Чаганов: Москва-37 (СИ) - Кротов Сергей Владимирович (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
После этих слов зал загудел как растревоженный улей.
– Также многие из представителей этой группы являются кадидатами в члены ЦК. – Нагнетает напряжение вождь. – Как вы сами видите, товарищи, сложилась нетерпимая ситуация, которая требует неотложных и решительных мер со стороны правительства. Политбюро, секретариат ЦК подготовили постановление ЦК, где предлагают ряд мер для исправления положения. (Проект постановления вы получите в перерыве). Во-первых, исключить арестованных участников заговора из партии. Во-вторых, в связи с чрезвычайной ситуацией, на период до очередного съезда партии предоставить секретариату ЦК чрезвычайные полномочия по назначению и отстранению от должности любого партийного секретаря. В третьих, поручить секретариату ЦК проивести в период до очередного съезда партии реорганизацию руководящих структур областного, краевого и республиканского звена с тем, чтобы на место республиканско – территориального принципа пришёл принцип формирования организаций по равному числу коммунистов с прямым подчинением ЦК ВКП(б)…
«Стоп, как-то мудрёно… Это что такое? Ликвидация союзных компартий и их ЦК? Смело. И своевременно: одновременно с выкорчёвыванием старых удельных князьков. Когда если не сейчас? А ещё заодно сократить число секретарей: один на несколько союзных республик, один на несколько областей и напрямую подчинить Москве. Походя сказал, без детализации»…
– … наши парторганизации увлеклись хозяйственной деятельностью… подмяли под себя и обезличили органы истолнительной власти… партийные руководители стали терять вкус к идеалогической работе, к партийно-политическому воспитанию масс, к критике наших недостатков и самокритике.
«Что предлагается? Понятно:…упразднить промышленные и сельскохозяйственные отделы в обкомах, крайкомах. Не слишком ли радикально? Они ведь независимый источник информации, как исполкомы не ударились в приписки. Или побоятся»?
– … партруководители, несмотря на отсутствие образования, не хотят повышать свой уровень, учиться, проходить переподготовку.
«Предлагает секретарям второй и третьей групп пройти годичные курсы в Москве… по конце учёбы – экзамен, по результатам которого – решение об использовании на партийной или хозяйственной работе. Двоечников – увольнять. Переподготовку закончить за три года: выходит, что уже с этого года число секретарей среднего звена на треть. Что с третьей группой?… Высшие руководители обязаны будут иметь диплом университета „красной профессуры“. Так вот что планировал Сталин тогда в тридцать седьмом, но его попытки реорганизации партии и страны столкнулись с открытым противодействием партократов. На пленуме они взяли верх, продавили решение о „тройках“ и развязали в стране кровавый террор».
– Мы, старики, скоро сойдём со сцены. – Вождь поднимает голову, смотрит на загудевший зал, как будто ищет кого-то взглядом. – Да-да, это закон природы и мы бы хотели чтобы пришедшие нам на смену не погубили всё то, что мы строим сейчас. Построить социализм можно лишь на основе новой экономической теории, создать её – главнейшая задача нашей партии!
Москва, Октябрьский вокзал.
22 июня 1937 года, 19:55
Спешу, опаздывая, через заполненный пассажирами зал Ленинградского вокзала к железнодорожным путям. На автомате обхожу носильщиков, согнувшихся под тяжестью ноши, лежащие на гранитном полу узлы, в руке сжимаю свой походный чемоданчик, а из головы не выходит программная речь Сталина и последовавшее за ним голосование по постановлению ЦК, которое, кстати, было поддержано пленумом единогласно.
«Вот не поверю, что запугал их вождь. Хотя самые яростные его противники и были устранены, всё равно стопроцентный результат этим не объяснить: всегда найдутся сомневающиеся… Скорее распропагандировал он их, увлёк, зажёг своей речью».
– Здравствуйте, Алексей Сергеевич! – Знакомый проводник в железнодорожной форме приветствует меня.
– Здравствуй, Петрович! – Поднимаю голову, замечаю, что чуть не проскочил свой спальный вагон и подаю ему свой билет, кусочек толстого жёсткого картона с пробитыми дырками.
