Наследник (СИ) - Кулаков Алексей Иванович (книги полностью .TXT) 📗
— Это третья и четвертая части «Сказок».
Уложив наградные браслеты в небольшую калиту с серебром, Иван Федоров вновь поклонился (на сей раз едва-едва), принял две пухлых рукописи и спокойно завернул их в освободившуюся от прежнего содержимого посконь — а хозяин покоев тем временем, находясь вроде как в легком сомнении, придавил рукой третью рукопись:
— Моя челядинка провела немало времени на дворцовой поварне, выспрашивая и записывая тонкости приготовления различных похлебок, пирогов, каш и прочих разных кушаний. Как бы ты посоветовал назвать ее труд?
— Да так и назвать — Поваренной книгой.
Увязывая Авдотьин труд в очередной кусок поскони, Федоров деловито поинтересовался:
— Сколько штук повелишь отпечатать, Димитрий Иванович?
— Две дюжины. На пробу.
Книгопечатник понятливо кивнул, хотя в душе даже и не сомневался, что вкусить яств по рецептам с царской поварни захотят весьма многие — родовитыми князьями начиная и самыми худородными купцами заканчивая.
— Это мне разыскал дьяк Мамырин. Посмотри.
Взяв в руки изрядно замусоленный сверток грубой замши, мужчина его аккуратно развернул, выложив на стол потрепанную рукопись. Внимательно осмотрел ее со всех сторон, потом осторожно смял кончик обложки и уголки страниц, понюхал корешок, и полностью успокоенный, раскрыл.
— «Хождение за три моря». Писано купцом тверским Афанасием Никитиным в году шесть тысяч девятьсот восемьдесят втором, о путешествии его торговом в земли османские, персидские да индийские.
Перекинув первую страницу, книгопечатник вполголоса зачитал (предварительно испросив взглядом на это должное разрешение):
— Пошел я от Спаса святого златоверхого с его милостью, от государя своего великого князя Михаила Борисовича Тверского, да от владыки Геннадия Тверского…
Опасливо отстранив от себя рукопись, в коей хвалебно упоминались прежние соперники московских Рюриковичей, книгопечатник опасливо уточнил:
— Э-кхм!.. Государь-наследник, а не прогневается ли на такое чтение Великий государь?
— Я говорил об этой рукописи и с владыкой Макарием, и батюшкой. Не прогневаются.
Подхватив старенькие четки с края стола, юный царевич несколько раз шевельнул пальцами, устраивая в ладони подарок от святого старца Зосимы:
— Среди моей челяди есть Емельян-толмач. Вместе с ним разберете словеса рукописные, изменив старые или иноземные так, чтобы стали они понятны и мне, и любому другому. После чего отпечатаете пять книг, добавив картинок по своему разумению, и собрав листы в богато изукрашенный оклад. Первая — для батюшки. Вторая для архипастыря нашего. Остальные доставишь мне.
Приложив руку к левой стороне груди, начальник Печатного двора еще раз поклонился.
— Сроку тебе на все — до середины апреля года следующего. Затем, как я слышал, желает владыко Макарий доверить тебе печать посланий святых апостолов, в количестве великом — две тысячи больших томов.
Перекинув несколько потертых бусин вперед, царственный отрок успокоил голову Печатного приказа:
— Бумаги будет в достатке — повелением отца моего спешно устраивается третий и четвертый амбары для выделки бумаги, красок же разноцветных в казне вполне довольно. Если же случится какая нехватка, так весной купцы заморские еще потребного привезут.
Всячески обласканный, успокоенный и немало нагруженный новыми поручениями Иван Федоров отбыл прочь (не забыв прихватить новые узлы и остальную посконь), а хозяин покоев самолично перенес чистые книжицы для записей на один из трех подоконников. Еще один занял стопкой вторых томов «Сказок», добавив сверху для компании «Ивана-морехода» и творчество думного дьяка и головы Посольского приказа Висковатого.
«Вот и будет чем заняться мелким до следующей весны. Пока прочитают эти книжки, подоспеют третья и четвертая части „Сказок“, пока освоят их — как раз и я по весенней травке в Москву вернусь. А если все удачно сложится — так даже и их самих опережу».
