Год мертвой змеи - Анисимов Сергей (книги полностью TXT) 📗

Пройдя еще один пост, снайперы добрались до собственно тыловой стороны передовых позиций. Стемнело уже почти полностью, и лишь в северной части горизонта смутным силуэтом виднелась черная пирамида крупного многоамбразурного дота, известного в их батальоне под труднообъяснимым названием «Дробь-точка». Он контролировал почти четыре квадратных мили пространства, и коммунисты регулярно предпринимали попытки что-нибудь с ним сделать. Снаряды их артиллерии даже 4,8-дюймового (то есть 122-миллиметрового) калибра пробивали армированный бетон стен только при наиболее удачных попаданиях, а поскольку американская авиация жгла все, что было по размерам больше мотоцикла, то за несколько более или менее точных огневых налетов, сопровождающихся разрушениями и гибелью людей, коммунистам пришлось дорого заплатить: здесь им приходилось непросто.

Шестиорудийная гаубичная батарея корейской дивизии тоже не оставалась в стороне, и пространство на несколько миль вокруг было давно изрыто долго неоплывающими воронками от ее 105-мм снарядов. Все это вместе взятое привело к тому, что в январе обе стороны положили вокруг дота по полнокровному полку, не считая разнообразной боевой техники, и с тех пор старались ограничиваться взводами и отделениями. Наиболее регулярными были попытки вражеских саперов, несколько раз за последний месяц в самые гнусные, безлунные и облачные ночи пытавшихся проделать проходы в многосложных минных полях, чтобы подтащить к амбразурам с полсотни фунтов гексогена. Это пресекалось плотными минными заграждениями, на которых регулярно кто-то подрывался, а также огнем прикрывавших мины и проволочные заграждения пулеметов.

Однако вчерашней ночью кто-то сумел продвинуться достаточно далеко: прозвучавший на рассвете взрыв открыл в спирали Бруно широкий проход. Хотя между ней и дотом имелись и мины, и еще два ряда проволоки, можно было не сомневаться, что сегодня коммунисты попробуют развить успех. Наказать саперов врага за наглость и профессионализм было решено едва ли не командованием корпуса, и для этого привлекались весьма значительные по масштабам фронтового затишья силы. Кому-то пришло в голову, что, наряду с прочими мерами, упоминание организации снайперского огня будет неплохо смотреться в отсылаемых в столицу отчетах об успехе. А поскольку собственных снайперов 3-я дивизия южнокорейской армии по штату не имела, их взяли у соседей.

За два часа до полуночи рядовые армии США Спрюс и Мак-Найт, опять в сопровождении нескольких корейских бойцов, заняли назначенную им позицию. Это была очередная воронка от тяжелого снаряда, вокруг которой на вывороченную землю нанесло такое количество снега, что если вдруг сойти с ума, то можно было устроить катание если не на санках, то по крайней мере на собственных задницах.

Указав американцам сектор, в котором ожидалось появление врага, и убедившись в том, что они вполне понимают обстановку и спать до начала предстоящего боя не собираются, корейский вице-капрал ободряюще похлопал обоих по плечам и уполз вслед за остальными своими солдатами.

Осмотревшись в воронке, устроившись в ней по возможности поудобнее и начав приглядываться к окружающему пейзажу, приобретшему обычный контрастный черно-желто-белый цвет ночи над центральной полосой, Мэтью вынужден был согласиться с тем, что корейцы подобрали ему очень пристойную позицию. До ближайших окопов «своих» было всего ничего, один хороший бросок, впереди и по бокам имела место сплошная проволока и мины-мины-мины, а асимметричность воронки приводила к тому, что она «открывалась» не вверх, а под тупым углом к условной линии, проводимой между тем же дотом и ближайшим участком передовой траншеи коммунистов. Стрелять ночью — бесполезно, по крайней мере столь малоопытному стрелку, как он. Но можно было предполагать, что все начнется утром — или на самом рассвете, или в течение последнего часа перед ним. Тогда будет много искусственного света, а грохот наступит такой, что несколько выстрелов из винтовки не заметит вообще никто. В идеале выстрел будет вообще один, этого вполне достаточно.

