Всадники (СИ) - Перунов Антон (читать книги полные .TXT) 📗
Уже на подъезде к замку Марек высказал брату мысль, что пока не стоит показывать пленного всем и для начала надо оповестить князя. Как ни хотелось Тадеку поскорее покончить со всей этой историей, он вынужден был согласиться с братом.
Когда спустя полчаса на полянке появился сам Борут в сопровождении Марека и Миколы, Тадеуш смог наконец-то выдохнуть с облегчением. На бандита же было просто больно смотреть. Больше часа молодой русин испепелял его взглядом, едва сдерживая клинок.
Князь, верно оценив расклад, отпустил Хортича, поручив братьям охранять полянку от нежелательных гостей. Сами же они вдвоем с Миколой приступили к допросу, который продолжался больше часа.
Пленник не запирался и не пытался выкручиваться. Страх в его глазах был так велик, что Адам опасался, не помешается ли Эрик прежде срока. Но мозги бандита оказались достаточно крепкими. Знал он очень много, памятью обладал просто удивительной и поведал столько интересного, что князь пару раз едва удержался от радостно-удивленных восклицаний.
Выяснилось следующее. Эрик служил у Кречера связным агентом одного из могущественных банкирских домов страны, которому докладывал всю собранную информацию и получал наводки на новые цели нападения. Но кто эти люди, где находятся — не знал. Правда, он четко описал дом, обычное время встречи и внешность агента. Это уже была зацепка.
Где, когда, как вооружены, что имеют — все необходимые сведения о караванах и даже отдельных важных путниках поступало регулярно. Именно поэтому нападения Кречера были так смелы, успешны и результативны. Очень большую долю в доходах банды играли выкупы за заложников. Эрик регулярно ездил к родичам заложников с требованиями выкупа. Но сам никогда не брал деньги и не отдавал людей — только послания.
Кречер регулярно получал приказы от хозяев. Почему он служил им? Видимо, ему нечто обещано было, что даже за деньги не купишь, плюс наводки и поддержка. Эрик не передавал деньги за которые затем получались векселя. Золото отвозилось в небольшую пещеру на востоке Ермунганда и убиралось в тайник, потом там забиралась расписка, сам Эрик часто ездил с хозяином к пещере, но никогда не видел там людей, которые забирали золото. Связной не был знаком с теми, кто договорился с Кречером.
Эрик три года назад отвез Кречеру приказ оттуда от агента — отправить к Куцему десяток самых толковых молодцов. И те потом под видом наемников поступили на службу к старому хозяину Чернагоры, а в нужный час предали его, открыв ворота войску герцога Шлоссенберга. Потом эти бандиты щедро оплаченные, были отпущены. Недавно он же передал приказ Кречеру устроить засаду на графа Людвига. Приказ был его взять в плен и держать до следующих распоряжений.
Чем дольше говорил Эрик, тем тоскливей становился его взгляд. Казалось, он отсчитывает себе последние минуты жизни, стараясь новыми подробностями оттянуть неизбежный конец. Сам бывалый бандит, он сразу понял, почему захватившие его в плен воины не повезли пленника в замок. Лишние свидетели никому не нужны. А мертвые — не умеют говорить. Настал миг, когда ему больше нечего стало рассказывать и он затих, покорно ожидая удара ножом в сердце, голова его поникла, глаза закрылись, казалось, он уснул. Микола вопросительно посмотрел на князя, ожидая подтверждающего знака.
Адам не спешил. Он понимал, что происходит. Знал, что должен был бы сделать, но в голове уже возникла новая, еще смутная мысль. Стараясь ухватить ее, он коротко отрицательно качнул головой и рука Орлика, уже легшая на рукоять ножа расслабленно упала вниз.
— Вот что, Эрик. Человек ты, прямо скажем, поганый и никчемный. Жить тебе и незачем и не пожалеет о тебе никто. — Адам замолчал, а бандит еще сильнее втянул голову в плечи. — Скажи ко мне, Эрик, можешь ли ты мне пригодиться еще?
Пленник в какой то безумной надежде поднял голову, но столкнувшись с холодно-бесстрастным взглядом Борута снова поник.
— Нет, не за чем я тебе…
— Ты не спеши, подумай еще. Даю тебе время до вечера, а пока посиди здесь. — Оставив теперь уже Марека охранять пленника, русины направились к замку.
