Второй шанс (СИ) - Марченко Геннадий Борисович (бесплатная библиотека электронных книг .txt) 📗
– Это нечестно! – слышу чей-то отчаянный крик с трибуны, кажется, из сектора, где собралась пензенская делегация. – Судей на мыло!
Я механически жму руку сопернику, который выглядит радостно-удивлённым, затем его секунданту, чья физиономия излучает те же смешанные чувства, после чего уныло бреду в свой угол. А тем временем в судейском корпусе возникает оживление, они всей группкой собираются у столика судьи-информатора, что-то горячо обсуждая. Храбсков меня успокаивает, мол, на самом деле победил я, это происки судей и наша делегация будет подавать протест. Но не успеваю я покинуть ринг, как по залу разносится усиленный динамиками голос судьи-информатора:
– Просьба рефери и участникам боя вернуться на ринг.
Что там ещё такое? Медали сразу будут вручать с дипломами? Мне теперь хоть кусок настоящего серебра вручи, а не посеребренной медали – уже всё равно. Снова слышу голос судьи-информатора:
– При подсчёте очков у нас произошла небольшая накладка. Судьи ещё раз пересчитали количество набранных боксёрами баллов, и победа со счётом 10:9 присуждается представителю Пензы Максиму Варченко.
У меня уже нет сил радоваться, я второй раз жму перебинтованные руки соперника, и вновь бреду в свой угол, где Валерий Анатольевич чуть ли не подпрыгивает от радости.
– Вот видишь, это была ошибка! А теперь всё по справедливости, теперь мы точно победили!
За пределами ринга подлетает не менее счастливый Пчелинцев:
– Молодец, Максим, постоял за честь Пензы!
Ну да, я единственный представитель нашего региона, добравшийся до финала. Помимо моего «золота» в копилке сборной Пензенской области пока лежали только две бронзовые медали. Моя победа значительно повышает позиции пензенского бокса в республиканском рейтинге, а это, соответственно, каким-то положительным образом отражается на личном благосостоянии причастных к этому хоть каким-то боком людей.
Час с небольшим спустя, когда заканчивается последний бой, я стою на верхней ступеньке пьедестала почёта, теперь уже вполне осознавая, что произошло, с прилипшей к моему лицу глупой улыбкой и олимпийским мишкой в руке. Не подвёл талисман, и пусть я ловлю на себе снисходительные усмешки (здоровый лоб с плюшевой игрушкой не расстаётся) – этот талисман сейчас мне дороже любой медали.
А вот и она, легка на помине… Наклоняюсь, подставляя шею под ленточку, с которой свешивается позолоченный крагляш, заодно мне вручают не только грамоту, но и бронзовую статуэтку как самому техничному боксёру турнира. Совсем уж приятная неожиданность, не знаю, я бы, если быть честным, вручил фигурку боксёра тому же Шишову. Но судьям, как говорится, виднее.
Посадка на поезд «Орск-Куйбышев-Пенза-Москва» у нас завтра утром, а этим вечером Пчелинцев на радостях ведёт всю команду в гостиничное кафе. Правда, ужин получается довольно скромный, из «внепланового» у нас только пирожные и лимонад, тогда как сидевшие отдельной группкой тренеры позволяют себе напитки покрепче, отмечая мою победу. Храбсков среди них выглядит настоящим именинником. А я, не дождавшись окончания посиделок, возвращаюсь в номер и валюсь в кровать.
Глава 12
«Сейчас, глядя на Виктора, уже никто не признал бы в нём того самонадеянного, изнеженного родительской опекой пустозвона, каким он явился в этот жестокий, но по-своему справедливый мир. Фомин стал шире в плечах, карие, доставшиеся по наследству от матери глаза излучали спокойствие и уверенность, а речь приобрела свойственную взрослым людям рассудительность. Шагал он твердой походкой, его движения обычно были скупы и размерены, но, когда того требовала ситуация, Виктор мог двигаться с грацией хищного зверя. И это не раз помогало ему за линией фронта, что в составе партизанского отряда, что теперь, в разведроте, когда, к примеру, требовалось без лишнего шума снять часового или захватить языка.
