Царская немилость (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович (читать книги бесплатно полные версии TXT, FB2) 📗
На горшок хотелось, но над душой стоял этот ливрейный министр.
— Геть отсюда. Ты это товой сюдой, все в сад. Пошёл нафиг. — замахал руками на благообразного в белом кучерявом парике. Вытащил потом горшок и показал «министру», чего сейчас делать собрался.
Этот гад и не думал выходить, только рожу постную сделал. Ну, чего, что уж Брехт в компании стволы деревьев в лесу не поливал, после марш-броска. Достал, чего было в штанах, и зажурчал. И ведь так и не отвернулся засранец ливрейный. Потом с достоинством принял закрытый горшок и удалился. А Иван Яковлевич снова на пол плюхнулся, кристаллики голубые выискивая. Эврика. За ножкой софы он десяток не заметил. Слизал, ещё покрутился, чуть в лужу зелёную не залез. Штук пять ранее не замеченных усмотрел. И их слизал. Сел на кушетку. Зажмурил глаза. Парле ву франсе.
Parlez-vous français, monsieur? Чуть получше стало, не зря пыль под софой вытирал парадным генеральским мундиром. Впервые взглянул на грудь внимательно. Два ордена сверкают. Снова зажмурился, вспоминая, за что реципиент их получил. Вспомнил. Ну, выходит, не всё пропало, гипс не снимают.
Орден Святого Георгия 4-го класса получил ровно пять лет назад первого января 1795 — За отличное мужество, оказанное 18 октября при атаке польских мятежников при местечке Остроленке, где он ударил с эскадроном на батарею и взял пушку.
И ещё Орден Святой Анны 3-й степени. Этот за Дербент. И самое интересное, что Екатерина Алексевна вручить не успела и награждал уже Павел. Ещё есть крест. Прикольный. Это как бы и награда и нет. И называется вообще странно: Крест «За взятие Праги». И при этом в Чехии, ну, или сейчас Австро-Венгрии не воевал. Прага — это предместье Варшавы. Тоже выдавали тем, кто разгромил войска Костюшко. Ввела тогда такую награду Екатерина II для поощрения участников штурма Праги (предместья Варшавы). По существу, это — медаль, носимая на георгиевской ленте. И все награды пока. Не густо для боевого генерала.
Ну, все войны с Наполеоном впереди, ещё заработает наград.
Глава 4
Событие десятое
«Невозможно» — это не по-французски.
Наполеон I Бонапарт
— Кхм, монсеньор конт, — опять появился ливрейный.
— Дэзоле же не парль па франсэ. Же не компран па. — Брехт сам ошалел с какой скорость французские фразы из него посыпались. Пронесло. Или сейчас пронесёт. Живот противно заурчал. — Иль мё са'мбль кё обкакаюсь. (Мне кажется, что) — Брехт отобрал горшок у «министра» французского и, заломив ему руку милицейским приёмом, выдворил его за дверь. После чего попытался взгромоздиться на горшок.
Это был квест. Реципиент был гигантом. Метр девяносто точно. И сапоги, ага ботфорты, ещё с высоченными деревянными каблуками, ну, как в фильме у Д'Артаньяна. И хрен ноги согнёшь, чтобы угнездиться на низком горшке. Извращенцы чёртовы, не могли повыше горшок придумать. Пришлось его с пола переносить на стул товарища Гамбса. Осквернения антиквариата.
Вынес потом керамическое чудо сантехническое и всучил ливрейному.
— Господин граф, с вами хочет переговорить его сиятельство граф Зубов. Он ждёт вас на чашку утреннего кофе. Я провожу, — но глянул на горшок, изрядно, кстати, пованивающий, и добавил, — через пару мгновений, — И ведь на чистом русском говорил, пусть и с небольшим грассированием. Слышал как-то Иван Яковлевич, что француза практически невозможно выучить говорить по-русски без акцента.
Вернулся товарищ и, правда, быстро и без украшенного васильками фарфорового чуда.
— Прошу вас следовать за мной, ваше сиятельство. — Ну, а чего, не плохо в этот раз попал, не в крестьянина, а в целого сиятельства и генерала. Стартовая площадка на порядок лучше предыдущей. Может, это по возрастающей работает. И в следующий раз вообще в императора попадёт. Умереть нужно срочно. А нет. Кристалла нет. Да и кофе хотелось.
— Веди меня, Гермес. (Строго говоря, Харон — всего лишь перевозчик, а проводник мёртвых в их новый мир — Гермес.)
