Недостреленный (АИ) - Читатель Константин (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Этот же вагон пульмановскими назывался, как я понял, исключительно по причине использования тележек конструкции Пульмана с двойной системой подвешивания, на рессорах и пружинах, которые обеспечивали мягкость хода на рельсовых стыках и гашение колебаний. Здесь под вагоном было две таких двухосных пульмановских тележки, то есть сам вагон был четырёхосным. У меня даже появилось предположение, что люди могли не разбираясь называть все четырёхосные вагоны пульмановскими, в отличие от старых двух- и трёхосных.
Перед погрузкой в эшелоны был как водится митинг. Несколько ораторов сменили друг друга, но внимание слушателей не ослабевало, выражая их чувства в устремлённых на выступавших горящих взорах и поддерживающих ораторов выкриках. Мне было такое совсем непривычно и непонятно, хотя и меня понемногу захватывал и будоражил эмоциональный настрой стоящих рядом людей. Наконец речи закончились, и отправляющиеся в Красную армию рабочие из второго стоящего эшелона грянули "Варшавянку". [25]
Звуки песни били мерными тяжёлыми ударами, заставляя ощутить то выстраданное и накопившееся напряжение, годами копившееся в рабочих сердцах. Иван Лукич расправил плечи, оглядел нас и нашёл взглядом меня, стоявшего неподалёку:
— Парень, ты ж Кузнецов? Мне товарищ Петерсонс рассказывал… Что у тебя там, гармошка? Сыграй нам что-нибудь боевое! Поддержим товарищей, подхватим песню. Пусть знают, что и мы не лыком шиты!
Я не стал объяснять разницу между гармошкой и баяном, а стал спешно вспоминать, снимая с плеча и раскрывая футляр, что бы сыграть. "Интернационал" что ли? Да нет, мелодия там так себе, не боевая, не маршевая. Взяв в руки баян, решил — марш так марш. Стал извлекать из баяна ритмичные звуки и петь, меняя текст на ходу:
Петь про "чёрного барона", который "готовит нам царский трон" было совсем неуместно. Бароны ни Врангель, ни Унгерн ещё не проявили себя, да и царский трон никто восстанавливать не хотел.
Закончил припев и продолжил новым куплетом, вспоминая различные вариации песни:
Затем спел еще раз припев и начал новый куплет, подбирая слова:
Петь в этом куплете о Реввоенсовете, "который в бой зовёт", я не решился, это стало бы явным анахронизмом. Реввоенсовет Республики в моей реальности создался в конце августа-начале сентября 1918 года, и меня сейчас бы никто и не понял. Куплет про "раздуем пожар мировой" вовсе петь не хотелось. Сжечь дотла свою страну ради мифической "мировой революции"? Нет уж, обойдётесь. Наш народ мне дорог, и не хочу делать из него дрова для чьих-то неизвестных целей. В этом же куплете петь "Церкви и тюрьмы сравняем с землёй" тоже, на мой взгляд, совершенно было не нужно. Антирелигиозной пропаганды и без меня хватало, как и перегибов в отношении к различным вероисповеданиям, а так же беззакония и бессудных расправ. Ну и "товарищ Троцкий с отрядом флотских" в песне у меня места тоже не нашел. Он сейчас, конечно, видный деятель революции. Многие считают его вторым человеком в партии большевиков, хотя он примкнул к большевикам только в 1917 году, а некоторые, возможно, назвали бы его и первым, за счёт его потрясающего ораторского мастерства и харизматичной разрушительной энергии выступлений. Но вот петь и прославлять его душа не лежала. Так что песню я завершил прежним припевом и закончил играть. [26]
Сначала несколько секунд стояла тишина, а потом меня что-то сильно ударило по плечу, так что я чуть не пошатнулся. Оглянувшись, вижу рядом здоровенного рабочего лет двадцати пяти, тоже входившего в отряд от Городского района.
— Вот это по нашему! Даёшь! Держи пять! — пробасил он и сунул мне ручищу. Я осторожно ответил на рукопожатия, даже опасаясь за целостность ладони, но руку мне пожали аккуратно и без сокрушения костей. — Я Федот, ежели что.
— Саша, — отвечаю ему.
— Хорошая песня! — отозвался Иван Лукич. — Никогда ранее не слыхал. Сам придумал?
— Да вот, пришло в голову, — смущенно промямлил я, испытывая неловкость от приписывания себе авторства. Слышать я её здесь никак не мог, в моём мире она была написана только в 1920 году.
— Ты, парень, молодец! — одобрительно произнёс Лукич. — Нам сейчас это вот как нужно, — и он провёл ладонь по горлу. — И песни свои, не буржуйские, и музыка своя. Чтобы, значит, "мы наш, мы новый мир построим. Кто был ничем, тот станет всем".
Все вокруг одобрительно загудели, и по мне посыпались дружеские удары по плечам, хлопки по спине, просовывались множество ладоней для рукопожатия. Я стал вертеться на месте, отвечая на хлопки и пожимая руки, и заметил в открытой двери "пульмановского" вагона молодую круглолицую девушку, лет восемнадцати, не больше, одетую в скромное летнее ситцевое платье. Девушка до этого момента поднималась по ступенькам вагона, а сейчас развернулась держась за поручень, и посмотрела на нас восторженным взглядом с жаром и энтузиазмом юности. Я увидел спину поднимающегося за ней в вагон черноволосого мужчины на вид чуть выше среднего роста, одетого в чёрный строгий пиджак или китель. Наверное, они слушали только что прозвучавший марш, и затем начали подниматься в пассажирский вагон. Девушка еще раз оглядела нас распахнутыми горящими глазами и исчезла в вагоне. Мужчина поднялся по ступенькам, и мне стали видны его брюки, заправленные по нынешнему обычаю рабочих в сапоги. Он вслед за девушкой вошёл в вагон, и лица его я так и не увидел.
"Откуда здесь девушка, в военном эшелоне?" — удивился я. — "Наверное, секретарь, стенографистка или машинистка канцелярии какого-нибудь штаба," — мельком подумалось мне, и тут же мысли сменились чередой новых знакомств, тщетных попыток запомнить многочисленные имена и фамилии, называемые мне окружающими меня людьми, и повторение им в ответ своего имени.
В этот момент послышались зычные выкрики командиров отрядов. Началась раздача оружия. Нам выдали винтовки со штыками и патроны. Пулеметчиков у нас не было, так что "Максимов" нам не дали. Пулеметные команды были у стоящих рядом латышей. Вид наш по сравнению с ними был, конечно, не армейский — все у нас были в штатском, в пиджаках, косоворотках, кто в сапогах, кто в штиблетах, у всех на головах кепки. Разве что я был почти в форме и даже в фуражке без кокарды, не считая надетого цивильного пиджака, прикрывающего скрытую портупею, и ещё было несколько матросов в клёшах, в бушлатах с тельняшками и бескозырках.
Затем началась погрузка в вагоны. Наши вагоны были старой конструкции, двухосные, так называемые "Нормальные Товарные Вагоны", которые в моей реальности ездили по железным дорогам страны и в Великую Отечественную. Из таких вагонов небольшой доработкой делали известные солдатские теплушки, те самые — "сорок человек, восемь лошадей". Слева и справа от центрального входного проёма в концах вагона были двухярусные нары, один высокий ярус таких же нар находился напротив входа. В центре свободного пространства должна была стоять печка, но её по случаю летнего времени не было, так же как и утепления стен.
