Времена не выбирают (СИ) - Горелик Елена Валериевна (читать полные книги онлайн бесплатно .txt, .fb2) 📗
Как, к слову, и сама Катя. Она и вправду здесь освоилась.
— …В Данциге тебе потребно ловкого человека в спутники получить, — продолжал инструктаж Пётр Алексеевич. — Чтоб был при тебе вроде слуги, да в любую минуту мог отправиться в путь с сообщением.
— Это я обставить могу, — кивнула Катя, возвращаясь мыслями в день сегодняшний. — Есть там забегаловка «Две кружки». Хозяин знает два условленных знака. Первый — это сигнал тревоги, должен предоставить помощь в отходе при опасности. Другой — что нужен сопровождающий. Тот — наш человек, внедрён полтора года назад, работает в порту. Полезную информацию передавал уже дважды, всё подтвердилось. Меня в лицо не знает.
— Денег возьми побольше, тысяч двадцать.
— Зачем? Мой вояж будет финансировать маркиз де Торси, — улыбнулась Катя, вспомнив о туго набитых кошельках пана Владислава.
Тут они посмеялись уже вместе.
— Я уже велел нашим солдатам и офицерам уходить от саксонцев, — сказал Пётр Алексеевич. — Что-то частенько брата Августа бить стали, а у битой армии учиться нечему. Да и война уже недалеко. Чую я, не станет братец Карлус ждать весны. Как Лещинского на трон усадит, так и полезет. Ожидает, что зимние квартиры ему предоставят… Ах, Иван Степаныч! Верил я ему более, чем самому себе… Точно ли Мазепа иудою стал? Не ошиблась ли ты, Катя?
— Если мне не веришь, я тебе или этого Зеленского, или его бумаги привезу. Сам убедишься. И вообще, я говорю не о том, что будет, а о том, что было.
— Раз так, то быть по сему. Мыслю, скорее, чем в Батурин, Карлус пожелает через Смоленск на Москву выступить, чтоб разбить нас поскорее. Делай, что хочешь, но он должен повернуть на юг.
— Тут без твоей удачи никак не обойтись.
— Знаю. Оттого и действовать станем, как договорились…
Интермедия.
Стук в закрывшуюся перед самым носом дверь.
— Саша, на пару слов.
— Женя, уйди. Не хочу я с тобой ни о чём говорить.
— А зря. Есть тема. Короче, Саша, или мы с тобой базарим по-хорошему и решаем проблему, или я начну разговор по-плохому. Обещаю, тебе не понравится.
Пару секунд спустя засов со стуком отодвигается. Евгений входит в комнату и прикрывает за собой дверь — от лишних глаз и ушей.
— Ведь не отвяжешься, — обречённо вздохнул Меньшиков. — Чего ты хочешь?
— Оставь в покое казаков и их соль, Саша. Слышишь? Это тебе не дельцов щипать и не откаты на военных поставках пилить. Тут бунтом пахнет.[7] Нам сейчас только этого не хватало.
— Скажи-ка мне, Женя, где деньги на закупку сукна и кожи брать? — ощерился Данилыч. — Свинца покуда Демидов ещё не добыл, тоже привозить надобно. Казна не бездонная, а доплачиваю — я! Что остаётся? Если б казаки ваши в кумпанства входили да платили подать с той соли, я бы слова не сказал. Да они там каждый сам за себя. Всякий норку выкопает да тянет помаленьку, втридорога продаёт и с того живёт. А казне — шиш без масла.
— А под твоей лапой, значит, ожидается прибыль великая, да? Бунт будет, Саша. Я эту публику лучше тебя знаю, сам от них происхожу. Два года половину армии там держать придётся. Ты этого хочешь?
— Что предложишь взамен?
— Про входить в компании — это ты хорошо придумал. Но пока швед не будет разбит, об этом забудь. Война на два фронта — это, знаешь ли, удовольствие сильно ниже среднего.
— Я не услышал твоего предложения.
— А оно простое, Саша: украдёшь где-нибудь в другом месте. Я в тебя верю…
6
В воздухе пахло поздней грозой.
Над Европой поднималась тень из прошлого. Под пушечный грохот Карл Двенадцатый становился для всех новым Густавом-Адольфом, «Львом Севера». Дания и Пруссия уже даже не рисковали совершать лишние движения, чтобы не рассердить этого шведского Александра Македонского. Ещё сопротивлялись Саксония и Польша, но и без особых пояснений было понятно, что их дни в качестве стороны конфликта сочтены. Россия, соблюдая статьи мирного договора 1701 года, в конфликт открыто не вмешивалась, лишь поставляя наёмников для Августа. Впрочем, с некоторых пор эти наёмники вдруг стали сниматься с места и уходить… куда? Ясно, что в сторону России, но проследить их перемещения и воспрепятствовать не представлялось возможным.