Отправляясь в поход, царственный отец жестокосердно разлучил детей с безутешной мачехой, сослав среднего и младшего царевичей вместе с царевной Евдокией в село Коломенское. Утешением семнадцатилетней Марии Темрюковне могло послужить лишь то, что она почти на всю зиму становилась безраздельной хозяйкой всего теремного дворца и челяди — разумеется, за исключением постельничих сторожей.
Уложив на третий подоконник «дорожную записушку», Дмитрий с некоторым удовлетворением отметил, что у него появилась новая «штанга». Очень вовремя, потому что прежняя, под названием «Жития святых», совсем перестала его устраивать своим весом…
«Так, ну и что дальше? Потренироваться с железом?».
С некоторым сомнением встав на пороге Опочивальни, и поглядев на небольшой круг из толстой липы, щетинившийся торчавшей из него девяткой метательных ножей, мальчик чуть тряхнул тяжелой гривой волос.
«Пожалуй, в другой раз».
Вместо одного развлечения он выбрал другое, и где-то с четверть часа отрабатывал равновесие, расхаживая по толстому ковру на руках. Время от времени падал на спину, ловко перекатываясь, один раз довольно ощутимо стукнулся о ложе — но, в общем и целом, все же остался доволен. Потому что еще месяц назад не мог толком даже и от стены отойти, а недели с две назад бурно радовался, когда удалась «прогулка» в целых пять шагов.
Шлеп!
Мягко погасив инерцию, десятилетний мальчик на мгновение замер, потом медленно выгнулся в мостик. Гибко перетек в поперечный шпагат, и опять замер, на сей раз подольше. Сделал несколько плавных наклонов-«потягушек», вновь выгнулся в мостике, кувыркнулся через голову назад… Примерно через полчаса тягучей гимнастики Дмитрий внезапно остановился, а затем по-простому завалился на ковер, раскинул руки-ноги в стороны и счастливо засмеялся. Как же хорошо быть отроком всего лишь десяти лет!..
— Господин мой?..
Довольно тихий и робкий девичий голос заставил наследника немного унять веселье — а так же разом вздеть себя на ноги и выйти в Комнату, где его низким поклоном встретила его первая (и пока единственная, увы) ученица. Нет, официально юная Дивеева была всего лишь еще одной его личной челядинкой — а неофициально, митрополит Макарий и царственный отец с самых первых дней были в курсе. Остальным же, даже если они о чем-то и догадывались, следовало свои догадки запихать в… Глубоко и далеко, одним словом. Потому что постельничие сторожа, отличаясь редкой неразговорчивостью, слух имели все как один — преотличнейший. А уж каты Разбойного приказа и вовсе не знали такого слова — сверхурочная работа. Им сколько не приведи, всех обслужат, качественно и в срок.
— Господин мой, я все сделала.
Отсутствие ежедневных истязаний определенно пошло будущей целительнице на пользу — с ее лица пропала вечная печаль и бледность, а в глазах заиграла жизнь и любопытство. Жаль только, что в эмоциях девочки постоянно звучали отголоски страха — она боялась, ужасно боялась того, что спит и видит всего лишь сладкий сон. Который вот-вот должен закончиться — сразу, как только Домна надоест своему новому господину.
— Вот.
Раскрыв поданную ему книжицу, десятилетний наставник углубился в изучение девичих каракулей. Перелистнул страницу, затем другую, и внезапно спросил:
— Сколько будет семь, умноженное на девять?
Пару раз хлопнув карими глазами, старательная ученица торопливо ответила верное число. Затем еще раз. И еще.
— Вижу, таблица Пифагорова тобой выучена. Похвально. А вот буквицы и цифирь ты выводишь просто ужасно!..
Не успев толком порозоветь от похвалы, девочка едва заметно побледнела от недовольства учителя. Тот же, досадливо вздохнув, вернул книжицу хозяйке и ненадолго задумался, подбирая правильные, и самое главное — доходчивые слова.
— Представь, что путешествуя по дороге, ты увидела большой драгоценный камень. Ты его возьмешь?
Растерявшись от столь плавного перехода от учебы к камням, Домна на мгновение замерла.
— Да, господин.
— Твоя находка еще не была в умелых руках, она довольно неказиста и у нее нет красивой оправы. Наверное, ты бы повертела ее так и сяк, поразглядывала, а потом и выкинула — ведь края ее остры, сама же она тяжела и неудобна. Или оставила?
