Мы наш, мы новый… - Калбазов (Калбанов) Константин Георгиевич (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
Человек в одеянии священника и с повязкой на глазах перестал вертеть головой. Незримый собеседник прав – бесполезное занятие, повязка из плотной ткани, сидит крепко, не оставляя щелей, даже на переносице, которую хорошо облегает. Он даже не мог определить, имеется ли освещение в помещении, куда его затащили, или нет. В том, что это помещение, он ничуть не сомневался: судя по запахам, не просто какая-то комната, а похоже на подпол. Он связан, ничего не видит, но…
– Помогите!!! Спасите!!! Люди!!! На помощь!!!
Он кричал недолго. Не прошло и минуты, как он бросил эти попытки, так как то, что ему не мешали, говорило только об одном…
– Вот, приятно иметь дело с умным человеком, – усмехнувшись, вновь заговорил неизвестный. – Иные кричат, пока не охрипнут, а вы быстро смекнули, что орать тут бесполезно, только голос посадишь.
– Кто вы? Что вам нужно?
– А вы успокоились, Георгий Аполлонович? К беседе готовы? А то я могу и еще обождать…
– Я готов к беседе. И снимите эту повязку: темно и неуютно.
– А вот этого я сделать не могу. Я ведь и голос изменил, чтобы вы потом его узнать не смогли. – Собеседник не врал: голос его звучал и впрямь как-то неестественно глухо, словно рот прикрыли чем-то, да еще и что-то явно мешало говорившему, из-за чего он слегка шепелявил, – так бывает, когда человек пытается говорить ну, например, с леденцом во рту.
– Стало быть, боитесь меня, – теперь уже ухмыльнулся пленник.
А что, он вполне серьезный противник, стоит только бровью повести – и не один: сотни рабочих пойдут топтать осмелившегося встать на его пути. Рабочие и не то готовы сделать ради Гапона.
– Умный вы, но дурак, ей-богу. Не вас я боюсь, а того, что вы увидите наши лица и сможете узнать при случае. Тогда, выходит, кончать вас надо, а от мертвого толку – что с козла молока.
– Иногда от мертвого нет проблем.
– Это так, но мертвый бесполезен.
– А я вам нужен, – подпустив иронии, проговорил поп.
– Нужен, – не стал отпираться незнакомец. – Но насколько – это уже от вас зависит. Я тут немного порассуждаю, а вы послушайте, хорошо? Вот и ладушки. Так вот, жил-был один поп, который все время считал, что он с его талантами достоин гораздо большего, чем уготовила ему судьба. И тогда он решил взять судьбу в свои руки, так как обладал сильным характером и недюжинным даром убеждения. Он мог убедить кого угодно в чем угодно, мало того – обладал таким обаянием, что буквально влюблял в себя что мужчин, что женщин, последних в особенности. Так вот, начал этот поп устраивать свою жизнь так, как считал нужным, а хотелось ему ни много ни мало стать народным лидером и устроить жизнь рабочих к лучшему. Вот только на рабочих ему было плевать: ему хотелось власти, и чем больше ее шло к нему в руки, тем больше хотелось. Я пока все верно излагаю?
– Если вы пытаетесь описать мое житие, то ничего похожего.
– Ой ли? Два года назад вы влезли в «Собрание русских фабрично-заводских рабочих» – организацию, имеющую полицейские корни и находящуюся под контролем полиции. Но вам удалось подсидеть господина Зубатова и при этом еще остаться с ним в добрых отношениях…
– Я не подсиживал Зубатова…
– Пусть так, – легко согласился незнакомец. – Но вы внесли кардинальные изменения в устав, вы вывели организацию из-под юрисдикции полиции, вы избавились от какого-либо контроля со стороны властей, и сегодня никто не знает, что творится на ваших собраниях, так как обладают только той информацией, которую вы даете сами. Я просто поражаюсь, как вам удалось убедить начальника департамента полиции. У вас на собраниях льются революционные речи, любой доморощенный революционер может выступить перед рабочими, не боясь того, что будет задержан полицией, потому как вы лично приказали гнать в шею любого полицейского или филера, ибо чувствуете поддержку начальника полиции. Дурак он, хотя и при чинах, и с большим опытом работы, – разве ж можно верить пригретой на груди змее?
– Вы из полиции?
