Меч на ладонях - Муравьев Андрей (список книг .TXT) 📗
Спуск не занял много времени. Через час после того, как за спинами беглецов закрылись ворота горной заставы, взорам «полочан» открылся широкий земляной вал, перекрывавший дорогу. Земляную насыпь украшал невысокий частокол из неструганых бревен. На валу у небольшого проема в ограде, скучая и позевывая, сидел немолодой солдат с длинным луком и небольшим копьем. Увидев незнакомцев, он моментально исчез, а за насыпной стеной послышались крики и лязг железа.
Русичи благоразумно остановились в пределах видимости, но не стали подходить ближе, чем на прицельный полет стрелы. На спуске дорога значительно расширилась, что позволяло ехать по трое в ряд. При подходе к заставе епископских стрелков все, кто был способен держать оружие, облачились в броню и вынули огнестрельное оружие. Мечи и копья оставили на виду, но в ножнах и в чехлах. После небольшого совещания Захар передал Косте автомат «Суоми», а сам повесил на луку седла винтовку подъесаула. Улугбек и Горовой проверили револьверы.
Наконец над временной крепостью показалась голова в шлеме, украшенном высоким плюмажем. В одиннадцатом веке привычка венчать боевые шлемы перьями страусов и скульптурами еще не вошла в повсеместную моду, но всегда найдется первопроходец. Рыцарь епископа Бергамского Энцо Риацци был щеголем. Одновременно с главой заставы из-за стен показались наконечники стрел и копий. Это проснувшиеся лучники готовились к отражению возможной внешней агрессии. При первой же угрозе все два десятка воинов заняли свои боевые посты у частокола.
При ближайшем рассмотрении земляная насыпь оказалась не прямой. В этом месте горная дорога выходила на небольшое плато, на котором рыцарь и решил по приказу своего сюзерена создать мытную башню. Но каменные балки и валуны, деревянные брусы и керамическая плитка, заказанные у купцов, все еще находились на складах поставщиков, а мастера-каменщики пребывали у двора виллы Бонаццо, где проводил раннюю весну епископ. Пока не наведен порядок на перевале, пока не заключено соглашение с бородатыми горцами, никто ничего не будет строить. Слишком дорогим получался проект, чтобы рисковать такими деньгами. Вот и стоял лагерем рыцарь епископа Бергамского, томились скукой закаленные в стычках с генуэзцами и миланцами усатые лучники, а неуступчивые жители окрестных селений затягивали потуже шнуры на своих штанах, не имея возможности зарабатывать деньги привычной контрабандой и провозом путников.
В первые дни осады Риацци просто разворачивал обратно путников и обозы купцов: пусть старейшины общины придут и договорятся, а пока нет соглашения, возвращают деньги, взятые за бесполезный переход через перевал. Когда поток желавших спуститься в долину понемногу иссяк, так же как и солиды, захваченные рыцарем в поход, славные воины города Бергамо начали задумываться о том, чем им самим придется питаться до тех пор, пока не окончится осада непримиримых горцев. Местные крестьяне, пережившие очередную голодную зиму, отказывались выдавать солдатам продукты. Попытки военной экспроприации быстро привели к тому, что содержимое небогатых кладовых переместилось в тайники, до которых не могли дотянуться руки оголодалых стрелков. Да и чем могли поделиться измотанные шестилетним неурожаем сервы? Продуктовый караван из епископских закромов не спешил… Пришлось лучникам в буквальном смысле промышлять разбоем. Одной из ночей пять стрелков поднялись в горы и украли десяток овец у швейцарской общины. Пастуха, попытавшегося оказать сопротивление, избили. К счастью для него, среди лучников не было никого, кто бы сумел собрать ночью и без собак всех разбредшихся овец, потому и ограничились налетчики только десятком. После этого притихшая было борьба вспыхнула с новой силой. Когда через неделю итальянцы попробовали повторить вылазку за провиантом, их встретили стрелами и камнями. Двух раненых любителей баранины отправили на повозке в Бергамо, но долго ликовать местным не пришлось – следующей ночью пара наемников-генуэзцев забралась на скалы и подстрелила одного из ополченцев общины.
