Докторица (СИ) - Гордон-Off Юлия (читать книгу онлайн бесплатно без .txt) 📗
Вас наверно удивило, что я сама сказала, про одиннадцатую операцию, а описала только четыре, причём во время четвёртой уже убрала рубцы, а целость дуги нижней челюсти восстановила. Ну ещё один раз, когда формировала опорную поверхность десны для более качественного протезирования зубов. Всего пять вышло, а где ещё четыре? В том-то и дело, что на четвёртой операции ничего не закончилось. Когда чистила рубцовые образования, оказалось, что рубец сквозной, как пулевая рана была, поэтому сначала сформировала наружную сторону со стороны щеки и кожи. Хотя и там пришлось ещё дважды править. В одном месте отторгся кусочек кожного лоскута, и пришлось иссекать участок и стягивать края получившегося дефекта, но это по сравнению со сделанным – ерунда. Ещё в одном месте шов разошёлся, тоже потребовалось исправлять. А потом пришлось возиться восстанавливая толщину щеки, то есть восполнять недостаток мягких тканей, в хирургии это называется минус-ткань-дефект. Помните, я упоминала, что к счастью сохранилась щёчная слюнная железа. Это действительно – к счастью, потому, что объём она занимает довольно большой и заполняет почти всю подскуловую ямку. А если бы её не было, то на этом месте была бы на лице впадина, которую пришлось бы чем-нибудь заполнять, скорее всего жировой тканью, а она очень коварна и имеет свойство вдруг непрогнозируемо набирать или терять свой объём.
Вот и пять следующих операций заключались в том, чтобы восстановить толщину щеки, восстановить внутреннюю поверхность кожей внутренней поверхности щеки, а не рубцовой ткани. Один раз потребовалось выводить стенозированный проток слюнной железы. В общем, возни много, а видимые результаты минимальные. Но я благодарна Маше, что она всё это безропотно вытерпела и помогала, как могла. Вообще, если бы я не упёрлась, то уже после четвёртой операции никто бы другой ничего ей делать больше не стал. Да и формально задача выполнена и перевыполнена, это я со своим перфекционизмом упираюсь, понимаю её, как девушка девушку. В отечественной хирургии тон задают господа – военные хирурги, то есть главное и единственное – это сохранить жизнь! А качество жизни или, упаси Боже, косметичность – это почти унизительно для высокого полёта военной хирургической души. Вот хоть расстреляйте, не понимаю, почему нужно шить жуткими стежками после удаления у четырнадцатилетней девчонки аппендикса? Ну потратить лишние пять минут и наложить аккуратные сопоставляющие швы, чтобы девочка каждый раз не вздрагивала глядя на свой животик с гигантским рубцом – "фиолетовой сороконожкой" из рук великого военно-полевого хирурга. И позиция эта не просто есть, её ещё и агрессивно защищают. Я как-то стала аккуратно шить, на что ассистировавший мне ординатор кафедры вырвал у меня иглодержатель и зашил во всю шить своей души. Так ведь потом ещё на меня наорал и плевался, что из меня никогда хирурга не получится с такими ВЫШИВАНИЯМИ… Но я-то вижу, что все девочки – сёстры и женщины-врачи на моей стороне, только молчат, чтобы не разжигать скандал. Это такая форма самоутверждения мужчин-хирургов? Не понимаю! И шью аккуратно, тем более, что теперь я уже имею достаточную "самость" и просто так на меня голос повысить сложно уже…
Извините, отвлеклась немного. Вообще, уже после четвёртой операции Маша сияла от радости, ведь теперь уже не нужно жуткий рубец на лице прятать и прикрывать. А после того, как сняла аппарат и после первой операции, ей сделали первое пробное протезирование зубов, вы бы видели и слышали, как Маша рассказывала, какое это счастье самой хлеб жевать, а не просасывать сквозь губы размоченный в жижу мякиш, чтобы не жевать его, ведь этого может крепёж частей челюсти не выдержать. Нет, к сожалению, я не волшебница и восстановить полностью лицо не могу при всём желании, сделай я хоть тысячу операций. Я говорю про полноценную мимику. К счастью, основа мимики сосредоточена у нас в средней части лица, а эта зона у Машеньки не пострадала. Но вот улыбнуться полной улыбкой как раньше у неё уже не получится, потому, что подвижность восстановленной части лица ограничена и улыбка получится кособокой гримасой. Впрочем, Маша уже давно приноровилась к такому, да и поводов особенно улыбаться у неё последнее время было не очень много. Зато она научилась улыбаться глазами, они у неё и раньше были искрящимися, словно свет из них сиял, а теперь, когда ей восстановили лицо, глаза снова засияли. Вообще, когда смотрю на Машу, в голову всё время вместо слова "глаза" просится слово "ОЧИ". Ну не глаза у неё, глаза – это всё, что угодно, от "зенок", до "гляделок". А вот такое чудо на лице – это "очи", про которые поэты вирши слагают.