Вот как сейчас, когда Виктор и двое его товарищей таились в густых зарослях прибрежного осота и наблюдали за позёвывавшим часовым. Немолодой немец охранял склад с боеприпасами, прислонившись к фонарному столбу с забранной в жестяной абажур лампой. Именно этот склад группе старшего лейтенанта Фомина предстояло сейчас уничтожить. Подобные задания Виктор выполнял ещё в составе партизанского отряда, он до сих пор помнил лицо первого убитого им часового. Тот был совсем мальчишкой, и Фомин боялся, что не сможет точным, сильным ударом ножа прервать человеческую жизнь, пусть даже это была жизнь фашиста. Однако тогда он сумел перебороть свой страх, а потом уже делал это механически, заставляя себя не думать о том, что у его жертвы где-нибудь в Тюрингии или Саксонии, возможно, остались жена, дети, что он не хотел идти на эту проклятую войну с русскими, которая оказалась не такой молниеносной, как обещал фюрер, но он вынужден был встать под ружьё, чтобы не оказаться в концлагере.
Смена караула произошла минут десять назад, следующий часовой заступит на пост не раньше, чем через два-три часа. Пора было действовать.
– Я пошёл, – шёпотом произнёс научившийся за проведённое в этом мире время немногословности Виктор и, оставив автомат под присмотром своих бойцов, с одним ножом ползком двинулся вперёд.
Этот стандартный нож разведчика – НР-40 Фомин получил в прошлом году, как только его перевели из пехотинцев в разведроту. Некоторые предпочитали другие ножи или даже кинжалы, как, например, оставшийся в зарослях осота Кузькин, снявший с пленного немца кинжал с вытравленной на лицевой стороне двухлезвийного клинка надписью SA «Alles fur Deutschland». Но НР-40 Виктору нравился, очень удобно лежал в руке, и сталь клинка хорошая, практически не тупилась.
Передвигаться по земле бесшумно Виктор научился ещё в партизанах. К тому же на его стороне была темнота и мошкара, слетевшаяся на свет фонаря, и заодно атаковавшая часового.
– Scheiße, verfluchte Insekten! – выругался тот, пришлёпнув на щеке очередную мошку.
Немец принялся рассматривать на ладони останки несчастного насекомого, вытер руку о китель, и в этот момент из темноты бесшумной тенью скользнула его смерть. Мгновение спустя чья-то ладонь зажала ему рот, а спину с правой стороны обожгла внезапная боль. Это клинок НР-40 вспорол правую почку фашиста, который медленно обмяк в руках Фомина. Пока он оттаскивал фрица в сторону от падавшего сверху электрического света, из зарослей так же бесшумно появились его товарищи. Теперь оставалось лишь заложить и поджечь тротиловые шашки, те рванут, а дальше сдетонируют хранящиеся на складе боеприпасы.
Фомин бросил взгляд на фосфоресцирующий циферблат наручных часов – они показывали четверть второго, естественно, ночи. Бойцы уже слаженно работали, устанавливая заряды, как вдруг из темноты раздался голос:
– Kurt, wo bist du? Hauptmann hat mich geschickt, um dir das zu sagen…
Немец не успел договорить, с удивлением обнаружив торчавшую из своей груди чёрную рукоятку ножа. Постояв так несколько секунд, он рухнул в траву, пуская ртом кровавые пузыри».
Ну всё, хватит на сегодня, пора идти встречать маму со второй смены. Мы с ней созвонились, едва я сошёл с поезда несколько часов назад. Мама, конечно, моей победе порадовалась, когда я прямо с вокзала из таксофона позвонил ей на работу, но Инга, которой я позвонил на домашний телефон ещё вчера по межгороду из Куйбышева, кажется, обрадовалась ещё больше.
– Это твой мишка мне помог, – улыбаясь, сказал я в чёрную эбонитовую мембрану с кучей дырочек, вклиниваясь в её нескончаемую восторженную тираду.
Мы договорились встретиться в понедельник вечером после репетиции, я сумел-таки выкроить часок, чтобы показать Инге захваченную по её просьбе медаль. И заодно вручить букет цветов, который я по пути из училища купил в цветочном магазине. Долгого свидания не получилось, было уже поздновато, да и погода не шептала. Прогулялись по скверу, в кафе «Парус» выпили по чашке кофе с пирожными, и я проводил Ингу домой. Следующее свидание наметили на воскресенье, раньше я не мог из-за ежедневных репетиций и тренировок, после которых ещё успевал как-то выкраивать время на книгу. Договорились быть на созвоне. Жаль, что нет у меня домашнего телефона, с уличного болтать часами о всякой ерунде, как принято у влюблённых, особенно не получится.