Пощупав галеты в нагрудном кармане и решив, что ночь впереди еще длинная, Мэтью вздохнул и поерзал на земле, забросанной на этот раз еловым лапником, стараясь, чтобы ее твердые комья не слишком впивались в его бедра. Достав монокуляр из кармашка утепленных штанов (несмотря на неудобства, он хранил его здесь, чтобы прибор не стащили и чтобы он не обмерз), Мэтью пристроился у импровизированного бруствера и начал наблюдать. Впереди была темнота — глухая, непроницаемая. Вероятно, корейцы сделали паузу между.запуском осветительных ракет несколько более длинной, нежели обычно, чтобы не спугнуть врага. Где-то там ползут сейчас косоглазые саперы с мешками взрывчатки на спине и прикрывающие их разведчики с «рыгающими пушками» [58]. Режут проволоку, протискиваются под ней, стараясь не задеть ржавые консервные банки. Триста ярдов такого пути займут у них всю ночь, пусть даже с гандикапом в виде вчерашнего прохода. А к утру будет уже видно, кто оказался более везуч в этот конкретный раз.

Сзади булькнуло, будто Мак-Найт лежа харкнул в сторону. Дурак, кто же так шумит в снайперской засаде, пусть даже за много часов до реальной работы? Злобно ощерившись и собираясь высказать идиоту свистящим, не слышным уже за несколько ярдов шепотом все то, что о нем думает, Мэтью развернулся — и тогда огромное, оказавшееся невыносимо тяжелым тело метнулось к нему от того места, где лежал «второй номер», мгновенно придавив к земле целиком. В ужасе Мэтью дернулся в сторону, но тяжесть тут же усилилась многократно. Рывок рукой — и тут же жуткий, до сияющих искр в глазах, удар в переносицу. Мотнув головой, стараясь разогнать плывущую перед глазами разноцветную муть, он рванулся еще раз, пытаясь опереться на согнутые ноги, оттолкнуть, укусить, просто хотя бы крикнуть что-нибудь, когда его ударили второй раз — еще тяжелее.

«Меня убили, — вошла в голову совершенно четко оформленная мысль, — дико ясная среди воя и рычания бьющейся и бурлящей в теле крови. — Мама, за что меня? Мама!..»

Потом стало окончательно темно.

Узел 5.2

26—27 февраля 1953 года

Штурман 913-го ИАПа 32-й Краснознаменной ИАД 64-го ИАКа, Герой Советского Союза и кавалер достаточно большого количества орденов и медалей подполковник ВВС СССР Олег Иванович Лисицын сидел за тактическим столом в штабе полка, обхватив голову руками, и раскачивался, тихонько и жалобно подвывая от тоски. В голову не лезло ничего. Вчера и сегодня погода в районе аэродромов, на которых базировался корпус, была настолько паршивой, что летной работы не велось. Завтра ожидалась то же самое, а с вероятностью процентов в восемьдесят — и послезавтра тоже.

В то же время всего на 100—120 километров южнее американцы летали практически в свое удовольствие и делали, что хотели, — здесь такое бывает. А чего может хотеть летчик американского самолета над территорией Корейской Народно-Демократической Республики в 1953 году? Разумеется, он может хотеть убить еще несколько корейцев — без различия, пусть это солдаты в форме, со знаками различия и каким-никаким оружием, либо же просто крестьяне. И в том, и в другом случае, по мнению американцев, это успешно приближает день, когда правительство Ким Ир Сена падет. Как предполагается, либо в результате военного поражения, либо свергнутое собственным народом, уставшим от лишений и жертв в братоубийственной войне.

То, что ни Советский Союз, ни Китайская Народная Республика, все явственнее превращающаяся в государство «первой лиги» Дальневосточного региона и вообще всей Азии, этого не позволят, отметало первый вариант развития событий. А то, что корейский народ не пойдет на предательство национальных интересов ради сиюминутного прекращения состояния войны, — отметало второй. Но в обоих случаях, чтобы это понимать с такой же ясностью, с какой понимал он, нужно было быть именно либо русским, либо китайцем. Причем не просто русским или китайцем, а именно человеком, воюющим здесь, в Корее, среди корейцев.