По крайней мере, уже после четвёртой операции Машино лицо стало выглядеть вполне приемлемо, конечно я видела, все дефекты и недостатки, но она была просто счастлива. Через пару месяцев, когда из швов уйдёт багровость и они станут гладкими, будет ещё лучше. Только женщина может понять, что это такое, после нескольких лет обезображивающего уродства иметь лицо.
Как водится, слухами земля полнится, да я и не против. И ко мне на отделение едут фронтовики, а уже через год после приезда сюда Андрей Павлович мне отдал своё отделение, которым я стала заведовать, и его нам расширили почти в два раза. Смешно, но я на отделении самая молодая из врачей и единственная женщина, и после ухода, вернее перехода одного и прихода на его место другого у нас сложился круг друзей и единомышленников. Они сами уже самостоятельно накладывают аппараты, мне не нужно ругаться из-за того, что накладываю косметические красивые швы. Теперь я читаю лекции в местном мединституте на курсе госпитальной хирургии по костно-пластической хирургии (такое название я для своей методики выцарапала и очень горжусь), к нам приходят интерны на полный курс. А что касается слухов, на наше отделение едут обожжённые, переводятся со сложными переломами, вообще, у нас очень мало простых случаев и лёгких больных. Вообще, со многими искалеченными фронтовиками очень сложно. Многие из-за увечий стали искать утешение в стакане, да и в обиды свои многие нырнули с головой. Понять их можно, обидно молодым мужикам, что их война переломала. Сильные остаются людьми, а вот слабаки начинают показывать своё гнилое нутро и верещать по любому поводу, доказывая себе в первую очередь, что им все должны. Я никогда не афиширую, что была на фронте, да и награды свои надевала кажется только один раз, когда меня орденами награждали, просто положено на награждение в парадной форме и при всех наградах. Когда после награждения орденом Боевого Красного Знамени я домой вернулась, у Ираиды почти шок случился, она знала, что я летала и воевала, но даже не подозревала, что у меня столько наград, а два ордена и четыре медали – это серьёзно, кто понимает. Вот и в больнице никто не знает, тем более, что внешность у меня субтильная и выгляжу моложе своего возраста. Как народ давно заметил: маленькая собачка, до старости – щенок…
Поступил к нам капитан-пехотинец, с очень неудачной культей. В принципе, я взялась, по плану было удлинить остаток кости, чтобы сделать более удобную и качественную для протезирования культю. В такой ситуации это немало, ведь мужчина молодой и с протезом сможет нормально социализироваться, это не на костылях, где только в надомники идти. Чего он ждал? Что я ему новую ногу сделаю? В общем, готовили его к операции, я как раз стала ему объяснять, что и для чего планирую сделать, как он на меня накинулся. Нет, не с кулаками, а на словах. Вообще, против физической агрессии я могу защищаться как любой человек, треснуть табуреткой никому мало не будет, а вот против словесной грубости и хамства медики совершенно бессильны, тем более, если вкладываешь в работу душу, то пинки в незащищённое и сокровенное очень болезненны. Это наверно главная причина, почему врачи становятся циниками и надевают непробиваемые маски. В общем, после его выпадов, я встала и молча вышла из палаты. Нет, я не убегала в слезах, много чести, просто ужасно противно. Но дойти до кабинета мне не дали, меня перехватил доктор с соседнего отделения, и я невольно стала свидетелем. Видимо кто-то из девочек позвал Машу и рассказали ей о случившемся. Такой разъярённой я её никогда не видела, когда она влетела в палату, а меня она не видела:
