Меч на ладонях - Муравьев Андрей (список книг .TXT) 📗

– Ты, эта, хлопча, з самострэлам потишэй, – заметил подъесаул. – А то, не ровен час, нажмешь, и хтосци на тот свет пойде.

Паренек гордо вскинул голову и ответил неожиданным фальцетом:

– Значит, заслужил, отравитель!

Тимофей Михайлович ошарашенно замотал головой:

– Ей-те ж, да то ж княжна наша? А то, гляжу, штосьци знакомое. А шо, дык не докумекаю.

Грицько спешно прикрыл не в меру боевую императрицу.

– Кому императрица, а тебе, отравителю, так и смерть, – с пафосом заявила Адельгейда и спустила рычаг арбалета. Горовой нырнул за шею лошади, но стрелок из киевской княжны был никакой – стрела ушла почти вертикально в небо.

Грицько скрипнул зубами. Горовой отъехал подальше.

– Вы, эта, зря так! – Казаку слова убеждения давались с трудом. – Мы никого не травили.

Адельгейда вскипела:

– А кто, кто травил? Кто мне чашу поднес, от которой Кондрат помер?! Сколько вам Генрих дал за то, чтобы законную супругу на тот свет отправить?!

Императрица села на траву и разрыдалась. Все было настолько плохо и невыносимо, что Адельгейде хотелось наложить на себя руки. Сбоку спрыгнул с возка второй спасшийся паренек и принялся ее утешать, поглаживая по плечу и шепча слова утешения.

«Да то ж Иоланта Костикова», – автоматически отметил про себя Горовой. Золотые волосы баронессы выбились из-под мужского берета, да и формы тела были уж очень округлы для парня.

– А шо вы тут робице? – только и смог произнести казак.

В ответ раздалась причудливая мешанина русских, немецких и даже итальянских идиоматических выражений. Горовой большинства слов не знал, но общий смысл сказанного понял сразу.

– Я-то шо, – начал он оправдываться. – Нам травить кого на буй не нужно. Тильки ранком на ганак [116] выйшли, так и стража до нас. Шо таке? Отравители, кажут. – Он почесал голову, подбирая слова. – Ну, и тикать мы. Да Улугбека повязали, еле-еле ослобонили. Вот.

Глаза императрицы сверкнули недобро.

– Врешь ведь все, увалень. – Она встала и расправила плечи. Несмотря на мужской наряд, выглядела сейчас она в большей степени императрицей, чем в те дни, когда принимала их в замке. – Врешь, выродок! Нас отравить муж мой хотел. Вас и послал. Знал, что поверю землякам. А вы, змеюки, как гады лесные в дом влезли и хозяина – за пяту. Тьфу на вас!

После пламенной речи девушка, подрастеряв остатки сил, снова опустилась на траву и разразилась плачем. Ее место тут же заняла Иоланта, вспомнившая все свои девичьи мысли насчет полоцкого трубадура, и потому особенно ярко выражавшая переполнявшие ее эмоции. Речь ее на чудесном ломбардском наречии лилась могучим потоком.

Горовой понял, что ему дам не переспорить, но оставить их у убитого коня и перевернутого возка да без охраны он не мог. Подозвав проводника, он наказал тому съездить за обозом и вести всех сюда.

Когда лошадь Ульриха скрылась в лесу, дочь Всеволода Старого разразилась длинной сентенцией, смысл которой сводился к тому, что вот уже и за стражей послали ироды полоцкие.

Казак выразительно плюнул под ноги и отъехал подальше. Уж больно старательно Адельгейда натягивала ворот своего арбалета. Со второго раза могла и лучше прицелиться. Грицько, подраненный в бою, только тяжело дышал из-за щита и хмуро переводил взгляд с Захара на Горового. Будь он один, без ревущих и ругающихся баб, варяг бы попробовал рвануть к лесу и скрыться, но с таким балластом оставалось только ждать развития событий.

Без средств передвижения (Захар отогнал трофейных лошадей к леску и стерег их) и без надежной охраны, беглая супруга германского императора и баронесса тоже вынуждены были ждать. Или прибытия мужниной погони, или достойного объяснения случившегося на пиру.

Через полчаса пришел обоз. Впереди несся Костя с винтовкой в руках, потом пара лошадей с привязанным в люльке Улугбеком, замыкал кавалькаду Захар и старавшийся быть незаметным Валиаджи.

Малышев скатился с коня:

– Как вы? – Вопрос относился в большей мере к стоявшей в гордой позе баронессе, нежели к ее госпоже, но дамы сделали вид, что не заметили вольности.

Убедившись, что из-за спин «полочан» не скачут рыцари германского императора, Адельгейда вскинула нос и величаво потребовала, чтобы им выдали лошадей и предоставили возможность ехать своей дорогой в сопровождении храброго Грицько, которому за сегодняшний бой она была намерена пожаловать титул рыцаря.

Баронесса де Ги не выдержала. С легким акцентом она на русском добавила, что государыня обращается не к отравителю, а к славному воину, вмешательство которого помогло им одержать победу над разбойниками. После небольшой паузы она сказала еще, что этот воин все еще может заслужить себе прощение и очиститься от подозрений, зарубив грязного вруна и убийцу, который стоит сейчас перед ними. Убийца этот служил, несомненно, вероломному мужу сей достойной дамы, типу отвратительному, христопродавцу и тайному еретику.

Горовой понял едва ли половину из этой речи, но Малышев довольно точно уловил смысл сказанного. Он скрипнул зубами от возмущения, но вместо эмоционального ответа и битья себя в грудь молча вытянул из задних рядов лекаря.

В отличие от поладившего с иностранными языками казака и переполненного чувствами и переживаниями Кости, Энцо Валиаджи сохранил свой разум незамутненным.

«Хочет она думать, что это Генрих ее травить приказал, пускай так оно и будет», – это хитрый итальянец понял еще во время сбивчивого рассказа проводника, прискакавшего к ним прямо из боя. Правда, надо было связать эту часть истории с тем, что он уже выложил «полочанам». Ну, с чем-чем, а с умением уговорить кого угодно у тертого выходца из города каналов проблем не было.

Лекарь шлепнулся на колени перед дамами и заговорил. Он плакал и каялся, просил и пресмыкался. Императрица сначала гневно смотрела на «полочан», потом увлеклась рассказом и перевела взгляд на итальянца. Тот опасливо скукожился: в руках у Адельгейды по-прежнему ходил ходуном заряженный арбалет.

Из слов медика следовало, что несколько дней назад его позвал к себе его величество государь. Генрих был хмур и зол. Может, думал о чем-то для себя неприятном, может, просто устал со вчерашнего. В ультимативной форме император приказал своему скромному медикусу сопровождать какого-то незнакомца, выдавая того за своего слугу. И ежели появится такая возможность, предложить его к столу супруги как знатока вин и искусного помощника. Когда же во время пира он, Валиаджи, случайно познакомился с господином жонглером, то есть, конечно, купцом из города «Полацьку», то случайно (как пить дать, право слово!) в разговоре рассказал тому о подзабытой традиции. Так как господин «Костья» решил идти к столу дам, скромный медикус, вспомнив, что в его распоряжении есть такой знаток вид и этикета, уступил своего сопровождающего в помощники герру Малышеву (опять же чисто из соображений помощи ближнему, такому милому и образованному молодому человеку!). Он не хотел ничего плохого, намеревался только помочь молодому симпатичному господину купцу.

После смерти Кондрата Будимировича «слуга», который прислуживал «Костье», исчез. А наутро «полочан» обвинили в том, что они хотели отравить венценосных особ. Мало того! Он, мастер Валиаджи, оказывается, обязан был присутствовать на допросе, чтобы предотвращать боль и смерть испытуемых. Это было для него гадко и невозможно! Он пробовал отказаться! Но приказ есть приказ… Лекарь вздохнул и огляделся. В окружавших его лицах проявлялись разные оттенки эмоций, но сочувствия он не заметил. Валиаджи еще раз деланно вздохнул. Что ж, теперь он полон решимости помочь достойным господам «полоцким» купцам в их бегстве из империи, ведь у него как бы открылись глаза! Теперь-то он понимает, что было нечто неправильное в том, о чем его просил император! Он-то, бедный верный слуга, решил, что господин просто пробует поставить соглядатая к жене, а оказалось … Ужасно! Ужасно! Он сам не смог бы оставаться у такого государя! И если разрешит светлейшая госпожа, скромный лекарь готов отправиться с ней в изгнание и оставаться при ее персоне сколь угодно долго, как раб или сторожевой пес!