Прыщ - Бирюк В. (читать книги без регистрации полные txt) 📗
Когда-то давно, на людоловском хуторе на Черниговщине, очень похоже у стенки конюшни нашла свою смерть от моей косы маленькая девочка.
Тогда она пару секунд смотрела на меня, потом из под ее пальцев потекли струйки крови, она отняла ладони и стала их рассматривать, снова подняла на меня глаза, попыталась вздохнуть. Кровь хлынула маленьким фонтанчиком, её повело назад, и она осела вдоль стенки на землю. Секунд пять мы смотрели друг другу в глаза. Затем они у неё закрылись. Кровь полилась свободно, без ритмических выплесков.
Соломон прав: «нет ничего нового под луной». Особенно в человеческой смерти. Фонтанчик больше. Не «осел вдоль стенки», а «завалился…». А так-то… «что было, то и будет».
Точно: «ни ущерба, ни пользы от этого нет». От «этого»… имитатора конюха.
— Сухан, баулы оружейные. Спокойно принеси.
Сани наши стоят во дворе, в десяти шагах от ворот конюшни. На дворе сумерки, начинается снегопад, но кто-то может присматривать со стороны. Резких движений — не надо.
Не знаю, какая тут хрень твориться, но я уже достаточно «несвежий попандопуло». Не думаю, что для моих современников отсутствие собак в поселении — сигнал тревоги. Но мне — уже «глаз режет».
Вспоминая разные «костюмные» фильмы, понимаю их ложность в этой части. Киношникам тяжело работать с собаками — те денег не берут. Поэтому в кадрах исторических боевиков есть люди, бывают лошади. Но очень мало псов. А здесь — собаки постоянно в поле зрения. Любое человеческое событие под открытым небом постоянно сопровождается лаем, гавканьем, рычанием. Муж жене на дворе по уху дал — баба завыла, сучка залаяла. Всадник по улице проскакал, воз проехал — брёх на версту слыхать.
Здесь собака не «друг человека», а условие выживания. Вокруг — леса, что в нынешнюю ночь оттуда придёт — одному богу известно. Да ещё псу цепному, который видит, слышит, нюхает… мир воспринимает — иначе, чем человек.
«Кошка гуляет сама по себе», собака — с господином. «Все собаки привыкают к новым хозяевам, если в новом доме их любят, балуют и т. д.».
Если «хозяева» — «новые», то что делать собакам? Кто будет здесь их «любить, баловать», у кого хватит терпения и времени год-два заниматься этим? Приучать к себе не «домашнего любимца», а просто «дворовую скотинку»?
Часть псов убегает в лес, часть, поголодав, подлаживается под новых хозяев, но сторожевые, «цепные псы»… их просто рубят. Терпеть злобный, хрипящий, заходящийся лай… а зачем?
Если в селении нет собак — здесь «Малиновка»: власть переменилась. Пришли «новые хозяева». Которые «посекли» — вырезали прежних хозяев с их собаками. «Белые придут — грабят, красные придут — грабят… И куда бедному крестьянину податься?». Не знаю. Я не крестьянин, поэтому про себя понимаю чётко: «податься» — не «куда», а — «откуда». Отсюда. До «не видать вовсе». Особенно — имея уже один тёплый труп вдоль стенки конюшни.
Скинул тулупчик и шапку, вытащил из баула и накинул на себя безрукавку с ножиками и портупею с «огрызками». Шапочка моя железная где? А вот она. Мисюрка с бармицей под глаза. «Никаб бронированный». Конечно, немецкий «горшок» с забралом или наш «колокольчик» с личиной… более защищающие. Но я, знаете ли, привык головой крутить. Мне, почему-то, видеть хочется: в какое дерьмо я опять вляпываюсь.
Я попячивал коренника в оглобли, когда стоявший у ворот конюшни Сухан негромко произнёс:
— Бежит. Один.
Из снежной круговерти выскочил слуга — молодой парень в домашней одежде:
— Эй, гости заезжие, чего возитесь? Тама уж банька вытоплена, самый жар, ждёт — не дождётся, наши уже пошли… эта… ну… а чего ж…?
Тут он разглядел, что я не выпрягаю, а запрягаю. Удивился, заволновался, встревожился… но не сильно. Удар комлём рогатины в голову эффективно избавляет от переживаний. Быстренько повязали, в конюшню затащили, снежком личико утёрли.
