Своеволие (СИ) - Кленин Василий (читать книги онлайн полные версии .txt, .fb2) 📗
От ледяного ветра морда лица раскраснелась. Или это от волнения?
«Нда… Дурным ты был, Ходолом и остался. На любом языке. Мечтатель… Думаешь, сюда пришли угнетенные с развитым классовым сознанием? Люди труда? Щас! Сюда пришли волки, которым пообещали богатую добычу. Темноводный — хлебный. Темноводный — пушной. Темноводный — золотой. Утрутся они твоими листовками, всё равно читать не умеют».
— Идут, — сказал кто-то на стене. Не крикнул тревожно, а именно сказал слегка удивленно.
Посольство. Человек с двадцать. Встали недалеко от ворот. Ждут. Санька, когда вышел с ватажниками, опознал долговязого Бориску. Но речь завёл не он. Вперед вышел… крохотный (особенно, на фоне пятидесятника) чернец Евтихий.
— Отче! — искренне изумился Дурной и повернулся к Бориске Ондрееву. — А что ж вы Евтихия послали? А где ваши Леонтий с Сергием? Чего их Пашков не направил?
— А ты отколь об них ведаешь? — выпучил глаза долговязый.
Так, еще один пятак в копилку Вещуна. Да пофиг!
— Не такая уж и тайна, — усмехнулся Санька. — Так что, бережет своих Афанасий Филиппович? Или в их силу слова не верит?
— Сашко, не ввергайся во грех, — Евтихий говорил благолепо, но без прежнего огня в глазах. — Покайся, бо смиренье воздашеся на небеси…
— А мы тебе церкву срубили, святой отец, — ни к селу, ни к городу вздохнул Дурной. — Еще до войны с богдойцами… Слушай, ну почему ты за Пашкова просишь? Ты ведь знаешь, кого он на Амур привез? Слыхал поди? Аввакума! В оковах привез!
Маленький чернец дернулся.
— Негоже лити кровь хрестьянску…
— Да разве ж я ее лью, батюшка? — изумился атаман. — Это они пришли, оружием бряцая. Мы только кровь ворогов льем. За всех, кто в Албазине отсиделся. За приказных и за воевод! Мы пашни заводим — два острога кормили. Мы тебе местных крестить помогали. Вот и рассуди, Евтихий, в чем же нам виниться? Рассуди по-христиански!
Монашек тяжко вздохнул. Посмотрел в небо. Потом оглядел своих сопровождающих — и твердо шагнул к темноводцам. Молча.
— От то дело, отче! — обрадовался Старик, даже в бороздах его лица под глазами предательски заблестело.
— Чернец истину зрит! — задорно крикнул Тютя.
— Эй, казаки! — подмигнул остальному «посольству» Дурной. — Видали, за кого Бог? А то — давайте сами к нам! У нас хорошо. По совести у нас.
Долговязый пятидесятник стал кричать какие-то команды, настороженно глядя на местную делегацию.
— Ступай, Бориско, без страха, — кивнул ему Дурной. — Да воеводе передай: мы поговорить готовы. Но пусть уже сам приходит, а то мы так все посольства в Темноводный переманим!
…Встретились на следующий день. На нейтральной полосе поставили большой шатер, Санька утыкал его китайскими трофейными жаровнями. Договорились: по десятку охраны снаружи и по три переговорщика — внутри. Атаман взял с собой Ивашку… и некого больше! Старик больно на слово крепок, Тютя — лихой да горячий… Ну, не Ваську же Мотуса, обалдуя.
И позвал Аратана. Пусть видят, что у них тут любой человек в цене. Независимо от языка и разреза глаз.
Послы расселись. Какое-то время молчали… И вдруг воеводу прорвало.
— Страх потеряли! — подскочил Пашков. — Ворье! Я ваш острог по бревнышку разметаю!..
— Валяй, — максимально спокойно (что было очень трудно — боярин поневоле внушал трепет) ответил Дурной. — Летом уже приходили такие же. Рать — не чета твоей, воевода. Полста пушек, триста пищальников, латников — более тысячи.
Пашков поневоле прислушался, и Санька выдержал театральную паузу.
— Кровушкой умылись!
— Грозишь мне, вор! Ты не мне, ты царскому воеводе грозишь, паскуда! Самому царю-батюшке!
— Я только с тобой разговариваю. А грозишься тут ты!
— Я волю государеву явлю…
— Ты пограбить нас пришел, воевода! Знаем мы, как у вас, бояр водится…
— Чавой ты знаешь⁈
«Да уж читал — знаю, — хмыкнул беглец из будущего. — За каждым опальным боярином потом такое находили…».
Ивашка повернулся к атаману и сделал круглые глаза.
