Тайны и феномены эпох. От древних времен до наших дней - Пернатьев Юрий Сергеевич (читаемые книги читать .TXT) 📗
В единстве своем нераздельном ты сотворил Все, что ступает ногами по тверди земной, Все, что на крыльях парит в поднебесье. В Палестине и Сирии, в Нубии золотоносной, в Египте Тобой предназначено каждому смертному место его. Ты утоляешь нужды людей,
Каждому – пища своя, каждого дни сочтены.
Их наречья различны,
Своеобразны обличья, и нравы, и стать,
Цветом кожи несхожи они,
Ибо ты отличаешь страну от страны и народ от народа.
В этих словах содержится целый манифест или суть монотеизма, т. е. идея единого Бога. Эхнатон отверг представления своих предков, что только египтяне – настоящие люди, а прочие – сыны дьявола. Он пришел к мысли о том, что Бог объем- лет своей любовью все земли и все племена. Он намеренно ставит Палестину, Сирию и Нубию на первое место, а Египет – на последнее. Он хочет навсегда положить конец разделениям и открыть всем подвластным ему народам единого благого Бога.
Кстати, интересно сопоставить этот гимн Эхнатона под названием «Славословие Атону» со 103-м псалмом Ветхого Завета. И по смыслу и по отдельным строчкам совпадение поразительное!
Таким образом, Эхнатон решился на то, на что не решились жрецы. Он восстал против язычества, магии, идолопоклонства. Если жрецы сохраняли весь балласт старых преданий, фараон-реформатор не побоялся порвать с ними самым радикальным образом.
Царствование Эхнатона стало временем религиозной реформы, которая потрясла все устои традиционного древнеегипетского общества, цивилизации и культуры. Переосмыслив древнее учение гелиопольского жречества о ключевой роли солнечного божества, царь закрыл храмы богов, вместо культов которых было установлено государственное почитание бога Атона. Была изменена идеология царской власти: царь и царица, издревле почитавшиеся как земные воплощения богов Хора и Хатхор, отныне именовали себя божествами Шу и Тефнут – непосредственными детьми солнечного бога.
Что подвигло царя на такое радикальное решение? Большинство исследователей склоняются к версии, что таким образом царь боролся с влиятельными жрецами Амона, пытаясь лишить их могущества и материальных средств. Другие предполагают, что фараон рассчитывал объединить и укрепить государство под знаменем общей веры (ранее каждую область Египта патронировало отдельное, местное божество). Третьи же утверждают, что Аменхотеп IV являлся не кем иным, как борцом с язычеством, мессией, призванным утверждать некими высшими силами торжество единого Бога.
Далее фараон приходит к выводу, что Атону нужен не отдельный храм, а целый город. Он покидает Фивы и начинает сооружение новой столицы, получившей название Ахета- тон – горизонт Атона. Согласно объявленной народу легенде, место новой столицы в 300 километрах к северу от старой якобы было указано самим Атоном в ходе плавания Эхнатона вверх по Нилу. Новая столица по замыслу царя должна была полностью затмить Фивы и Мемфис как религиозный, культурный и политический центр Египта.
Объем работ был огромен. Одновременно возводились и храмы Атона, и дворцы, и здания официальных учреждений, склады, дома знати, жилища, мастерские. Выбитые в скальном грунте ямы заполняли плодородной землей, а затем высаживали специально привезенные деревья. Словно по волшебству, среди скал и песка вырастали сады, плескалась вода в прудах и озерах, поднимались ввысь стены царского дворца.
Благодаря тому, что Эхнатон строил свою столицу на чистом месте, довольно легко восстановить схему размещения строений в Эль-Амарне. Так, важные здания в городе располагались по обе стороны Королевского пути. Самое большое из строений – грандиозный храм Солнца, основное святилище которого находилось полностью под открытым небом.
Недалеко от Большого храма располагались дворец и просторная резиденция королевского семейства. Также стоит отметить Южный дворец, надписи в котором помогли ученым узнать о существовании Кийа, побочной жены фараона. Большинство зданий в Эль-Амарне строились из ничем не скрепленных обтесанных камней, поверхность которых (стены, полы и т. п.) была украшена изображениями в живом стиле сцен из жизни семейства Эхнатона.