— Гюстав. Ваше Сиятельство.
— Да по фиг. Главное, быстрее, голова раскалывается. Кофею хочу выкушать.
Шли по анфиладе комнат до лестницы, потом поднялись на третий, наверное, этаж и опять пару комнат насквозь прошли. Вот, не честно. Валериан же из такого же бедного дворянского рода, а вот забрался Екатерине Алексевне пару раз следом за братцем под юбку и вон какой дом. Везде паркет красивый узорчатый. Всякие гобелены с картинами. Стены тканью золотой задрапированы. Мебеля всякие белые с золотом. Через столовую проходили, так там серебряная посуда стоит горой целой, как только стол такой вес выдерживает. А ещё имения и под Москвой и в Прибалтике. А тут одна малюсенькая деревенька в сорок душ под Подольском и к тому же в недавнюю эпидемию чумы почти половину крестьян и дворни померли. До сих пор пару домов пустуют в деревеньке. Не справедливо. Витгенштейн, вон, какой носорог, не мог императрице понравиться.
Брехт остановился у большого зеркала, в пол, на стене одной из комнат. Оглядел реципиента с головы до ног. Мать твою за ногу. Красавчик. А нет. Красавчег. Нос орлиный. Кудряшки, глаза нордические синие. Усики прикольные. Бакенбарды тоже ничего. И гигант с развитыми плечами. Ну, немного помят после возлияния и мундир, и рожа лица. Мундир, кстати, синий с золотым позументами и галунами всякими. Так понять и простить можно Петра Христиановича за помятость. Не каждый день на тебя император, хоть и малахольный, кричит и не каждый год тебя из армии без пенсии выгоняют под зад коленом. В деревню к тётке в глушь в Саратов. Из генералов и любимчиков, бац и в ссылку. А жить, спрашивается, на что? Жена опять с ребёнком малолетним. Прыщ курносый! Иван Яковлевич взбаламутил кудряшки на бедовой головушке и пошёл дальше за «министром» ливрейным.
Валериан Александрович сидел в глубоком кресле возле низкого столика, который потом назовут «журнальным», закинув настоящую ногу на деревянную. Не, был в таком же голубом мундире и штаны деревяшку скрывали, но не закинешь же деревянную ногу поверх здоровой. Пётр его отлично знал, в Дербенте вместе воевали, и потом десятки раз пересекались. Чуть быстрее рос в чинах бывший командир. В 1792 году пожалован генерал-майором, 1793 года вместе с братьями и отцом возведён в графское достоинство Священной Римской империи. Потом был Дербент и Дербентский хан Ших-Али был захвачен им в плен. Там дальше был забавный эпизод, которому Пётр Христианович был свидетелем.
Вечером того дня, когда Дербент — «златые врата Кавказа» был занят русскими, в лагерь к Зубову с большой свитой женщин приехала просить за брата сестра пленного хана персидская принцесса Хараджи-Ханум, славившаяся красотой и умом. Ну, по непроверенным слухам. Пётр Христианович с ней в дурочка подкидного не играл и проверить ум не мог. А красота, так в кисеях и чадрах всяких. Как проверить? Лезть под платья? Так получишь по мордам. Граф Зубов уважил её просьбу и разрешил остаться с братом до утра, строго запретив кому бы то ни было приближаться к их палатке. Отпустив на утро гостью в город, Зубов поставил её во главе совета правительницей владений брата, которого оставил у себя в качестве заложника. Екатерина II поведение Валериана Александровича с принцессой «весьма одобряла», находя, что он поступил с ней «как честный человек», по-рыцарски, и послала ей в подарок перо, серьги и перстень. Про принцессу оставленную править Екатерине Алексевне докладывал сам граф Витгенштейн, посланный Зубовым в Санкт-Петербург с ключами от Дербента.
Зубов тогда был возведён по старшинству в генерал-аншефы, а Пётр Христианович только в полковники. Правда, через полгода стал генерал-майором. При Павле, как и все Зубовы, Валериан попал в опалу, и возвращён из ссылки, вот, всего несколько дней назад.
Все эти три с лишним года Валериан жил в Хорошёво, близ Москвы. Не так и далеко от имения Петра. Несколько раз генерал посещал бывшего командира, несмотря на то, что тот был под строгим надзором московского военного губернатора графа Ивана Петровича Салтыкова. В конце 1800 года Зубовы были возвращены из опалы, граф Валериан был восстановлен на службе в чине генерала от инфантерии и поставлен во главе Второго кадетского корпуса. Отобранные имения ему Павел вернул.