Дела у польско-саксонских войск шли столь кисло, что занявший Варшаву Карл без помех короновал Станислава Лещинского — своего самого послушного конфидента — в июне 1705 года[8]. В Сандомире немедленно собралась конфедерация и объявила рокош, не признавая Лещинского королём. «Ах, так?» — сказал Карл, и выкатил статьи Варшавского договора, который «круль Станислав» по старой дружбе подмахнул не глядя. А этот договор, между прочим, превращал Польшу фактически в бесправную колонию Швеции. Отныне поляки не то, что короля избрать — продать мешок зерна без дозволения шведских властей не имели права. Но это было ещё полбеды. Ведь речь шла только о публичных статьях договора, а были ещё и секретные. Люди, верные Августу, сумели эти дополнения добыть и переслать в Дрезден. Август недолго думая их опубликовал, вызвав политический скандал. Особенно негодовал Пётр Алексеевич: в этих секретных статьях Швеция обязала подневольную отныне Польшу оккупировать Смоленск и Киев, с последующей постепенной передачей их шведской короне. Посол «брата Карлуса» был немедля выслан из России, русский посол отозван из Стокгольма. Пока войска никто не двигал — ни Россия, ни шведы — и война началась только в дипломатической плоскости.
Вскоре в европейской прессе распространилось новое письмо «русской девы», молчавшей с момента заключения мира: мол, все понимают, что политика — дело грязное, однако шведский король даже в этом искусстве подлости и вероломства превзошёл всех. «Тем не менее, здесь есть нюанс. Рассчитывая на силу своей армии, король Карл надеется и далее пробивать лбом всякую стену на своём пути. Но такая стратегия чревата тем, что однажды какая-нибудь стенка окажется крепче шведского лба». Прочитав сие, Карл впал в неистовство. Он узнал слог. Король понимал, что пока не подошёл корпус из Финляндии, которому предстояло перебираться морским путём, и пока неясно, будут ли зимние квартиры и продовольствие в Батурине, выступление против России чревато серьёзным риском. Рассудок подсказывал ему, что нужно подтянуть войска, собрать обозы, отдохнуть, дождаться поздней весны, и лишь тогда идти в поход. Но «брат Карлус» будто опьянел, у него началось «головокружение от успехов». Короля понесло, не удержать. Он разразился ответным письмом, полным оскорблений. Это далеко не всякая газета взялась напечатать, так как швед в выражениях в адрес дамы не стеснялся. Наконец, взбешённый Карл отослал на родину однозначный приказ: атаковать Петербург и разрушить его.
О политических последствиях своих слов и действий он, как обычно, забыл. А зря. Пётр за эти четыре с лишним года заматерел и стал политиком в истинном смысле этого слова. Он, в отличие от Карла, хорошо знал значение слова «провокация». И произвёл её в тот момент, когда швед мог ударить раскрытой ладонью, а не кулаком.
В первые дни стылого ноября 1705 года около двух десятков шведских кораблей подошли к острову Котлин, где уже поднялись стены и башни Кронштадта. Русским гарнизоном командовал полковник Толбухин. Под его командованием солдаты отбили атаку шведского десанта и опрокинули его в море. Корабли под сине-жёлтыми флагами попали под огонь новенькой русской эскадры Крюйса и были вынуждены отойти, бросив на произвол судьбы тех шведов, которые не смогли или не успели вернуться на борт.[9]
Одновременно с этим всего два лейб-гвардейских полка — Преображенский и Семёновский — под командованием Фёдора Апраксина отбили атаку восьмитысячного шведского корпуса генерала Любекера, нацеленную, собственно, на Петербург[10]. Егерские стрелковые полуроты, вооружённые скорострельными «воротными ружьями», получили боевое крещение. То, что они устроили флангам и коннице шведов, по-русски называлось «кровавая баня». Гвардейская пехота, к удивлению шведов, бежать не собиралась, дала встречный бой и успешно погнала противника к его десантным кораблям. А артиллерия, к ещё большему удивлению, достреливала чуть ли не до палатки командующего. В итоге шведы были вынуждены вернуться на свои суда, предварительно зарезав своих лошадей, которых не успевали вывезти.
