Год Мамонта - Романовский Владимир Дмитриевич "Техасец" (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Он медленно поднялся и низко поклонился княгине. И вышел.
Сын камердинера давно уснул, но сын повара, толстый, нечистоплотный и отвратительный, все ворочался с боку на бок, все грозил гнусавым голосом, что как только проснется, так сразу начнет делать из Волчонка отбивную. Волчонок слушал и боялся.
— Я тебя научу уважать наши устои, артанская подлая рожа, — сипел сын повара. — Все вы, артанцы, такие. Притворяетесь хорошими, чтобы досадить нашей стране. Ты знаешь, какое у нашей страны великое прошлое? А вы все — дикари, и поступать с вами следует, как с дикарями. Мы тебе все дали, и дом, и хлеб, но тебе мало. Ты даром ешь наш душистый хлеб, и против нас же замышляешь помыслы. Фермеры трудятся целый день на полях, а ты ничего не делаешь, они тебя кормят, а ты, неблагодарная артанская гадина, хочешь их за это убить? Нет, я этого не допущу. Я избавлю нашу великую Ниверию от тебя, узкоглазый подлец. И Великий Князь даст мне за это большую награду.
Волчонок укрылся с головой одеялом и заплакал от бессильной ярости и обиды. Он ни в чем не был виноват! Какой же он узкоглазый? Это у сына повара глаза жиром заплыли! А у него, Волчонка, глаза были обыкновенные, как у всех. И ничего он не замышлял! И очень уважал фермеров, которые трудились на полях и его кормили, хотя ни одного фермера он никогда в глаза не видел. Фермеры в представлении Волчонка были кем-то вроде колдунов. Они, фермеры, производили магические пассы длинными руками с крючковатыми пальцами, волосы их развевались на ветру, и светила специальная желтоватая фермерская луна, и, по окончания этого ритуала появлялись на столе фалконова дома тарелки с едой. Волчонок знал, что все это не так, но что было на самом деле, понять было трудно.
Не допустит он. Защитник отечества. Жирная прыщавая свинья.
— Вовсе ты не немой, — продолжал сын повара. — Ты притворяешься. Это твое подлое степное коварство. Ты скрываешь подлючие и подлые твои замыслы, потому и молчишь все время. Прекрасно ты умеешь говорить. Завтра я тебя заставлю рассказать все. При всех. Еще до прихода учителя. А как придет учитель, ты расскажешь все это ему. Вот увидишь.
Учитель, учивший детей слуг Фалкона грамоте и истории, приходил в дом три раза в неделю, по утрам. Он журил детей за их почти непрерывные гонения на Волчонка, но как-то не очень строго, по-отечески, миролюбиво и с одобрением в голосе.
Первые шесть месяцев в доме Фалкона, вернее, во флигеле для прислуги, Волчонок пытался сопротивляться и не давать себя в обиду. Дрался он отчаянно. Но был он самый младший и самый худой из всех. В конце концов он пришел к выводу, что просто сносить побои и оскорбления легче, чем терпеть побои и оскорбления, пытаться дать сдачи, а потом опять сносить побои и оскорбления. И хотя разбитые в кровь губы, синяки на скулах и ребрах, и ноющая шея постоянно давали о себе знать, стоицизм имел свои преимущества. Бить его стали реже. Несколько раз его пожалел повар, то подсовывая лишнее пирожное, то чиня Волчонку башмаки, а жена камердинера однажды купила ему новые штаны из которых он, правда, вырос через месяц, и снова пришлось ходить в чужих обносках.
Раз в месяц наведывался Комод, принося пряники, атасы и прочие сласти, из которых половину тут же съедал сам, и проводил с Волчонком беседы. Комод был уверен, что немота — результат шока, и что в конце концов она пройдет. Но время шло, а Волчонок молчал.
— Не понимаю, в чем тут дело, — говорил Комод Фалкону при встрече. — Обыкновенный мальчик, ведет себя как обыкновенные дети, играет, дерется.
— С кем дерется?
— Да со всеми. Боевой. Весь в синяках и ссадинах. Но — ни слова. Смотрит на тебя тупо, когда к нему обращаешься. Не понимаю. Может, Вам следует поговорить с ним?
— Как же с ним поговорить, если он ничего не говорит? — сказал Фалкон. — Нет уж. Пусть сначала вылечится от своей немоты. Немой он нам не нужен.
За все два года Фалкон ни разу не видел Волчонка.