– Прошу, – радушно приглашает он внутрь вагона, на секунду близко поднеся билет к близоруким глазам и его в карман. – ваша спутница уже там. Купе номер три.
«Какая спутница? Сослепу Лосева перепутал с женщиной»?
Узнав что я еду в Ленинград, напросился в попутчики: что-то ему нужно там в физтехе из оборудования. А мне ещё лучше: можно провести воспитательную беседу о дисциплине в его лаборатории в неофициальной обстановке. Отодвигаю дверь в сторону, свет в купе не включен, но на фоне сереющего вагонного окна замечаю знакомый Олин силуэт.
– Ты как здесь? – Почему-то шепчу я. – Где Лосев? Что случилось?
– Случилось… – С перрона в купе проникают привычные звуки вокзальной суеты перед отправлением поезда.
– Граждане провожающие! Просьба покинуть вагон! – Шепелявит проводник в коридоре.
– … прокололись мы с немецкими диверсантами. – Оля порывисто встаёт в широком проходе между обитым чёрным плюшем диваном (другой диван на той же стене вторым этажом) и столиком с двумя стульями, и снимает короткую кожаную курточку, оставшись в белой тонкой батистовой блузке, которая вдруг становится прозрачной на фоне окна.
Плюхаюсь на диван и не могу отвести взгляд от этой красоты. Поймав мой взгляд, девушка быстро садится рядом.
– Ты слышишь? Про-ко-ло-лись! – В её голосе послышалось раздражение. – Не тех взяли!
– Как не тех? – Прихожу в себя. – Берзин же Сталину уже доложил…
– А вот так, не тех. – Оля откидывается на спинку, закидывая ногу за ногу в твидовых брючках и поводя кованным носком сапога из строны в сторону.
«Это этим носком она Креста»? – Поёжился я.
– … после стычки, кхм, я метнулась из Сокольников на улицу Станиславского. Там Гвоздь второй день нашу парочку пасёт. Он божится, что они на тот момент территорию посольства не покидали и что буквально пять минут назад видел женщину в окне. Я звонить тебе, Берзину, полковнику – никого нет на месте. Дальше его пытать, выясняется: похожую пару пару часов назад посадили в автомобиль и куда-то увезли. Только пара эта – не наша, зуб даёт, говорит, по росту немного отличаются, по походке и, мол, он тех, что на Татарской возле твоего КБ отирались, ни с кем не спутает. Постояли ещё, думаю, а что если Гвоздь прав, тогда диверсы поедут на «Красной стреле». Снова звоню вам, дозвонилась до Берзина, выпросила у него машину, ничего не объясняя, а то бы не дал, сказала, мол, аппаратуру надо перевезти. Только разведупровская машина пришла, «сладкая парочка» нарисовалась с чемоданом: они – в машину, мы – в машину, они – на вокзал, мы – на вокзал. Смотрю, Лосев, объясняет зачем он здесь, ну я у него билет и конфисковала, сказала, что его печка подождёт, в крайнем случае Чаганов сам с ней разберётся, а мне надо строить личную жизнь. Посопел, попыхтел твой друг и отчалил. Всё! Нет, вот список дел, что ты в Ленинграде должен сделать вместо Лосева.
Хотелось закричать: «Давай, начинай, строй»! Но сдержался. Некрасиво как-то, ведь мою подругу только вчера похоронили. Хотя легко сказать…
– Ну и что делать будем? – Отвожу глаза в сторону от девичьей фигурки и внимательно рассматриваю потускневшую медную табличку, прикрепленную к стене над столом: «II классъ. Камердинеръ ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВА».
– Что-что… Приказ выполнять. – Равнодушно заметила девушка.
– Какой приказ? – Внутри у меня похолодело.
– «Око за око»… припоминаешь? – Снова в голосе Оли почувствовалось раздражение. – Только дождаться подтверждения надо. Я Гвоздя к Новаку отправила с билетами этой «парочки»…
«Ничего себе, Новак уже на своём рабочем месте. Не знал».
– … представилась и попросила от твоего имени срочно провести дактилоскопическую экспертизу: сравнить с найденными на месте убийства в твоей квартире, а результат телеграфировать сюда через начальника поезда.
– Постой-постой, – пытаюсь осмыслить кучу новой информации. – а ты кто такая, что задания всем раздаёшь?