Когда Риацци увидел кавалькаду, он решил, что его мольбы услышаны и упрямые горцы пошли на попятную. В выходном плюмаже на открытом шлеме, с ярким щитом и копьем, верхом на коне он встречал подъезжавших всадников. Но торжество и довольство на его лице быстро уступили место разочарованию, а затем и любопытству. Всадники были одеты и вели себя не так, как дикие дети гор. Среди них наверняка даже был рыцарь – судя по великолепному вороному дестриеру и обилию дорогих кольчуг, которыми могли похвастать в таком количестве разве что норманнские дружины. Гарцуя на своем коне так, чтобы можно было свободно разглядывать из-за частокола подъезжавших, рыцарь приготовился ждать – кто бы ни спускался с горы, гости не обнажали оружие, не кричали. Значит, будут говорить. А раз будут говорить, то, видимо, не чувствуют за собой силы, значит, можно будет скрасить долгое и невыгодное ожидание. Ведь сборов за проезд на земли епископа еще никто не отменял. Сейчас итальянец не собирался никого поворачивать обратно, уж больно жалко смотрелись вымотанные долгим ожиданием собственные воины. Если горцы начали снова водить путников через перевал, то и ему подобает начать делать то, ради чего его и послал сюда сюзерен… Пускай и без договора с горской общиной.
Риацци ухмыльнулся.
«Полочане», оговорив стратегию своего поведения заранее, пока не доставали никакого оружия, кроме огнестрельного, которое казалось местным скорее непонятными украшениями, нежели вещами, способными нанести смертельный вред человеку. На коротком расстоянии лучники, прикрытые редутом, могли расстреливать русичей без угрозы для себя, поэтому о прорыве с использованием холодного оружия не было и речи. Но если уж дело дойдет до открытого боя, договорились применять порох и свинец без оглядки.
Императрица и баронесса остались в возке, который было невозможно переместить через вал без значительных усилий. Рядом с ними на коне сидел связанный Валиаджи. Итальянец был верхом на смирной коняжке, но, чтобы не получить удара в спину, руки ему, на всякий случай, не освободили. По мере сил за лекарем присматривал Грицько.
Выскочивший лучник бергамцев проводил русичей к защитным укреплениям. Земляная насыпь была устроена таким образом, что подъезжавшие путники оказывались между двумя валами. При атаке с горы итальянцы могли обстреливать находящихся внизу между валами нападавших, оставаясь под прикрытием деревянного частокола. В середине защитной линии были устроены распашные ворота. Всадников остановили перед воротами. За их створками была устроена небольшая насыпь. Сейчас на этой насыпи гарцевал славный рыцарь бергамского епископа в нетерпеливом ожидании.
Вперед выехал Горовой. Как единственный имеющий богатый боевой опыт, он стал командиром маленького отряда. Крупный, в богатой кольчуге, он внушал уважение любому встречному. А для переговоров рядом ехал Улугбек, неплохо освоивший ту смесь благородной латыни и каких-то варварских наречий, которая впоследствии даст рождение современному итальянскому языку.
– Кто вы? Куда следуете? – задал первые вопросы Риацци, когда окончательно убедился, что подъехавшие всадники не могут быть жителями итальянских долин или обычным купеческим караваном с норманнской охраной.
Пока подъесаул закованной башней молча сидел на своем Орлике, сбоку ему тихо переводил ученый.
– Скажи ему, шо мы путники. Домой едем, – буркнул казак.
Улугбек перевел.
Рыцарь за частоколом кивнул:
– Бьене. – Он посмотрел на одежду и доспехи казака, мельком прошелся взглядом по остальным. Понятно: рыцарь и вооруженные слуги в пути. Только вот не похожи они на итальянцев, даже языка не знают. Значит, чужие здесь. А что чужое, то легко может стать своим, особенно если ребра начинают подпирать позвоночник. Видимо, эти нехитрые мысли легко читались на обветренном лице посланника епископа Бергамского, потому что Улугбек поспешил добавить:
– Мы едем в Пьяченцу ко двору понтифика.
Риацци кивнул:
