Царь нигилистов (СИ) - Волховский Олег (книга жизни .txt, .fb2) 📗
— Может быть, он его еще не написал.
— Тоже мастрид?
— Нет, очень слабенькая вещица. Не читай, скукотища.
Никса расстегнул мундир, потом ворот на сорочке.
— Здесь очень жарко, — сказал он.
На шее под воротом горела лиловая язва.
— Что это у тебя? — спросил Саша.
— Тоже забыл? Золотуха.
— Как жаль, что я не король Франции!
— Не издевайся. Крайне мерзкая вещь.
— Извини.
— Значит, править будешь ты, — заключил Никса.
— Не думай, что мне очень хочется сесть задницей на этот вулкан.
— Почему вулкан?
— Никса, скажи, ведь есть уже какой-нибудь комитет по крестьянскому вопросу?
— Главный.
— Значит, папá уже ступил на эту кривую дорожку реформатора в России. Точнее зыбучие пески.
— Почему так мрачно?
— Потому что, если ты реформатор, то под дверью справа тебя будет ждать господин консерватор с табакеркой, потому что ты, мерзкий либерал и национал-предатель окончательно погубишь милую старину, традиционные ценности, скрепы и Россию вместе с ними. А слева тебя будет ждать гражданин прогрессист с офицерским шарфом, потому что ты, отпетый консерватор, не реформы проводишь, а половинчатую муть, а на каждый шаг вперед — на два отступаешь.
Никса усмехнулся.
— Это не смешно, Никса, — заметил Саша. — Как бы совсем. Потому что это еще не все твои радости. Потому что прямо по курсу, за дверью, тебя будет ждать товарищ революционер с браунингом в одной руке, а в другой — ну, естественно, с бомбой. Потому что народ и сам, без тебя, знает, какие ему нужны реформы, а ты, проклятый тиран, только мешаешь жить. И хрен ты с ним, что сделаешь, потому что он фанатик и человек обреченный. И петля твоя для него вроде Святого Георгия.
— Саша, потише! Что такое «браунинг»?
— Пистолет, — с некоторым удивлением пояснил Саша. — Американский, вроде…
— Может быть, Кольт?
— Пожалуй. Кольт — даже более революционное оружие, ибо делает людей равными.
— Крестьян не надо освобождать?
— Надо. Примерно сто лет назад.
— Папá убьют?
— Я постараюсь сделать все, чтобы этого не случилось.
— О нем помнят в будущем?
— Да. В основном, в положительном ключе. Но дьявол в деталях. Так что смотри выше.
— А о тебе что говорят? Каким запомнился император Александр Третий?
— Либералы кроют матом, консерваторы возносят на пьедестал.
— По-моему, это не ты, — заметил Никса.
— По-моему, тоже. Никса, знаешь, я сделаю все, чтобы императором стал ты. Я дров наломаю. К тому же ты гораздо харизматичнее. В будущей российской истории слишком много ужасного, чтобы позволить ей идти по проторенной дорожке. Ну, если только ты не влюбишься в какую-нибудь прекрасную полячку, не заключишь морганатический брак и не пошлешь нас всех на хрен.
Раздался мелодичный звон, и Никса вынул из кармана часы на цепочке. Откинул золотую крышку.
— Что докладывает твой недремлющий брегет? — поинтересовался Саша.
Глава 4
— Через полчаса семейный обед, — сказал Никса. — Половина шестого.
— Интересное время для обеда.
— При дедушке был в четыре.
— Одобряю Николая Павловича. С петрашевцами он, конечно, зря так, там вообще не было ничего, кроме разговоров, причем даже не особенно революционных. И декабристов мог бы не вешать по два раза, несмотря на завиральные идеи господина Пестеля. И бюрократию не разводить в таких количествах, и освободить крестьян всего на 70 лет позже, чем надо, а не на сто. А так и упрекнуть не в чем.
— В случае с декабристами было явное государственное преступление, — заметил Никса.
— Не спорю. Попытка насильственного захвата власти. Хотя, хотя… Ну, вышли, ну постояли. Ничего не сожгли, ничего не испортили. Каховский был неправ, конечно. Но в остальном — митинг, а не бунт.
— Угу! Вооруженный до зубов!
— До чего с тобой приятно дискутировать, Никса! Ты сразу видишь суть. Да, не по американской конституции. Собираться можно мирно и без оружия. Но сами брутальные америкосы на это плюют и могут собраться даже с автоматами и минометами… это оружие такое, потом объясню.
— Саша, войска, без приказа покинувшие место дислокации с оружием в руках, — несомненные мятежники. И отказ присягнуть законному государю — очевидный мятеж.
— Формально — да. Но, если подумать не декабристы виноваты и даже не Николай Павлович. А то, что Александр Павлович сначала обнадежил общество перспективой реформ, а потом отказался от модернизации.
Образованный класс оказался впереди власти и вошел с ней в клинч. Власть огрызнулась, распределила недовольных по сибирским рудникам и окончательно отказалась от модернизации. И государство объявило себя единственным европейцем в стране. Ну, да, в европейской ее части. Может и хотели бы устроить модернизацию — но не с кем. Результат: поражение в Крымской войне. Николай Павлович видимо понял, что он здесь не совсем ни при чем и устроил себе Endura.
— Что это?
— Ну, вот это я думал, что ты знаешь. Как бы не самоубийство. Альбигойцы морили себя голодом или ложились почти без одежды на холодный каменный пол, чтобы вызвать воспаление легких. По одной версии, Николай Павлович вышел в мороз принимать парад в летнем мундире и в результате смертельно заболел, по другой — принял яд.
— Ты не помнишь, как дедушка умирал? — спросил Никса.
— Нет, я ничего не помню. Мы при этом присутствовали?
— Да, мы стояли на коленях возле кровати. Он сказал отцу: «Сдаю тебе дела не в том порядке, в каком бы хотел». А мне: «Учись умирать!» И я до сих пор слышу его голос.
— Я дурак, — сказал Саша. — Прости. Только языком трепать умею.
— Тебя стало интересно слушать. А по поводу самоубийства до меня доходили слухи, конечно. Но было не так. Дедушка был болен гриппом, но сначала болезнь не казалась серьезной. И он поехал в манеж, чтобы проститься с полком, который уезжал на Крымскую войну. Да, доктор Мандт предупреждал его, что он очень рискует, на что дедушка сказал: «Вы исполнили свой долг, предупредив меня, а я исполню свой, простившись с солдатами, которые уезжают, чтобы защищать нас». Раз он не должен был сделать это?
— Нет, Никса. Его жизнь была ценнее красоты поступков. Когда ты бежишь от долга, какая разница, куда? В деревню, в глушь, в Саратов, за границу или на тот свет.
— Дезертирством считаешь?
— Я бы не был столь категоричен. Возможно, он считал, что так будет лучше для всех. Бывают же альтруистические самоубийства.
— Про яд точно клевета.
— Способ не так важен. И разве это клевета? Он был человек чести. Да и не в том дело. А в том, что в этой стране история вечно идет по одной дурной спирали. Начало модернизации, надежды образованного класса, нерешительность модернизации, рост протестных настроений, отказ от модернизации, политический кризис, контрреформы, поражение в войне или еще какая-нибудь гадость — начало модернизации, и далее по тексту.
— Ты в который раз говоришь «эта страна». Ты совсем не любишь Россию?
— Если бы я не любил Россию, я бы сидел у подножия Альп где-нибудь в славном городе Зальцбурге, попивал баварское пивко, закусывал венским шницелем и издалека радовался успехам русского оружия, потому что там великолепный горный воздух и лакеи не вонючие. «Эта страна» — не от ненависти, а от боли. Я не люблю не Россию, а ее золотушные язвы.
Брегет прозвонил во второй раз.
— Все, Саша, — сказала Николай. — А то я тут с тобой окончательно опоздаю.
— Хорошо. Спасибо за урок.
Никса хмыкнул.
— Взаимно.
— Там будет папá?
— Да.
— Очень ругает за опоздания?
— Просто крайне невежливо опаздывать.
— Да? Все-таки мне у вас нравится. Ок, замолкаю, чтобы в путь до Нерчинска не махнуть.
— А это откуда цитата?
— О! Это одна из высот русской литературы. Безусловный мастрид. Пушкин Александр Сергеевич «Сказка про царя Никиту и сорок его дочерей».
— Никогда не слышал.