— Живой? Сказывай. Чего тут у вас твориться.
Не разорваться. Надо запряжку коренника закончить, надо пристяжных выводить и запрягать, надо чудачка расспросить…
Чудачок «делал мине нервы»: пытался возиться, позвать на помощь, угрожать…
— Ты чего творишь! Ты кого бьёшь! Да за таки дела тя в куски порвут! В лоскуты порежут! От тя места мокрого не останется! Страшнее наших — других нету! Мы — Ярёмы Зуба ватага! Нас все боятся! Развяжи гадина! Ты чего?! Ты Зуба не знаешь?! Да старшой тя с грязью — смешает, с дерьмом — скушает, в каменку — живьём вкинет! Отпусти немедля! А то хуже будет!!!
Где-то я похожее уже слышал… А, в Смоленске. Когда пацанов-воришек из бригады Толстого Очепа расспрашивал. Стиль жизни, образ мышления… национально-профессиональные стереотипы… Когда «шестёрки» меряются «вятшизмом» — они мерятся ссылками. Перечисляют лично знакомые «авторитетные источники» потенциальных неприятностей. Он с перепугу и не понял, что сдал своих, что проболтался: здесь не боярская усадьба, а разбойное гнездо.
— И сколько ж вас тут таких, «зубастых», на подворье?
— Нас тут… Нас тут столько — сколь тебе и не снилось! Нас тут поболе ста! Все оружные! Все рьяные! В клочки тя порвут! Развяжи, гнида, хуже будет!
Врёт. Нагло врёт от страха. Ломать его? Время… Надо уходить… Но… Кони заморенные, не отдохнувшие. Снегопад всё сильнее, метель закручивается нешуточная.
Я не такой большой знаток быта боярских усадьбах. Моя Пердуновка — не показатель. Кроме Акимовской Рябиновки — и не видал ничего толком. В Рябиновке как-то… живее всё было. Люди постоянно ходили, тропинки по всему двору натоптаны, дымит что-нибудь вечно и в нескольких местах. Бабы-птица-скотина — голоса подают…
Сколько ж тут разбойничков? Потому что от этого зависит решение — чего делать. Из усадьбы-то я выберусь. Потом, не видя ни зги, на ощупь в темноте и снегопаде, в той лощине-овраге, по которой сюда поднимались… кони ноги поломают. А даже и нет — выйду на Волгу, пойду влево, к Твери… Не видя — ни берегов, ни колеи… На реке и слабые места во льду есть. «Иордань» для тройки с седоками… Углядеть на берегу деревушку… в такую завирюху… ночевать на льду реки в пургу? Коней угроблю…
— Всё сказал? Ничего добавить не хочешь?
— Да тебя…! Бл…во соплеватое! Выпотрошат нах…!
Как мне это всё надоело! Как-то такие… предложения — не конструктивны. Как-то… консенсусу не образуется. Тогда я сам.
Дернул парня за плечо, прижал его грудью к земле, наступил коленом на спину, цапнул за волосы, оттянул голову, финкой своей — ему по горлу… Мда. Забулькал. Как-то я… профессионализму набрался: даже на руку ничего не попало. Растёт моё мастерство. По сравнению как я своего первого — половца на Марьяше… А ведь не умел, прежде даже и представить себе не мог.
Эдак я скоро и в еврейские резники годен буду. У них на этот счёт жёстко: на ноже — ни зазубринки, заточен — в бритву, инструмент — предварительно раввины проверяют, всё дело — в одно движение, в доли секунды сразу полностью перерезать всё сечение горла, никаких дополнительных уколов, ударов — минимальное причинение мучений жертве. Прямо — мечта гуманиста.
Коллеги, помните: нельзя! Нельзя пускать нас, попаданцев — обратно в нормальную жизнь. Как бойцов после фронта: реабилитация, адаптация, психиатрия… Чтобы умения, ставшие привычными в попадизме, не применялись к мирным согражданам.
Глава 306
У меня тут сограждан нет, я — нелюдь. Поэтому режем всех, кто не докажет обратного. В смысле: свою особенную полезность для «Зверя Лютого». Значит, нас в баньку зовут? Все уже собравши? — Это дело хорошее, исконно-посконное. Бить ворогов во время помойки — давний русский тактический ход.
