Александровскiе кадеты (СИ) - Перумов Ник (бесплатные версии книг TXT) 📗
Это казалось куда интереснее, чем Бобровский и его поиск «бомбистов» в потерне. И куда более важно, во всяком случае, для Федора.
Короче говоря, обратно в роту кадет Солонов вернулся в куда лучшем расположении духа.
Офицеров-воспитателей по-прежнему видно не было, одна только Ирина Ивановна Шульц по-прежнему опекала немногих оставшихся в корпусе кадет седьмой роты, однако и она, похоже, была не в своей тарелке — постоянно замирала, словно к чему-то прислушивалась.
А потом Федя, проходя балконом главного вестибюля, заметил, как к выходу рысью промчались трое фельдфебелей — с цепями, замками и даже толстым сосновым брусом. С сосредоточенными и мрачными лицами промаршировала дюжина кадет выпускного возраста, из первой роты. Что-то всё это сильно напоминало происходившее после сентябрьских взрывов на вокзале.
Федор невольно так и замер на месте. В корпусе было тихо, очень тихо, неестественно тихо, он почти весь опустел. За окнами сеял декабрьский снежок, уже совсем скоро Рождественские бал — на который они отправятся с Лизой, и всё вроде б выходило хорошо — но что-то и нехорошо.
И Федор никак не мог понять, что же именно.
Потащился дальше, в библиотеку. Однако, стоило за спиной его закрыться высоченным резным дверям с поддерживающими герб корпуса медведями, как к нему почти что бросился Пантелейомон Пантелеймонович, библиотекарь:
— Господин кадет! Да-да, вы! Седьмая рота, так? Шагом марш в расположение! Быстро-быстро!
Ничего не поделаешь. Пришлось «быстро-быстро» отправляться «в расположение».
Госпожа Шульц уже ждала их. Из шести десятков кадет седьмой роты в наличии оказался всего десяток и потому Ирина Ивановна даже не стала никого выстраивать.
— Господа кадеты. Как и в сентябре, наш корпус объявляется на военном положении. Прямо сейчас, пока мы тут говорим, от Гатчино-Варшавской к императорскому дворцу начинает движение огромная манифестация… всяческих обывателей, рабочих и иных, прибывших из столицы, равно как и из окрестных мест. Они собирались со вчерашнего дня, многие остановились в близлежащих деревнях… Памятуя сентябрьские события, были приняты соответствующие меры. Государь велел не препятствовать мирному шествию. Он намерен принять депутацию и выслушать их. Офицеры корпуса в большинстве своём убыли в гатчинский гарнизон. Старшие возрасты вооружаются. Особые меры принимаются, чтобы обеспечить безопасность тех кадет, кто сейчас возвращается из отпуска. Седьмая рота должна оставаться здесь, но! — Ирина Ивановна подняла палец, — и пребывать в резерве старшего воинского начальника в полной готовности выступить для подачи помощи там, где она потребуется. Всё ясно?
Кадеты ответили «так точно!» с должной лихостью, после чего попытались было рассыпаться по корпусу с надеждой что-то увидеть из окон, однако не преуспели — как и в сентябре, Ирина Ивановна Шульц железной рукой подавила всё и всяческое вольнодумство.
Сама она тоже волновалась, хотя и изо всех сил пыталась скрыть. И почему-то хваталась за ридикюль.
Какое-то время всё оставалось тихо. Ирина Ивановна даже рукой махнула — мол, читайте, господа кадеты, что хотите — когда стены корпуса содрогнулись от близкого взрыва.
И сразу же — часто-часто захлопали совсем рядом выстрелы, нестройные, но во множестве. И было их куда больше, чем в сентябрьских беспорядках. А ещё после сквозь толстые стены корпуса пробился многоголосый человеческий вопль, перекрывший даже частую стрельбу.
Началось. Буднично, внезапно, безо всяких грозных предзнаменований. Словно совсем рядом заворочался спавший исполин — Гулливер среди лилипутов — играючи ломая и опрокидывая то, что казалось крепче гранита.
Кадеты высыпали из комнат, сбившись вокруг Ирины Ивановны, которая сидела донельзя бледная, зачем-то сунув правую руку в ридикюль.
Ещё один взрыв, теперь уже совсем рядом. Правда, стекла выдержали. Третий. Четвёртый.
— Гранаты… — бескровными губами прошептала госпожа Шульц.
Вновь крики. Отчаянный, полные ужаса — так закричала как-то кошка Муся, ещё в Елисаветинске, когда её загнала в угол стая бродячих псов. На счастье, Федя Солонов тогда случился рядом, и в руках его оказалась увесистая сучковатая палка, после чего стая с позором ретировалась, а несчастная кошка была спасена.
