Свидетель канона (СИ) - Бобров Михаил Григорьевич (книги онлайн полные .TXT) 📗
Бог войны – артиллерия.
Против града металла бесполезна храбрость, не помогает лизание сапог, не спасает сила и ловкость… Ну, если только силу и ловкость не подкрепить знанием и не зарыться глубоко, глубоко, глубоко, где земля уже не подбросит шлепком исполинской ладони в живот, сразу всей плоскостью, в колени и в нос разом, и хорошо еще, когда упадешь в сознании, не ударившись виском ни о камни, ни об угол ящика, ни о приклад или дико растопыристый в такие мгновения затвор собственной винтовки.
Над лагуной вспыхнули сразу много шестиугольников; завизжали осколки, вспенили воду. Никто из местных не воевал на Тихом Океане, где такие налеты случались чуть не каждый месяц, и никто не понимал, чем считать виртуальный, не сплошной, купол: слабостью энергетики корабля, или, напротив, могуществом радаров и вычислителей.
Линкор по центру лагуны окутался дымом, выбрасывая в зенит чертову прорву ракет. В кроне настолько громадной пальмы новорожденные звезды действительно могли бы прятаться от солнца!
Корреспондент встал из-за стойки бара. Уже не чувствуя вкуса великолепного рома, уже не выделяя слухом отдельные взрывы из сотрясающего стены рева, он вскинул приготовленную камеру, вцепился видоискателем в дымное Мировое Древо – и пошел, пошел, пошел снимать, сам не понимая, что хрипит в микрофон.
Осколки пока что сыпались не над самим атоллом, все больше в синее зеркало лагуны, и тростниковые домики тряслись не от ударных волн, пока еще от одного звука, тон которого медленно, исподволь густел: включились три башни линкора; снопы пламени возгорались ярче солнца, ритмично и оглушительно. Хорошие наушники пока что держались, камера работала, и человек снимал, изо всех сил вцепившись в собственный голос, удерживая его ровную благородную хрипотцу, так любимую аудиторией.
Обыкновенно снимал он морские курорты: после всех войн Проклятого Поколения банальнейший виндсерфинг превратился в рискованное дело, притягательное уже одним этим риском и страхом; так что миллионы домохозяек… Новый мир уже не смеялся над ними, а ностальгически вздыхал о тех временах, когда сытая спокойная жизнь домохозяйки казалась пустой и скушной… Да, миллионы домохозяек перед экранами кончали от мужественной хрипотцы в голосе, от благородной седины, флибустьерского загара… Но ведь он же не экстремальный репортер! Он просто курортный блоггер, и вот сейчас – что он здесь и зачем?
В лицо ударило воздушное полотенце от выстрелов линкора. Ополченцы вопили, султанские гвардейцы – всего-то батальон – закусив усы, думали, как бы не потерять лицо перед гражданскими. Седой человек с камерой, как заговоренный, как глаз Аллаха, как указующий перст Азраила, стелющимся шагом, чтобы не прыгал кадр, шагал под падающими листьями, под комками грязи, под осколками, и аккуратно, мерно поворачивал камеру, не вытирая уже ни слез, ни крови из ушей, удерживаясь в сознании и здравом уме только вбитым профессионализмом, только собственным голосом – он и себя не слышал уже, только по бегущей строке рекордера видел: что-то распознает хитрая программа, что-то там еще пишет… Что-то там он мелет в эфир.
Понятно, что никакой записи, бесполезна запись перед атакой живой волны Глубинных, кто ее повезет со съеденного атолла? Взятые? Только прямая трансляция. Неизвестно, жив ли еще оптоволоконный кабель, проброшенный Республикой Мале за бешеные деньги в судорожных попытках оживить Мекку водного туризма, но это и все равно: красный огонек еще светится, съемка идет – мотор! Комментарий! Выделить наплывом! Центр кадра…
Ополченцы, все также крича и задыхаясь от хрипа, потащили в госпиталь срубленного осколком человека. Снарядов на оранжевые плитки приходило все больше – выдержит ли корабль Тумана? Осколки хреново, но даже один пропущенный чемодан корабельного калибра сдует все эти мешочки с песком, сделает в периметре дырищу метров на сто, как глубари ломанутся туда черной рекой! Нет, нельзя такое думать – камера пока работает, мотор, мотор, центр кадра, смотри на лицо, рамкой аккуратно, сделай резкость – это чей-то отец или муж, чья-то память, чей-то последний взгляд; мотор, мотор, мотор!
