Наследники по прямой. Книга первая - Давыдов Вадим (электронная книга TXT) 📗

— Понятно, откажусь, — Гурьев достал из кармана пиджака плотный конверт. — Здесь три тысячи, — видя, как Вера отшатнулась, он взял женщину за руку и вложил в неё деньги, сказал резко: — Ну же, это не милостыня. Отдашь потом… когда-нибудь. Лишними не будут, а у матери, смею предположить, фамильные бриллианты по полу не раскиданы.

— Яша, — Вера так сжала конверт, что побелели пальцы. — Яша, кто ты?!

Гурьев словно не слышал вопроса:

— Как только я со своими делами закончу — это несколько дней — позанимаюсь твоими бумагами. Сама никуда не ходи и лишнего в городе не светись. И осторожно. Всё, до свидания.

Не дожидаясь ответа, он вернулся в машину и кивнул водителю:

— Поехали.

— Куда?

— Сначала покатай меня по городу. А потом — в «Англетер», — Гурьев усмехнулся. — Или как это у них тут называется. На полчасика я тебя задержу, а после сразу домой поедешь. Давай, распишусь в путёвке.

Гурьев достал «Монблан» с «вечным» пером, и шофёр не удержался от завистливого вздоха, глядя на невозмутимо безупречное гурьевское ухо. И как это у него волосы-то держатся, пронеслось у парня в голове, ветер же, и на бриолин не похоже? Он буркнул «спасибочки», спрятал подписанный бланк и тронул машину с места.

Город был именно таким, каким Гурьев и представлял его себе. Присутствие флота, хорошо оплачиваемого и молодого, жадного — до жизни и вдруг открывшихся удовольствий — флотского комсостава, пусть и не такого многочисленного, как в Севастополе; и вместе с тем — огромное количество курортников, организованных и не очень, — сообщали здешней атмосфере ту самую, почти забытую им уже, невыразимую лёгкость бытия, какую невозможно было встретить в набитой «номенклатурой» и страхом Москве или промозглом, вылизанном волнами чисток и высылок Питере. Как будто и нет ничего. Как будто всё замечательно. Ни очередей, ни серых пальто, ни панбархатных жакетов. Кафе-мороженое, фабрика-кухня, санаторий «Приморский», пансионат «Шахтёр». Ресторан «Астория». Коммерческий, надо же. Немного похоже на Фриско. Эти горы… О-о, подумал он, усмехаясь про себя. Вспомнила баба, как девкой была. Не была ты никогда девкой, дурная баба. Приснилось тебе всё. Есть только вот это. Здесь и сейчас.

Зарегистрировавшись в гостинице и оставив в номере вещи, Гурьев направился представляться.

Где-то ближе к одиннадцати, после обязательного визита, нанесённого заведующему городским отделом народного образования, Гурьев подошёл к Первой школе. Огромное здание бывшей классической гимназии, выстроенное в конце прошлого века, едва просвечивало сквозь густую листву каштанов и лип. Он легко взбежал на высокое крыльцо, отворил тяжёлую дверь и очутился в длинном мрачноватом вестибюле. Было тихо — до начала занятий оставалось три дня.

Гурьев поднялся по широкой парадной лестнице, подошёл к кабинету заведующей, постучал:

— Можно?

— Да-да, входите!

Он шагнул внутрь. За столом у величественного арочного окна сидела миниатюрная, как статуэтка хаката [6], пожилая женщина в чеховском пенсне. Несмотря на рассиявшийся на улице довольно жаркий августовский день, плечи её укрывал толстый оренбургский платок. Она поднялась навстречу Гурьеву, и он увидел, что возраст никак не отразился на её фигуре, по-прежнему изящной, словно у юной курсистки.

— Здравствуйте, — Гурьев чуть наклонил голову и назвался.