А сейчас кричали сотни, если не тысячи людей.
Выстрелы слились в сплошной треск, словно там, совсем рядом с корпусом, шёл жестокий бой, словно целая японская дивизия оказалась здесь, неведомыми силами перенесённая из Маньчжурии.
— Ирина Ивановна! Что ж такое? — не выдержал Севка Воротников.
Та не успела ответить. Грянуло вновь, и за окнами заплясали алые сполохи, где-то совсем рядом начинался пожар.
— Что это? — беспомощно повторил Севка.
Голова госпожи Шульц поникла.
— Мятеж, мальчики… — как-то совсем по-домашнему выдохнула она. — Это мятеж. Попытка. Революция…
— Мы умеем стрелять, — Федя сжал кулаки. — Мы можем —
— Оставаться здесь! — прикрикнула Ирина Ивановна. — Это самое большее, что можно сделать. Это…
Двери ротного зала распахнулись, ввалилась нестройная толпа кадет седьмой роты, безо всяких церемоний загоняемая парой дядек-фельдфебелей.
— Петька! — Федор вскочил, завидев друга.
Да, каким-то образом тут оказалось множество успевших вернуться из увольнительных. Глаза у всех очумелые, все взъерошены, растрепаны, у Льва Бобровского почти оторван рукав шинели.
— Вот, Ирина Иванна! — безо всяких церемоний крикнул один из дядек. — Прорвались мальчишки, значит!
— Откуда прорвались? Что там происходит, Фаддей Лукич?
— Леворюция, барышня! Чистой воды леворюция! — откликнулся старый солдат. И, махнув рукой, затопал вниз по лестнице.
Глава 9.2
— Революция… — побледнев, повторила Ирина Ивановна. И, словно разозлившись сама на себя, встряхнулась, пристукнула кулачком по спинке кресла.
— Новоприбывшие господа кадеты! Становись! Равняйсь! Смирно!
Хоть и в шоке, но господа кадеты приказ выполнили.
— Таак! Кадет Ниткин! Выйти из строя!
Петя повиновался, и у него даже получилось это несколько лучше, чем у мешка с картошкой.
— Кадет Ниткин. Доложите мне — и всем остальным — обо всём, чем стали свидетелем.
Петя судорожно кивнул. И принялся рассказывать.
…Оказывается, часть поездов до Гатчино отменили, и немало кадет, проводивших увольнительную в столице, возвращались в одно и то же время.
…Ещё с утра воскресенья в столице сделалось неспокойно. В неурочное время и безо всякого порядка раздавались заводские гудки. Петиному опекуну, генерал-лейтенанту Сергею Владимировичу Ковалевскому протелефонировали, что одновременно началась забастовка на многих заводах столицы, за исключением нескольких главнейших, где не так давно были повышены расценки. Генерал сообщил семейству, что Пете надо немедля вернуться в корпус, довез на автомоторе до вокзала и посадил на поезд. По пути, особенно в рабочих кварталах вдоль Обводного канала, внимательный Петя замечал немалое брожение — на улицу высыпало множество народа. Иные валили фонарные столбы и выворачивали камни из брусчатки.
Однако на самом вокзале всё оставалось более или менее спокойно, полиция наблюдала за порядком. Часть поездов отменили; Петя заметил других кадет-александровцев — а потом его окликнул Лев Бобровский. Чуть позже они заметили Костю Нифонтова. В общем, только из седьмой роты в поезде набралось их два десятка. Остальные, уехавшие в столицу, очевидно, собирались возвращаться позже.
Поезд шёл медленно. Проводник сообщил, что, дескать, «депутации к государю следуют, состав за составом, оттого и задержки!».
И тем не менее на перрон гатчинского вокзала они выбрались, ещё ни о чём не подозревая.
…Привокзальная же площадь оказалась забита народом. Люди втягивались в устья Ксенинской и Георгиевской улиц, разворачивали транспаранты и трехцветные флаги — бело-сине-красные гражданские, а не соболино-золото-серебристые имперские. Полиции видно не было, но, казалось, всё пройдёт мирно. Петя услыхал, что, дескать, «народ царю петицию несёт». Кадеты — и седьмой роты, и других, случившиеся в том же поезде — сбились вместе, и старший среди них, кадет-вице-фельдфебель первой роты, приказал построиться, двинувшись к корпусу походным порядком, но не напрямик, а сперва по Ольгинской улице вдоль железнодорожного пути, и потом через Приорат пробраться на Конюшенную, откуда уже и в корпус.
