Ход кротом (СИ) - Бобров Михаил Григорьевич (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
Капитан утер слезящиеся под ветром глаза, зевнул от холода, но все же продолжил рассказ, греясь одной беседой со свежим человеком:
— Последствия вышли те, что большевики подали помощь венгерскому восстанию. Ведь мадьяры еще по осени учредили у себя республику. Когда мы с Врангелем брали Одессу, как раз у них началось. Румынскому королю венгерская свобода под боком не понравилась. Король Михай уже почти сформировал экспедиционный корпус…
— Румынский экспедиционный корпус, — просмаковал Вениамин каждое слово. — Цыганская интербригада… Как звучит, а?
Штабс-капитан одобрительно подмигнул:
— Так и выглядит. Пока ромэ собрали все свои шали с лентами, пока начистили все колокольчики на сбруе — большевики призвали венгров, служивших в ихней красножопой армейке, да и загнали чохом в «ридну мадьярщину». Ведь после захвата красными Ровно и Тарнополя, между Украинской и Венгерской совдепиями появилась общая граница: от Мукачево и на Дебрецен.
Телега подпрыгнула. Вениамин поглядел в небо, представил себе карту. Штабс-капитан выдернул соломину из подстилки, пожевал, вздохнул:
— Признаюсь честно, буденновские рубаки уже почти догнали казачков, так что теперь цыганские освободители не управятся. И немцев уже не позвать на помощь, немцы сами теперь краснее земляники… Главный в мадьярской помощи Лайош Виннерман, а это черт изрядный. Один раз мы встретились под Белой Церковью, с преогромным трудом опрокинули его «красных гусар». И то, гнать и изрубить не удалось: бегущие краснюки завели нас под пулеметы. Научились у наших же казачков, будь они неладны. А второй раз, уже под самым Каневом, в Масловке, мадьяры нас раскатали, что господь утконоса. Там-то меня в плен и взяли…
Махнув рукой, капитан запечалился. Пропустив очередной обход, сплюнув как бы на дорогу, но вслед конвоиру, штабс-капитан поглядел в небо.
— Ах, поручик, что это была за битва! Подошли наши тяжелые пушки… Если вы и правда у Слащева служили, то их знаете.
— Как же, знаю. Морские двенадцатидюймовки «Арахна», «Тарантул» и «Ананси». Но, когда я валялся в госпитале… — подумав, огнеметчик решил про знакомство с красным командиром бепо «Мордор» не рассказывать, продолжил обтекаемо:
— … Слышал раскаты. Думаю, у красных нашлись не хуже?
— Не то слово. «Большевицко-жидовские бляди», Брянская Железнодорожная Бригада. Так ладно бы сами пушки. Но куда денешься, если у нас на всю армию после зимы три аэроплана, и те — собранные из лоскутьев «фарманы». А у большевиков на каждое орудие приходится собственный самолет-корректировщик. Да и радиотелеграфные аппараты прямо на огневых.
— Железнодорожный транспортер — здоровая штука, уж рацию-то поднимет.
— Понятное дело, поднимет. Но только где нам взять рацию? Большевикам немцы помогают, культурная нация, хоть и гунны. А нам кто? Англичане, сволочи, вовсе бросили. Глядя на них, и лягушатники нос воротят… Что же, наши пилоты посовещались и одного красного «Птерозавра» все же обрушили. Был такой пилот, Сашка Прокофьев. Одноногий, а какой храбрый! Он взлетел на своем «Фармане», да большевицкой сволочи прямо в лоб и влепился…
Скрипели колеса. Возница-селянин, видать, и дышать позабыл, слушая капитанову повесть. Пахло мокрой землей, сеном и немытым телом: Вениамина в госпитале хоть раз в неделю, но мыли, штабс-капитана же в Чека только били.
Офицер лязгнул уцелевшими зубами:
— Нужды нет: уже назавтра большевички прислали пару новых аппаратов. У нас тоже два самолета, но наши-то последние, а у этих за спиной еще черт знает, сколько. Что поделаешь, приказ: наши атакуют в лоб, это единственное место, где у «Птерозавра» пулеметы не торчат. Но у большевиков спустился со стороны солнца еще аэроплан-истребитель. Корректировщики, выходит, приманкой оказались. А у него в борту пулеметов, сколько я на фронте не видал! И пулеметы немецкие, выдуманные нарочно для цеппелинов. Легонькие, смазка не замерзает, не клинит их на высоте… Эх, да что тут говорить! Все мы снизу видели: как летели наши, как горели, как падали…
Капитан сплюнул. Венька промолчал. Рассказывать о глупом геройстве на «пулеметен-штрассе» тут не хотелось. Проехали еще немного по раскисшему на весеннем солнышке шляху, озирая покосившиеся хаты под сгнившими за зиму камышовыми крышами, голые костяки деревьев.