В городе Солнца вокруг фараона появились и окончательно утвердились новая бюрократия и новое жречество. Новаторство Эхнатона проявилось и в самой структуре служения: если раньше хранителем и распространителем вероучения выступало жречество, то в период своего правления фараон сам стал всеобщим вероучителем и провозвестником новой веры: «Нет другого, кто знал бы тебя (имеется в виду Солнце), кроме сына твоего. Я сын твой, благой для тебя, возносящий имя твое. Сила твоя, мощь твоя останутся в сердце моем». Помимо свидетельств о самоличном служении Солнцу предполагается, что фараон сам был верховным жрецом своего бога в течение нескольких месяцев царствования, возможно, пока не был найден подходящий человек на эту должность. То есть, по-видимому, был период, когда религия не только объективно, но даже формально исходила от одного человека – самого правителя.
А что же «корпорация» Амона и других богов? Естественно, их жречество незамедлительно лишилось всех владений, официальное служение различным богам было запрещено, а имена их стерты с памятников.
Древние храмы пришли в запустение, приверженцы Амона преследовались царем, «творящим силу против не знающего учения его», «обрекающим мраку» своих противников. Эхнатон не пощадил даже имени своего отца Аменхотепа III, включавшего имя Амона – верховного бога Фив.
Незамедлительно возник культ статуй, изображений царя и царицы, которые считались проявлениями божественной сущности. Невероятно, но факт: изменения в религии и политике были вызваны исключительно личными убеждениями царя, а возможно, и каким-то психологическим сдвигом в его сознании.
Эхнатон объявил себя единственным носителем Истины. Во имя нее он стремился создать новый уклад жизни, а его божественность должна была отныне проявляться с такой же благостью, с какой солнце оживляет землю. Интересно, что отныне Эхнатон стал открыто пренебрегать традиционной помпезностью, сопровождавшей прежних фараонов при публичных появлениях. Он не надевал старого фетиша – двойной короны обеих земель, не любил других царских регалий.
От художников, которые украшали его столицу, царь настоятельно требовал истинности во всех изображениях. Это был, пожалуй, единственный в истории случай, когда государственная власть оказала творческое воздействие на искусство. Эхнатон, несомненно, обладал чуткой поэтической душой. Окруженный талантливыми мастерами своего времени, он заражал их своим энтузиазмом, вдохновляя на поиски новых путей в скульптуре и живописи.
Отныне он желал, чтобы все в его городе было иначе, чем в Фивах. Создавая дворцы и храмы в Ахетатоне, мастера получили право не считаться с омертвевшими канонами старых школ. В своем стремлении к Истине они не останавливались даже перед карикатурными портретами. Не колеблясь, изображали малоизящную фигуру царя, его большой живот, отвислую челюсть, удлиненные головы его детей.
Эхнатон рыхл, женоподобен, у него тонкие руки, широкие бедра и женская грудь. Некоторые статуи вовсе бесполы. Современные врачи, по просьбе египтологов изучившие изображения царя, поставили диагноз: синдром Фролиха. Его симптомы -? недоразвитость гениталий и полнота, причем жировые прослойки откладываются в области груди, бедер и ягодиц. Понятно, что такой облик не мог не породить массу гипотез-спекуляций. В частности, некоторые исследователи в разное время называли Эхнатона то кастратом, то гомосексуалистом, жившим со своим зятем Сменхкарой, то гермафродитом и даже переодетой женщиной.
С другой стороны, эти новые стилизации обнаруживают поразительное умение художников точно выразить величие духа Эхнатона, которое скрывается за не очень привлекательной внешностью. Портреты этого нескладного человека с огромной головой на тонкой шее и короткими ногами представляются гораздо одухотвореннее, чем цветущие и улыбающиеся монархи на парадных статуях прошлых веков. В то же время в них отсутствует голый натурализм, зато есть какое-то просветленное ощущение природы человека. В целом же искусство Ахе- татона нельзя рассматривать вне религии Атона, за которой стоит любовное, бережное отношение к миру, восхищение каждым проявлением в нем чувств и чувственности.