Оставшись один, Отец Филарет поспешил к храму. Ключ Трифон ему оставил, сказал, что раз он теперь здесь священник, то можно и не возвращать в ратушу, там запасной есть в случае чего.
Открыв массивную дверь, и окунувшись в прохладу храма, отец Филарет снова почувствовал, что здесь он дома, сердце затрепетало от благодарности Богу, приведшему его чудными своими путями в эту горную церковь.
С благоговением обошел он храм, прикладываясь к каждому образу, радуясь, что так столько их сохранилось в целости. Чувствовалось, что все здесь сделано было с любовью, и удивительно, как удалось сохранить все в таком виде, несмотря на немалые испытания, который наверное не один раз за время от начала постройки храма переживал Гребенск. Не так уж много надо было сил приложить, чтобы начать здесь служить. Можно было и прямо сейчас начать, только благословение правящего архиерея нужно получить. Но и это не самое главное. Кто помнит об этом храме? Решение остаться здесь уже твердо сложилось в уме монаха и ему не терпелось поговорить с городским Головой, чтобы не было уже никаких недомолвок. Препятствий в этом плане он не ожидал, справедливо полагая, что тот лишь порадуется, узнав, что никаких средств монах просить не намерен, всецело надеясь на Божью милость.
Посетив алтарь, он нашел, что вчера поработал на славу и удивился, что так много сделал, сам того не заметив. Все располагалось на своих местах, все было готово к служению.
В какой-то момент отцу Филарету, опустившемуся в молитве на каменный пол перед престолом, показалось, что он явственно слышит какие-то голоса. Он вышел из алтаря, но никого не увидел. Видимо голоса шли с улицы, ведь из-за разбитых оконных витражей звуки легко могли проникать в храм. Направляясь к выходу, он заметил вдруг, возле лестницы, ведущей на хоры, неприметную дверь, которая раньше не попадалась ему на глаза. Дверь эта оказалась заперта лишь на щеколду, однако ее пришлось сперва поискать. Из открывшегося темного прохода пахнуло сыростью и одновременно как будто подул легкий ветерок. Отец Филарет вернулся в алтарь за свечей, которую там видел и засветив ее снова вернулся к таинственной двери.
Свет от свечи, колебался, выхватывая из темноты каменные стены и узкую лестницу, ведущую вниз. Ступени были выщерблены множеством ног, когда-то прошедшим здесь. В самом низу была еще одна дверь. Открыв ее, монах оказался в широком овальном помещении, слабо освещавшемся небольшим оконцем под самыми сводами высокого потолка.
По обеим стенам находились глубокие ниши, над которыми крепились небольшие таблички. После прочтения одной из них стало понятно, что это склеп, на табличке стояло имя иеромонаха, служившего в этом храме около двухсот лет назад. Обойдя их все, отец Филарет убедился, что во всех нишах находятся могилы священников этого храма, и что удивительно — все они были иеромонахами. А прямо посредине, ближе к дальней части склепа находилась большая, в человеческий рост статуя ангела, с непостижимой скорбью взирающего вверх, на свод, покрытый росписью, изображавшей Святую троицу.
Повинуясь внезапному порыву, отец Филарет опустился перед ангелом на колени и стал горячо молиться. Каждое слово молитв, которые он произносил, он видел в новом свете, словно слова, такие знакомые, приобретали новый смысл, новое значение…
Слезы бежали по его лицу, ему словно передалась скорбь ангела и слова молитв уже шли из самого сердца, отдаваясь в нем болью и разрывая душу. Сквозь слезы он почти не видел уже ни стен ни высокого окошка и только силуэт ангела стоял перед глазами, словно живой. Что случилось дальше он и сам не мог объяснить. Все вокруг вдруг заполнилось светом, таким нестерпимым, что пришлось зажмурить глаза, склеп наполнился шумом, чьими то голосами, звуками далекой битвы, плачем и стонами. А потом полилась мелодия, такой неземной красоты, что на глазах у монаха появились слезы радости и печали, ему казалось, что еще немного и он что-то поймет, такое, что важнее этого нет ничего в мире. Он замер, перестав даже дышать. Скрип двери где-то наверху нарушил тишину. Открыв глаза, отец Филарет увидел, что ничего не изменилось, погасла свеча, и свет из высокого оконца едва освещал древнюю усыпальницу.