Конвоир, видя, что пленные не сговариваются бежать, прошел далее вдоль цепочки телег. Подождав, пока краснюк удалится, капитан продолжил:
— В общем, контрбатарейную борьбу мы продули. У нас на пушку больше, но куда стрелять? И отдали приказ уже не беречь снаряды — опоздали. Разбили наши установки. Красная сволота дошла до того, что садила фугасами даже по полку, вставшему на бивак. Самолет сверху видит все! Один снаряд в центр лагеря — и полк небоеспособен. Убитых, вроде бы, и немного — но все лошади разбежались, иные от страху передохли. Полевые кухни опрокинуты, еда вытекла на землю. Солдаты через одного ушами кровоточат, команд никто не слышит. Кони все напуганые, не подходи, чуть повод ухватил — он свечку, да тебя же зубами, копытами. Повозки с патронами тащить нечем. Пока все соберешь, пока выправишь — буденновцы уже налетают с шашками. Любили они это дело: без выстрела втихую подойти, да с криками в сабли. А отгонишь — они тебя на тачанки как раз и наведут. Мы вот с эскадроном так погнались, попали в мешок. Правда, что я им недешево дался, — капитан потрогал выжженые на плечах звездочки с заметной гордостью.
— Но и тут… Стали меня бить, сейчас подъезжает комиссар и с такой, знаешь, ленцой, через губу цедит: вы его ради удовольствия замордуете, а кто мне Херсон отстраивать будет? Поручик, они брызнули как мыши из-под веника, богом клянусь. Даже нашли мне шинель, хоть грязную, да теплую, это уж в чеке потом отобрали.
Снова замолчали надолго. Телеги переехали в очередь неширокую речушку; грязнющие колмоногие коньки ниже брюха сделались чистыми, выше так и остались заляпанными до холки. Конвойные, сбившиеся в кучку, перекусили чем-то из газетных свертков. Пленникам ничего не предложили, только возница позволил допить остатки мутной самогонки из мятой фляги — по глотку на каждого — да разломил им большой кусок хлеба. Потом пленных парами-тройками отвели в степь оправиться и снова рассадили по телегам.
Ветер, кажется, сделался холоднее, и Венька плотнее закутался в китель — а капитан в обрывки гимнастерки. Видно, что штабс-капитан намолчался, и теперь продолжал изливать душу:
— Так войско-то венгерское полбеды. Мы тоже захватывали газеты и пленных. Вот и узнали, что красные выделили мадьярской совдепии десять или даже больше тонн золота. Исключительно под обеспечение новой валюты… Как ее? Форикс? Форекс? Вспомнил: форинт! Со слов одного профессора, у коего мы квартировали в Каневе, вышла презабавная коллизия. Будь рынок открыт, все сие золото немедля вымелось бы за рубеж, как у нас при Сергее Юльевиче.
— При Витте, что ли? — Венька оживился. Бывший премьер-министр Николая Второго успел наломать немало дров, расшатав и без того воспаленную экономику Империи. В частности, ввод золотого обеспечения рубля обернулся утеканием золота за рубеж, потому как Россия больше покупала за границей, чем продавала. Капитан, судя по ехидной усмешке, тоже помнил все прекрасно:
— А не вышло у союзничков наших гнилых, не попустил господь… Антанта закрыла свои рынки для совдепий всякого разбора, так что все золото ходит между Будапештом, Москвой и Берлином. Там, кстати, на место Тельмана еще в ноябре пришел какой-то Рот Фронт, говорят, еще хуже.
— О немецкой революции я слыхал еще в Крыму, — подтвердил Венька, только зря он упомянул про прежнее, бестревожное время. Товарищи по несчастью запечалились и снова долго молчали. Караван тянулся через села полуразрушенные и полуразбитые, мимо сожженых хуторов и разгромленных усадеб, мимо изнывающих от скуки патрулей, мимо людских толп, смятенных и озлобленных. Наконец, Венька, глядя на едва заметные черные домики по горизонту, на показавшуюся вдалеке Полтаву, спросил — просто, чтобы разогнать грусть звуками человеческого голоса:
