затопали, удаляясь, резкие, яростные шаги.
Глубокие карие глаза встретились с влажными темными.
– Здравствуй, Леонтиск, – в ее была лишь печаль.
– Я… рад тебя видеть, Эльпиника, – Леонтиску пришлось сделать над собой усилие, чтобы голос не дрожал. – Гм, ты стала еще красивее…
– Теперь ты бы меня не бросил?
Юноша опустил глаза, закусил губу.
– Прости. Ты ведь знаешь… я не мог остаться с тобой, я должен был уехать.
– Помню. Не мог или не хотел, какая теперь разница! Говорят, что время лечит раны, и телесные и душевные. Это правда. Я теперь вспоминаю наши … встречу и расставание без прежней боли.
– Ты, наверное, меня ненавидишь, – это было скорее утверждение, не вопрос. Леонтиск поднял ладонь к щеке. Лицо еще пылало от шквала пережитых эмоций.
– Нет, что ты, – она подошла к самой решетке. – Теперь уже нет, поверь. Мне очень жаль, что так получилось тогда, и, видит великая Покровительница, мне больно видеть тебя здесь. Я не верю тому, что они про тебя говорят…
Леонтиск встряхнул волосами.
– Госпожа, будь осторожнее, не подходи к решетке, – раздался из-за спины Эльпиники скрипучий голос Алкимаха. – Этот тип опасен, клянусь Эриниями. Он только что кинулся на твоего отца, и если бы не я…
Девушка резко обернулась. Мимолетное выражение мягкой задумчивости на ее лице сменилось природным выражением высокомерия.
– Кто позволил тебе, солдат, поучать меня, что мне делать, а что нет? – голос ее, отражаясь от каменных стен, звучал угрожающе.
– Но, госпожа Эльпиника… Он ведь на самом деле…
– Не твоего ума дело, солдафон, что делают и как ведут себя господа! – отчеканила Эльпиника. – Выйди вон, знай свое место!
Вслед за звонкими словами последовала столь же звонкая пауза.
– Никак не могу, госпожа, – раздвинувшись в усмешке, тонкие губы Алкимаха обнажили скрывавшиеся за ними острые крысиные зубы. – Твой брат велел не спускать глаз с этого заключенного, ты сама слышала. А господин Клеомед Кимонид, – помимо того, что он твой брат, госпожа, – еще носит звание хилиарха городской стражи. Другими словами, является моим прямым начальником, и я, при всем уважении, не могу ослушаться приказа и оставить твою драгоценную персону наедине с этим ужасным преступником.
