Рацухизация - Бирюк В. (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗

Как всегда при покосе, часть работников переведена была на другие работы. Забрали и кочегара у стекловаров. Его вообще надо было выводить из рабочих: мужик женился, получил подворье. Накосит себе сена и пусть крестьянствует. Скотину я ему дал, кусок поля с посеянным уже житом выделил…

На его место пришёл юный хромой доходяга из «свежей наброди». Вот он и рассказывал:

— Печь, ну… горячая. Вынули, этот вот… да… горшок. Один, слышь-ка, трубку-то туда. Набрал и давай дуть. Уж чего он выдуть хотел… А второй-то ему и говорит. Чегой-то. Я и не услыхал. А этот-то как захохочет! А после как дунет! А скло-то как брызнет! А он-то — воздух-то назад, в себя. А тот-то, второй, ну… с испугу-то от горячего брызгами… спиной-то назад со всего маху… А тама столб печной… Он и сшиб его. И сам туда! Как заорёт! Как пыхнет весь! Ой и страху-то!

Стекловаренная печь имеет по боковым стенкам несколько отверстий, через которые ставят и вынимают стекловаренные горшки. Они должны были быть закрыты. Но — не были. Кирпичный столб — кладка между двумя этими отверстиями — не выдержал удара телом расшалившегося подростка. Парень, сбив несколько кирпичей, влетел в горячую зону. Погиб сразу. Другой, сделавший от смеха глубокий вздох из заряженной трубки, сжёг лёгкие. Умер к вечеру.

Двое весёлых, разумных парней. Из которых могли бы вырасти мастера национального масштаба… Я их учил, всякие истории им рассказывал, думать заставлял, мнением их интересовался. Они уже соображать стали, уметь чего-то…. Был бы с ними старший — указал бы на недопустимость игр и шуток на промплощадке в ходе техпроцесса. А так… Гадское это занятие — своих учеников в землю закапывать. Кусочки себя, своей жизни, своей души… Как и положено — отпевание через три дня.

Снова — ничего нового. Дети остаются детьми. Их гиперактивность требует разнообразия движения, игр.

У меня на глазах, в первой жизни, две разыгравшихся девицы лет 18–20 в цехе лампового завода, снесли «кормой» случайно проходившую мимо главного инженера. Скромная, маленькая, тоненькая женщина, одна из лучших специалистов страны — улетела. Головой — в угол станины станка, полгода на больничном, инвалидность… Девочкам просто было весело и хотелось побегать.

Ко всему прочему выяснилось, что покойники пренебрегли моим требованием подробно записывать каждый свой шаг: температуру, добавки, последовательность приёмов… «А, потом запишем…». «Потома» — не стало.

Печку мы так и не восстановили — пошли другие заботы. Только уже во Всеволжске мне удалось вернуться к работе со стеклом. Уже с другими людьми.

А тогда, высыпав ритуальную горсть земли в могилы своих ребят, я мог только повторять фундаментальное правило попаданца. Называется — теорема Гинсберга:

«Танцуй, мальчик, танцуй». И не вздумай останавливаться. Как волчок — завалишься.

…

Впрочем, я несколько забежал вперёд. Конец 1162 года содержал ещё несколько запомнившихся мне событий.

Как я уже рассказывал, на «Святой Руси» есть несколько широко распространённых и часто повторяющихся массовых развлечений. К их числу относятся: крестный ход, кнутобитие и пожар.

Пожар — развлечение постоянное и повсеместное. Деревни и города выгорают в пепел. Раз-два в десятилетие — «оптимистический сценарий».

Понятно, что «как все — так и мы». Странно: не встречал у попаданцев описания их чувств при виде «вылетевшего в трубу» собственного попадизма.

Вот ты стараешься, изобретаешь, трудишься. Мысли ценные записываешь — «письма из будущего». Или, там, строишь хитромудрое производство, или флот какой морской… А тут… фр-р-р… По Гумилёву:

Так и с попандопулами: не оборотишь лица к жизни, вот к этой, к «святорусской», постоянно пожароопасной — будешь «кутаться зябко». Спалив не только заборы и амбары, но и своих людей живьём. А уж своё сердце и мечты… в золу. Хоть поташ делай.