Гнусавый голос сына повара все пугал, обрывочно. Укрытый с головой одеялом, Волчонок пытался отвлечься. Ждать утра нельзя, это ясно. Утром его просто убьют. Сбросят тело в реку, а потом учитель пожурит всех и продолжит занятия. Надо уходить.
Он уже не раз так думал, под одеялом, перед сном. Но всякий раз уйти не удавалось — он засыпал.
Надо уходить, думал Волчонок. Возьму котомку (что такое котомка, он не знал, но помнил слово из сказок, которые рассказывал учитель), вылезу в окно, добегу до оружейной, украду меч. Потом сяду на коня. Сначала оседлаю, а потом сяду. И понесет меня верный конь прочь от этого злого места. Через реки и поля, через горы и равнины, на самый север, в землю подлых славов. И я стану самый главный и доблестный герой среди них, и буду я подлый слав, потому что подлые славы хорошие, раз эти гады их так боятся. Хорошо быть подлым славом. Я убью по дороге несколько драконов и привезу подлым славам их головы, а они удивятся и скажут — вот ведь герой какой, быть ему среди нас самым главным. И я возглавлю подлый славский поход на Астафию, и завоюю всех, и сына повара по славскому обычаю распилю на куски, зажарю на костре, и съем при всем честном народе. И запью кровью сына камердинера. А повар будет у меня верным слугой, я его прощу. А жену камердинера разрешу подлым славам съесть, даже не разрывая на куски, потому что нечего мне штаны дарить, которые через месяц короткие становятся. Своему сыну такие не дарит, небось, а дарит хорошие. Старая гадина.
Так думал Волчонок, и думал долго, пока с удивлением не обнаружил, что не спит. Обычно, доходя до жены камердинера, он засыпал. А тут нет. Не спит и не спит.
А еще я по дороге к подлым славам зайду к колдуну, подумал он неуверенно. И колдун мне даст специальное копье, которым только помашешь — и городские стены падают. Он представил себе падающие городские стены. Представил себе, как втыкает копье в толстое пузо сына повара. Он не спал.
Он сдвинул одеяло и прислушался. Сын повара храпел обиженно и мстительно. Сын камердинера скулил и плевался во сне. Волчонок сел на кровати.
Половинка луны светила сквозь грязную занавесь. Волчонок скользнул на пол, на цыпочках подошел к окну, и выглянул. Странный ночной мир, полный непонятных существ, призраков, леших, колдунов, и прочих сказочных персонажей, снующих по своим делам. Наверное, там теперь страшно. На улице. Но интересно. Хоть и холодно.
Волчонок поднял с пола свою длинную рубаху, когда-то служившую жене камердинера ночной сорочкой. Он быстро натянул штаны и взял тяжелые деревянные башмаки под мышку. Потрогал створку окна. Окно давно не открывали. Он потянул створку на себя. Окно заскрипело. Он потянул сильнее, и ему удалось приоткрыть окно. Снаружи было свежо. Волчонок влез на подоконник.
— Эй! — услышал он голос сына камердинера. — Эй, ты! Падаль артанская! Ты куда это? А ну слезай! Убью!
Сын камердинера говорил меньше, чем сын повара, зато бил больнее. Волчонок распахнул створку, присел, ухватился одной рукой за подоконник, бросил башмаки вниз, и соскользнул сам. Было не очень высоко. Он боялся, что подвернет ногу. Но он не подвернул ногу.
Сверху показалась голова сына камердинера.
— Ты куда это? — спросил он злобно. — Стоять. А ну иди сюда.
Волчонок нашел оба башмака, снова взял их под мышку, и не обращая внимания на своего врага, пошел прочь. Уж лучше лешие, чем эта дрянь.
Он повернул за угол. Знакомая Улица Торговцев Краденым показалась ему вовсе незнакомой, таинственной и враждебной. Но он не повернул назад. Улица была пуста, дома зловещими черными силуэтами высились с обеих сторон, как мрачные великаны. Чтобы подбодрить себя, Волчонок остановился и надел башмаки. Эхо собственных шагов нагнало на него страху, но он сцепил зубы и шел вперед, не замедляя и не ускоряя шага. Улица загибалась влево. Волчонок не помнил, чтобы она так же загибалась днем. Впрочем, может и загибалась. За загибом он вдруг увидел в конце квартала почти ослепительный свет. Сзади и справа его окликнули из какой-то подворотни. Волчонок не обернулся и не остановился. Стало светлее. Он дошел до угла и вышел на Променад.