И вдруг все кончилось, кончилось, кончилось – как обрезало. Перестали сыпаться осколки, стих рев, не рябило в глазах от пляски оранжевых плиток. Беззвучно пылали несколько пальм, перечеркнутые раскаленной сталью. Суетились люди – ополченцы, разумеется, но все-таки прежде всего люди; кажется, вот этот вчера подметал его номер и мыл туалет, а потом в той же куртке подавал на стол, и презрительно морщил нос на сделанное неверным ференгом замечание, а теперь вот зажимает руками все ту же нестиранную, антисанитарную куртку на животе, и ноги дергаются все слабее…
Тут он понял, что снимает, что делает, что гонит в эфир – если чертов кабель еще цел – и рывком отвел от бьющегося в агонии камеру, сперва в зенит, в небо, чтобы не задеть ничего рядом, и только потом, развернувшись, осадить на цель… На цель, как будто сам он боевая единица, не бессмысленный паразит…
В камеру попало движение, смазанное из-за нечеловеческой быстроты. Линкор Тумана, стальная гора, багровый слиток на грязной пене взбитой лагуны, проскочил в южный фарватер между островом Ган и маленьким островком, на котором осколки превратили в щепу знаменитый "Шангри-ла ресорт". Потом докатился поднятый бурун, выкинул отельные катера на пальмы, оборвал причалы, раскидал цепи, вывернул доски, смыл, что осталось; и тут он вдруг ощутил, что ноги не держат, но не удивился нисколько: здесь и сейчас упасть совершенно нормальное дело, только надо падать на спину, ведь камера за пятнадцать кусков единственная его ценность, медицинская страховка "по чумному тарифу" и то дешевле обошлась…
– Готов, – наклонившийся фельдшер несколько минут напрасно искал пульс, безуспешно проверял дыхание стальным зеркальцем. – Зря он столько пил, сердце не выдержало. Ну, несите!
Громадный пшеничноволосый викинг, взятый в санитары именно чтобы таскать раненых, поднял тело под мышки. Низенький черный талиб, выросший в Герате, и до сих пор дрожащий от обилия воды со всех сторон, бережно вынул камеру из пока еще не коченеющих пальцев.
– Как думаешь, он кого-то достал?
Второй санитар вздрогнул всем телом и закинул в рот щепотку "ката" – да, это запретный наркотик, но пыль цена запретам у подножия трона Аллаха! – и ответил, тоже вцепившись в звук собственного голоса, как в спасательный круг:
– Видишь, больше не стреляют, нет. Наверное, попал, да! Пойдем, надо еще поискать, вдруг кто лежит.
Викинг поправил тело на носилках, взялся спереди:
– Пойдем. Да, хорошо бы, чтобы он действительно попал.
И поглядел вслед линкору, рванувшему почти уже в самый южный горизонт.
– Южный горизонт… – Реви выдвинула противосолнечные бленды до упора, и все равно морщилась. – Между SSE и SStE. Что там?
Бенни отозвался:
– На радаре отметка надводная, одна. Зато на гидроакустке большое пятно с рыхлыми краями.
– Лидер и стая, – Рок меланхолично щелкал клавишами, проматывая по экрану переданную туманником информацию. – Картинка из справочника, один к одному. Датч?
Датч взял микрофон и связался с лайнером:
– Похоже, что нас преследует небольшой отряд. Лидер в корабельной форме, шлейф сабватером. Какой ход можете дать и как долго?
– Двенадцать… Не больше пятнадцати узлов, котлы перебирали три года назад. Зато держать могу сутки.
– Разгоняйтесь понемногу, а мы приотстанем. Вдруг он мимо идет?
В телефонах послышался хриплый смешок. Мимо, как же! Но к чему гневить фортуну, скоро ее милость понадобится весьма и весьма…
– Бенни, запроси наш сабватер.
– Ордер выдерживают, с боевым духом все в порядке. Их-то Стая не помилует, сам знаешь.
– Чья Стая, установили?
– Мадагаскарцы. За нами процентов десять. Остальные пошли на атолл.
Над лайнером ударил столб сперва пара, потом все густеющего и темнеющего дыма: в топки пошел мазут, перемешанный с легкой борнейской нефтью. Бурун под форштевнем тридцатипалубника превзошел катер "Лагуны" по длине, а бурун за винтами – и по высоте тоже.