— Ты точно договариваться пришел? — шепнул он.
«И в самом деле… Опять понесло».
И, предваряя новый поток ругани от Пашкова, заговорил:
— Мы люди честные. Здесь, на Амуре, для Отечества сделали поболее других. Трудимся, ясак собираем, рубежи от богдойцев держим! И вины за собой никакой не видим! Так что, многоуважаемый воевода, либо принимай нас такими, какие мы есть — и давай сотрудничать. Либо…
— Мы можем вместе захватить Нингуту! — оборвал вдруг атамана Ивашка, подавшись вперед.
— Чего⁈
Глава 65
Санька аж задохнулся от услышанного… Но багровеющий воевода моментально сделал стойку. Резко махнул рукой, затыкая дальнейшие вопли Дурнова, и кивнул «Делону»:
— Ну-тка, молви.
— Афанасий Филиппович! — со страстью принялся сыпать словами Ивашка. — Нингута — то град богдойский. Немалый. И единый на всю землю Шунгальскую. Земли там тучнее здешних, народишко хлеборобный и живет густо. А в самом граде воевода ихний сидит. Шархуда. Ево мы тем летом и побили. Много людишек он потерял, а пушек и пищалей и того боле. Нету у Шархуды прежних сил. И ежели, мы всем скопом навалимся — то возьмем Нингуту на копье. И град богатый поимаем, и всё ево воеводство после приступа наше станет — инда нет у них боле крепостей в той землице!
Санька, напрочь лишившийся голоса, только возмущенно кряхтел и откашливался. Боже, что он несет!
— Нет! Нельзя туда идти! — наконец, прорвало Дурнова. — Это же империя! Мы ведь потому и сидим спокойно, что суетимся на самом пределе их внимания.
Афанасий Пашков смотрел на Дурнова с полным непониманием.
— Пойми, воевода, наше Темноводье — почти чужая для богдойцев страна, а вот Нингута — нет! Это уже начало их земель. Причем, самой их родины! Там родные владения их боярства, там святыни их предков… Нельзя! Если богдойцы почувствуют угрозу своим исконным землям — то обрушатся на нас всей своей силой! А это десятки, сотни тысяч воинов…
— Уж не сам ли ты баял, будто богдойцы еще ратятся с недобитыми никанцами? — спросил «Делон». Треклятый «Делон», который всё так хорошо запоминает. — И те рати далече на полудне.
— Баял, — скрипя зубами рыкнул Санька. — Вот они и вернутся! Или не вернулись бы русские полки из дальнего похода, узнай они, что ляхи к Москве подошли? Так до вас доходит⁈ Нельзя идти на Нингуту!
Атаман не хотел войны еще и потому, что так и не получил ответа от Шархуды на свое взаимовыгодное предложение. Крайне выгодное. Тут любая склока может помешать, а уж поход на Нингуту! Но этого говорить нельзя. И при Пашкове… И при Ивашке, получается, тоже…
— Боярин, позволь мне с Сашком отойти и словом перемолвиться, — «Делон» поднялся на ноги и переломился в нижайшем земном поклоне.
Пашков нервно жевал черный ус и дергал острым носом. Глаза его из-под набухших бровей перебегали от одного вора к другому.
— Дозволяю! — каркнул он и откинулся на подушки, которые притащила его свита.
Ивашка тут же дернул атамана и почти силком потащил наружу. Стража с обеих сторон дернулась на это движение, но казак успокоил всех и поволок своего командира к ближайшим кустам.
— Ты что творишь? — прошипел Дурной, вырывая рукав.
— Я-то нас спасаю, — «Делон» практически уперся лбом в лоб и говорил глухо, но с плохо скрытой яростью. — А ты чего творишь? На кой нужны эти твои речи бархатные? Инда мнится тебе, что той боярин во твою веру перекрестится? Одумается и расцелует тебя троекратно?
Санька пыхтел недовольно, но молчал.
— Он прийшел на воеводство! Разумеешь! Всё, что потребно ему — власть без меры и мошна тугая! Опричь же ничего! Воевод все дарами засыпают за ради мелких радостей. Воеводам все сапоги лижут — и за просто так! А ты яво сам мордой тычешь в то, что ничего тута ему не отсыплется!
— Но ему придется принять нашу волю! — резко бросил атаман. — Я же тебе говорил: только так мы сможем выстоять!
— Ноне — можа и примет, — сбавил гнев Ивашка. — Ноне сил у воеводы маловато. Токма душой не примет. Напротив, злобу затаит. Уйдет и примется искать пути, як нас живота лишить. И найдет, Сашко! Он же боярин, воевода. За им — Кремль и Царь-Батюшка. Облыжными изветами приказ Сибирский засыплет, ворами всех нас назовет…
