Год мертвой змеи - Анисимов Сергей (книги полностью TXT) 📗

— Понятно. Еще одни мягкие лапки. [53] Садись, умник. Тебя еще рано о чем-то спрашивать. Но дело не в этом. Если не считать того, что мы не будем травить газом бедных рисоедов, а будем разве что жечь их напалмом, пирогелем, белым фосфором и термитом, а также забрасывать совершенно обычными фугасными бомбами из-за своей, как я уже сказал, высокой гуманности, — есть и вторая, и тоже важная причина, по которой мы не можем и не будем этого делать. Она, чтобы вам совсем уж не было скучно, состоит из двух частей. Первая — при любой попытке применить любой, хотя бы самый неэффективный отравляющий газ в реальных боевых условиях, половина вас, девочек, потравится им наравне с коммунистами. Почему? Да потому, что вы будете блевать в свои маски при виде того, что происходит вокруг вас. Исключений я не могу припомнить, а я, девочки, прибыл не из швейцарского пансиона. Признаюсь, когда я впервые увидал, как выглядит человечек, надышавшийся метилфосфонов, — и я вас еще заставлю снова повторить за мной это слово, — так вот, я блевал так, что все содержимое кишечника, до самого его низа, вышло из меня через рот. Пусть вас это утешает, если вам удастся дожить до возможности нажраться в ближайшем отпуске в Йокохаме, Кита-Кюсю или прямо на Гавайях. И вторая часть той же самой второй причины, про которую вы могли уже позабыть…

Капитан сделал паузу, разглядывая сидящих. «Какого черта?» — проорали в коридоре, где-то хлопнула дверь и застучали шаги. «Нет, объясни мне, ну какого черта?! Лейтенант! Эббот!» Потом снова последовали ругательства. У кого-то явно было плохое настроение. В дверь просунулось разъяренное лицо, мелькнули серебряные подполковничьи листики на петлицах, все дружно повскакивали с мест, и лицо исчезло. Мэтью, которого от произошедшей мелочи еще больше бросило в дрожь, мельком подумал, что это странно, но капитан не поднялся со стула и вообще не удостоил разъяренного подполковника даже инстинктивным жестом приветствия. Не вытянулся, принимая положенный в присутствии офицера полевого ранга [54] вид, не сказал ему ни слова. Между капитаном и подполковником — почти пропасть, больше, чем между рядовым первого класса и сержантом того же первого класса, и такого не должно было быть — по крайней мере сам Мэтью ни разу с подобным не сталкивался с момента своего прибытия на призывной пункт в Вильмингтоне. Непонятно это…

— Вторая часть этой причины, девочки, — снова повторил ту же фразу химик, когда ругательства и шаги в коридоре затихли. — Это то, что в таком случае коммунисты вполне могут применить газы и сами. Отравляющие газы — это оружие бедных, а производство полусотни летальных доз, которых хватит на половину вашего задрипанного взвода, будет стоить меньше пары противогазов или одной винтовки. Поняли?

— Сэр! — неожиданно для всех поднял руку Хорек. — Я не понял, сэр!

— Да, сынок?

Так же неожиданно для всех капитан, кажется, обрадовался. Возможно, ему польстило, что рядовой настолько буквально воспринимает каждое его слово, хотя сложно представить, как рядовой может польстить капитану.

— Почему полусотни на половину взвода, когда нас всего двадцать пять человек?

— А это потому, что химические соединения разлагаются быстро. Зарин, к примеру, запаха почти не имеет, а зоман не имеет его совсем — да и цвета тоже. Но те из вас, кто окажется достаточно догадливым и поймет, что происходит, а также будет достаточно быстро бежать, имеет шанс отделаться инвалидностью, парой лет в больнице с медсестрами и уходом, а также почетной пенсией и прочими дарами признательности благодарного народа. Но летальная доза — а это слово, кто не знает, означает «смертельная» — вещь достаточно условная. В воздухе она может присутствовать, но вам может повезти, и вы ее не получите. Ладно. Теперь вам, наверное, ясно, что слушать меня нужно внимательно, поэтому запоминайте основные понятия того, что делать и как выжить, когда коммунисты поймут, что терять им нечего. Итак…

Дальнейшую пару часов рядовой Спрюс запомнил с трудом. Он находился в каком-то оглушении, не понимая, что происходит и зачем им это все говорят. У них не было тетрадей или блокнотов, чтобы попытаться хотя бы записать сказанное, да и авторучек или карандашей было тоже всего три или четыре штуки на весь взвод. У самого Мэтью карандаш был, но многие считали, что если не надо писать письмо, то он ни к чему. В памяти отложились разве что отдельные куски из произносимого капитаном непрекращающегося монолога — иногда достаточно большие, иногда маленькие, на две-три фразы.