Валяюсь я как-то в ноябре на своём лежбище. Вдруг влетает Курт, сдёргивает с нас со всех одеяло, хватает клыками меня за руку и тащит. Больно, однако! Прыгает, рыкает и, явно, зовёт. Спешно. Я его, естественно, посылаю — занят я. Дама у меня. Не скажу где. Она верещит с испугу…

Когда он завыл в голос… Тут и мне страшно стало.

Накинул чего-то, пошли. Ссыпался со своего верха в подвал, там у меня печки стоят. Полное помещение дыма. На лавке истопник храпит, в углу корьё тлеет — уголёк из печки выскочил. Дымовуху залили, чудака вытащили, набили морду, загнали «на кирпичи».

Кабы не Курт с его зверским нюхом… Пошла бы моя Пердуновская усадьба… синим пламенем да чёрным пеплом. Никогда не думал, что реликтовый князь-волк столь эффективен в части пожарной сигнализации.

Но он — один, а дураков — много.

Мы построили за этот год много подворий, заселили туда кучу новосёлов. Они, конечно, все «хомы», но не все «сапиенсы». Это я к тому, что у меня выгорела половина Ведьминых Выселок.

Я уже рассказывал, что решил основать новое поселение. На том месте, где раньше было логово «цаплянутой ведьмы». Только первых восемь хозяйств поставили, только заселили — одна сторона улицы сгорела полностью.

Вот, два десятка моих людей трудилась, я их учил, кормил, обеспечивал… И всё — в пепел. Могу в гривнах этому пепелищу цену назвать. А эти чудаки, погорельцы, чуть оклемались и начинают на меня наезжать:

— Ты, ета, боярич хренов, худые печки велел слаживать! Из их, ета, огонь прыгает! Мы, ета, мало-мало живы осталися. У меня, ета, от батяни кацавейка была — погорела! Память же ж! Теперя и не знаю — чего с тебя стребовать… Шубу, ета, давай! Лисию! Кацавейка-то ещё с деда была!

Дурня «кацавейкнутого» пришлось отдать под кнут. Я всё понимаю и где-то даже сочувствую: реликвия, убытки, стресс… Но смерду сиволапому и в сильнейшем стрессе — хайло следует держать закрытым!

Дальнейший «разбор полётов» показал исконно-посконные свойства русского человека. По Энгельгардту: неспособность к аккуратному труду. Что топку надо чистить — всем было сказано. И пропущено мимо ушей. Из замусоренной топки сыпется мусор. Горячий. Сыпется на пол. Деревянный. Чего прежде в русских избах не было. И народ этого не понимает.

Когда уголёк падает на глиняный или земляной пол — он гаснет. А вот на деревянном… по всякому. В 20 веке перед печкой делали на полукруг из железа: выпадет — погаснет. А тут, из-за цен на железо, я пытаюсь уменьшить его расход. Печное железо — треть стоимости подворья.

Я прошёлся по другим избам, в половине — на полу следы от выпавших угольков. Этих — «только бог уберёг». Нанимаем ГБ в брандмейстеры? Послушал, как мои смерды хают мои «белые» печки, какие у них всякие «пожарные» случаи случались. Что интересно: назад, к «чёрной» и глинобитной — никто не хочет. Тогда… — «будем лечить».

Вызываю к себе одного свежего гридня-неудачника:

— Имя у тебя хорошее: Огнедар. Как здоровьице?

— Благодарствую, боярич. Ходить могу. А вот плечо правое… Мара говорила: может через год-два…

Парень очень неудачно слетел с коня: попортил всю правую сторону. Нога, похоже, срослась нормально. А вот правая рука у него…

— Грамоте разумеешь? Писать можешь? А левой? Неделю на освоение. Будешь царапать бересту левой рукой. Выучишься — приходи.

— Эта… А зачем? Чего делать-то?

— Делать? По имени твоему: одаривать людей огнём. Безопасным.

Через неделю я сформировал «пожарную инспекцию»: Огнедар с двумя мальчишками поменьше, оснащённые коловоротами, ходили по избам и перед каждой печкой устанавливали «противопожарные доски».

Если кто забыл — я про Пердуновский поташ рассказываю.