– Да боже упаси служить в этой канторе. Не-э-эт, мы из другой организации, а потому можете не переживать, неприятностей вы нам не устроите, а вот мы вам – с легкостью. И информированы мы на порядок лучше, чем департамент полиции. Итак. Нам стало известно, что вы, воспользовавшись тем, что троих рабочих Путиловского завода уволили за прогул и пьянку, решили организовать всеобщую забастовку и организовать массовое шествие. Странно. Откуда такая тяга к защите тунеядцев и пьяниц? Нет, будь это нормальные работяги, еще как-то понять можно, но поднимать массы в защиту этих… Мало того, вы решили воспользоваться моментом и выдвинуть царю политические требования. Вы вообще что о себе возомнили? Вы кем себя считаете? Нет, я не против того, что политическое устройство должно поменяться, но не так же, как хотите сделать это вы и ваши соратники-эсеры. Я надеюсь, вы не в курсе, что на заседании ЦК партии эсеров, было принято решение воспользоваться ситуацией и в случае выхода царя к народу убить его? Надеюсь, вы также не знаете, что в колоннах манифестантов будут находиться боевики, которые станут стрелять в полицейских и солдат, чтобы спровоцировать ответный огонь. Не знаете, что в Россию направлялось оружие с целью организации вооруженного восстания. Я надеюсь, что вам все это неизвестно, потому что если известно, то лучше бы вам не встречаться со мной.
– И что вы сделаете? Убьете меня?
– И сделать из вас мученика? Да ни за что. Для начала вы просто исчезнете, причем со всей кассой организации. Потом поползут разные слухи, в газетах появятся статьи и фотографии – настоящие фотографии, с настоящим Гапоном, предающимся разврату на рабочие деньги. Поверьте, мы умеем убеждать. А когда к вам станут относиться как к дерьму, вы напишете предсмертную записку и повеситесь. Так что так просто вам не умереть – вы будете жить еще пару месяцев, осознавая, что ваше имя опозорено и что вас однозначно ждет смерть. Повторяю, мы – не полиция, а потому нам закон не писан. Мы – такое же дерьмо, что и ваши друзья-революционеры, только нам не нужна кровь своего же народа, а вот ваша – ваша очень даже по вкусу.
– Так чего же вы от меня хотите?
– А ничего. Прекратите допускать на ваши собрания всякую политическую мразь. У вас есть огромный авторитет среди рабочих, вы способны выжать воду даже из камня – так и действуйте на благо людям. Защищайте их права, добивайтесь повышения заработной платы и других привилегий, но не лезьте в политику. Мне известно, что решение о всеобщей забастовке и шествии еще не принято, значит, и отменить его будет просто. О восстановлении на работе этих тунеядцев… Чего уж, лицо нужно держать, вам это удастся без особого труда, талантов у вас предостаточно, и, как я говорил, самый яркий из них – это дар убеждения. И запомните: если вдруг решите все же устроить шествие, то этим постараются воспользоваться бунтовщики, правда безрезультатно, потому как шествия не будет ввиду отсутствия лидера, – а что мы сделаем с вами, я уже рассказал. Буду откровенен: мне бы не хотелось, чтобы такой талантливый человек был потерян для России, – это явилось бы ударом для борьбы рабочих за свои права, вот только не надо путать ее с политической борьбой. Решайте. И не надо пытаться нас обмануть: мы – не охранка, а потому умеем добывать информацию куда лучше ее, и руки у нас абсолютно свободны.
Антон сидел за обшарпанным столом в подвале, на том самом стуле, где буквально только что сидел Гапон, и нервно курил. Тварь, Господи, какая же он тварь. В то, что этот человек стремился облагодетельствовать всех людей и всем сделать хорошо, Песчанин попросту не верил. Тот скорее хотел показать всем, и в первую очередь царю, насколько он значимая фигура, и, чем черт не шутит, стать первым его советником. Чушь? Возможно, кто другой и решил бы именно так, вот только Антону было прекрасно известно, что очень скоро появится такой старец – Распутин. И будет безграмотный крестьянин вертеть царской семьей, как его душе угодно. Были слухи, что вертел он не только семьей, но и царицей лично, но то лишь слухи и домыслы. Суть не в том, что было и как, а в том, что это вполне возможно. Неужели Гапон так четко сумел разгадать царя? А может, им движут исторические примеры – того же Ришелье или Мазарини? Антон был готов поверить в это, но только не в то, что отец Георгий решил покончить с царской семьей: не-э-эт, не того полета птица.