— Импровизированный противоипритный костюм сделать сравнительно просто: мелко строгаешь ножом несколько кусков дешевого мыла в растительное масло, перемешиваешь и пропитываешь этой дрянью самую плотную и непродуваемую куртку или робу, какая найдется. Такая может держать иприт минут двадцать, если повезет… Когда течет снаряженная ипритом авиационная пятисотфунтовая бомба, ее скатывают в траншею и выжигают керосином. Сто двадцать пять галлонов керосина на пятисотфунтовую бомбу — и это при том, что иприта в ней вовсе не пятьсот фунтов по весу, а втрое меньше…

Ни один из произносимых капитаном терминов Мэтью не запомнил. У него создалось такое впечатление, что и говорил капитан вовсе не с ними. Сам с собой. Он перестал задавать вопросы, почти перестал менять интонации голоса и совсем перестал интересоваться, все ли они поняли. Сумев осторожно поглядеть по сторонам, Мэтью убедился, что и остальные тоже почти ничего не понимают, а просто сидят, изображая на лицах внимание и ровно глядя в пространство перед собой, иногда слегка кивая. Демонстрируя, будто стараются глубже воспринять очередное сказанное сумасшедшим капитаном слово. То, что это сумасшедший, Мэтью понял часу к третьему непрерывной лекции. Ему не было страшно — рядом находились два с половиной десятка знакомых солдат, у каждого из которых между колен или прислоненным к стулу стояло оружие. У большинства это были автоматические винтовки, у него самого — старая, тяжелая, но надежная снайперка. Но в то же время дышать в одной комнате с этим человеком неожиданно оказалось тяжело.

В итоге взвод освободил от психа их же собственный командир, вдруг осознавший, что никто так и не позаботился о том, что солдат надо кормить. При его появлении капитан прервал так и не прекращающийся рассказ о боевых отравляющих веществах, особенностях их индивидуального и комбинированного применения и методах защиты и дезактивации. Он посмотрел на вошедшего и поприветствовавшего его олуха [55] с отсутствующим выражением на лице и просто замолчал, оборвав себя на полуслове и ничем не проявив, что видит лейтенанта. Тот, вытянувшись, простоял еще с полминуты, прежде чем нашел в себе силы объяснить, что ему надо.

— Если вы не закончили, то я зайду позже, — немедленно присовокупил он к своей фразе, но капитан неторопливо покачал головой и, все так же не меняя позы и глядя куда-то вперед, пробормотал:

— Нет… Хватит с них.

— Взвод! — скомандовал лейтенант. Уже стоящие с оружием «к ноге» солдаты сделали равнение на командира. Явно пришедший в себя капитан — блеск из его глаз вдруг исчез — за считанные секунды снова превратился в нормального, уверенного в себе офицера. Попрощавшись с солдатами какой-то простой шуткой, напомнив им, что успех войны зависит от стойкости и подготовки каждого из них, и простыми словами выразив уверенность в победном исходе, он кивнул лейтенанту и ушел, ступая тяжело и твердо — как любой человек, долго сидевший или стоявший в одной и той же позе.

Командир взвода посторонился, приоткрыв ему дверь, и тут же занялся делом. То ли на него благотворно повлияло нахождение в штабе, то ли он просто очень торопился поразвлечься, пока его не услали обратно, но обед взводу был организован очень быстро. Правда, кормежка в итоге оказалась почти такой же гнусной, как и «дома», на обжитых позициях — разве что порошковое картофельное пюре оказалось не пересоленным, а неожиданно и необъяснимо переперченным, но на это никто уже не обратил внимания. Говорить никому почему-то не хотелось, и ели солдаты молча, только изредка обмениваясь равнодушными малозначащими замечаниями по поводу еды.