Руна смерти - Курылев Олег Павлович (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗
Долгое время к ним никто не приходил. Из коридора, а также сверху и снизу доносился топот ног и крики. Были слышны выстрелы – возможно, это пускали сигнальные ракеты. Был слышен скрип талей и удары о борт спускаемых шлюпок.
– Если крен на ту сторону возрастет градусов до двадцати, шлюпки с этого борта спустить уже будет нельзя, – сказал полушепотом Фриц, повернувшись к Юлингу.
– А сколько здесь, по-твоему, человек? – так же полушепотом спросил его Юлинг.
– Не знаю. Раньше он брал на борт полторы тысячи пассажиров.
– Значит, и шлюпок здесь максимум на полторы тысячи?
– Да.
– Вчера люди шли по трапу несколько часов.
– Я слышал, что на «Дойчланд» загрузили позавчера двенадцать тысяч, а ведь он меньше нашего «Густлова».
В это время прозвучал резкий хлопок, скрежет и всплеск, за которыми последовали отчаянные крики, раздавшиеся совсем рядом за стенкой, отгораживающей их от ледяных волн моря.
– Что это? – спросил Юлинг.
– Похоже, оборвалась шлюпка.
– А сколько их всего?
– Двадцать две. В корме есть еще несколько катеров и плотики.
В палату зашел моряк в фуражке младшего офицера. Он осмотрел раненых, что-то прикидывая, и уже собирался уходить, но его окликнули:
– Лейтенант! Как там дела? Что с судном? – Лейтенант остановился, снял фуражку и вытер ладонью мокрый лоб.
– Нас торпедировали, мы тонем. – Он снова надел фуражку. – Через несколько минут вас станут выносить к шлюпкам. Приготовьтесь.
Он не стал говорить раненым, которые почти все были военными моряками, что здесь мелко и они уже садятся на грунт. Этой сказкой сейчас пытались успокоить гражданских пассажиров, чтобы предотвратить панику. Каждому в этой палате было ясно, что они шли глубоководным фарватером и мели находятся левее, ближе к побережью. Правда, некоторые из экипажа еще надеялись, что «Густлов» останется на плаву или хотя бы продержится несколько часов.
С момента первого взрыва прошло двадцать минут.
Юлинг не знал, как ему относиться к тому, что его станут спасать. Он уже приготовился к смерти, а ему бросают соломинку. Он не знал также, что на самом деле творится за пределами их госпитального отсека. Это, конечно, можно было представить, но реальность всё же была несравнима с возникающими в сознании образами. Пусть и порождаемыми даже очень развитым воображением.
Три тысячи женщин и четыре с половиной тысячи детей метались по коридорам и палубам. Так же беспорядочно бегали, падали и карабкались по лежащим телам мужчины. Стоял такой крик, что давно сорвавшие голос моряки, которые еще пытались делать что-то рациональное, только открывали рты и жестикулировали. Иногда были слышны автоматные очереди, проклятия и отборная брань. И меньше всего был слышен плач детей, оглушенных всем происходящим. Они прижимались к матерям и отцам, к братьям и сестрам, просто к незнакомым людям, не понимая, что происходит, и хотели только одного – спрятаться где-нибудь в укромном месте. Почему их тащат наверх, где холодно и страшно?
Неопытная команда, пытаясь спускать шлюпки, роняла их одну за другой. Они шли вниз неровно, обледеневшие блоки и канаты заклинивало и рвало. Люди высыпались в волны, и сверху на них рушились обломки спасательных шлюпок.
Многие стали прыгать за борт, хотя можно было еще несколько десятков минут оставаться на корабле. Вода, температура которой лишь немного превышала нулевую, убивала большинство попавших в ее объятия в течение двух-трех минут. Ужас, сковавший рассудок тысяч слабых людей, постепенно распространялся на остальных. Он парализовал волю некоторых из тех, кто, забыв о долге, прокладывал себе путь к шлюпкам и плотикам с пистолетом в руке. Все четыре капитана, управлявшие судном, выжили в этой чудовищной катастрофе.
И всё же военные моряки в большинстве своем самоотверженно спасали раненых, женщин и детей. Когда наконец была дана команда, они бросились в госпитальное отделение. Раненых заворачивали в одеяла и выносили в сторону кормы. Там удалось спустить два больших катера.
Юлинг лежал, упершись ногами в спинку привинченной к полу кровати. Если бы ее не было, он уже скатился бы на пол. Крен на левый борт достиг тридцати градусов. Кроме него, явно увеличивался дифферент на нос. Лайнер «Вильгельм Густлов», названный так в память убитого человека, просто не мог иметь счастливую судьбу. По-прежнему освещенный огнями, он всё более заваливался набок и зарывался носом в накатывающиеся волны.
Когда очередь дошла до безучастного ко всему Юлинга, наклон пола уже превышал тридцать пять градусов. Двое курсантов схватили его вместе с одеялом и побежали по проходу к дверям. Вдруг тот, что держал раненого за плечи, поскользнулся на покатом и чем-то облитом полу и упал, залетев под боковую койку. Ударившись о пол раненым плечом и головой, Юлинг потерял сознание.
Наклон судна на левый борт стал резко увеличиваться, о дальнейшем спуске шлюпок или катеров уже не могло быть и речи. Свет погас. Еще через несколько минут все девять палуб «Вильгельма Густлова» приняли вертикальное положение, и он стал быстро погружаться. Вокруг корпуса забурлила черная вода. Из отверстий со свистом вырывался воздух, В некоторых местах вверх взметнулись водяные фонтаны, и через минуту всё было кончено. Сразу наступила тишина.
На поверхности осталось несколько шлюпок и катеров. И тысячи плавающих тел. Подоспевший незадолго до этого передовой эсминец из охранения шедшего следом крейсера вместе с «Леве» подбирал тех, кто еще был жив. Вскоре им на помощь подошли три тральщика. Тяжелый крейсер «Адмирал Хиппер», шедший из Данцига с беженцами на борту, оказался на этом месте вслед за своим эскортным эсминцем «Т-36». Он остановился на минуту, переговорил с береговым командованием, после чего устремился дальше на запад со скоростью тридцать два узла. Он был гораздо дороже шести лодок XXI проекта, которыми тоже нельзя было рисковать. Та тысяча человек, что он мог бы спасти, не стоила даже сотой доли его стали, пушек и торпедных аппаратов. Ведь где-то рядом еще таилась вражеская подводная лодка, и капитан не имел права даже на малейший риск. Такова была беспощадная логика войны.
– Штурмбаннфюрер СС Ротманн?
– Да. Кто говорит?
– Это Лют. Военно-морская школа,
– Рад слышать вас, капитан.
– У вас есть какие-нибудь сведения о вашем бывшем сослуживце Юлинге? Гауптштурмфюрере СС Юлинге?
– О Вильгельме? Нет. Что-нибудь случилось?
– Да, кое-что, но это не телефонный разговор. Если можете, приезжайте ко мне. До десяти я буду у себя в кабинете.
В девять часов вечера Ротманн сидел в громадном кабинете начальника военно-морской школы. Капитан-цурзее Вольфганг Лют встретил его у дверей и, поздоровавшись, попросил прощения за то, что ему придется несколько минут подождать, – необходимо закончить срочный приказ. Он усалил Ротманна в удобное кресло, вернулся за свой громадный стол и продолжил писать какой-то документ. Тем временем Ротманн оглядел роскошные адмиральские апартаменты, в которых оказался впервые.
Кабинет был отделан в английском стиле. Всё, включая потолок, обшито темным деревом. Вдоль стен – открытые книжные стеллажи, вмонтированные в заранее предусмотренные ниши. Мягкий свет настольной лампы – единственного зажженного светильника – выхватывал из полумрака корешки старинных книг, морских атласов, лоций и каких-то огромных фолиантов. Они были потерты и даже облуплены, блестели тусклым золотом и внушали безусловное уважение. Под потолком над стеллажами в строгих рамах висели парадные портреты адмиралов Второго рейха. Конечно же, здесь были Тирпиц, Шеер, Хиппер, Шпее и даже кайзер, почему-то в мундире английского адмирала. Многих Ротманн не знал или не мог рассмотреть из-за слабого освещения. Пол кабинета устилал большой персидский ковер. По сторонам за пределами ковра был виден темный паркет с замысловатым наборным рисунком. Потолок пересекали мощные деревянные балки, разделяя его на девять глубоких квадратных кессонов. Все деревянные детали имели сложный профиль и темно-коричневый цвет и бликовали матовым лаком. В полном соответствии со стенами и стеллажами была выполнена и мебель, вероятно, специально изготовленная по эскизам архитектора,