— Анна Ивановна Завадская. Я очень рада, — сердечно сказала женщина и протянула Гурьеву руку, с удивлением разглядывая его и только теперь понимая, отчего так странно звучал голос заведующего ГОРОНО, решившего почему-то лично предупредить её по телефону о прибытии нового работника. — Да вы садитесь, голубчик, а то мне и смотреть на вас несподручно, — она улыбнулась и гостеприимно указала Гурьеву на кресло, сама опускаясь в такое же наискосок от того, куда сел он. — Экий вы великан, однако. Я вас себе несколько иначе представляла. Мне уже звонил заведующий.

— Не вписываюсь в образ? — вскинул брови Гурьев, протягивая ей документы.

— Это вовсе даже неплохо, — возразила Завадская, просматривая бумаги, — во всяком случае, мои головорезы станут относиться к вам с должным почтением. — Она прервалась на полуслове, углубившись в чтение.

Читай, читай, голубушка, незаметно вздохнул Гурьев. Всё там правильно и хорошо, вот только с характеристикой декан перестарался. Ну, да исправлять было уже никак не с руки.

Умевший читать по лицам лучше, чем многие по бумаге, Гурьев всё-таки мыслей читать не умел. И — к счастью.

Какой старой я стала, думала Завадская, невидящим взглядом уставившись в бумаги. Оказывается, я совершенно забыла, что на свете бывают такие мужчины. Такие. Такие уверенные. Такие красивые. Такие… большие. Что же он делает здесь, Боже мой?!

Закончив, Завадская сняла пенсне, протёрла его уголком платка и водрузила на место:

— Ну-с, рассказывайте. Какими судьбами к нам?

— Так там же написано, — удивлённо пожал плечами Гурьев, — по распределению.

Завадская укоризненно покачала головой:

— Яков Кириллыч. Я не ребёнок. У Вас… неприятности? Скажите честно. Если нам работать вместе, будет лучше, если Вы всё сразу расскажете. Меня Вам не нужно опасаться, голубчик…

Где-то я пережал, сердито подумал Гурьев. Не может быть такого. Женщины. Он вздохнул.

В следующий миг с ним как будто что-то произошло. Что, Завадская не сумела бы объяснить. Но перемена была, — разительной. Что?!

— Анна Ивановна, — Гурьев подался вперёд и чуть наклонил набок голову. Как птица, почему-то подумала Завадская. Огромная, прекрасная, хищная птица. — Вам учитель литературы нужен?

— Да, — поколебавшись, кивнула Завадская. — Но на романтика Вы, извините, не похожи. Вы уж, пожалуйста, не обижайтесь. У нас ведь рутина, голубчик. Надолго ли Вас хватит? Я предпочитаю иметь дело с постоянными людьми, а не с моряками.

— Моряками? А, понял, — Гурьев улыбнулся, — которые поматросили и бросили?

— Именно.

— Ну, добро, — окончательно развеселился Гурьев.

Внешне, впрочем, это никак не выразилось. Вы прелесть, Анна Ивановна, подумал он, вот только проверяете вы не то и не так. Что ж, спишем это на отсутствие специальной подготовки. Милая, я же приехал, чтобы вам помочь. Нам помочь. Всем. Себе тоже.

— Я приехал, чтобы Вам помочь, — вслух повторил Гурьев. — Меня не нужно учить, что делать, если Петя разбил окно, а Маша испачкала стену чернилами. А что касается провинции, — он, чуть прищурившись, посмотрел на Завадскую, — в большой империи провинция возле тёплого моря — самое благодатное место, равно удалённое и от метелей, и от августейшего внимания. Говоря словами классика, минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь.

В глазах Завадской радость боролась с удивлением и страхом. До чего ж мы не умеем прятать наши эмоции, грустно подумал Гурьев. И я такой же. Несмотря на всю науку.

И радость у Завадской, наконец, пересилила и удивление, и страх:

— Ого… А Вы, оказывается, орешек! Что ж. В таком случае, добро пожаловать!

— Спасибо. Я знал, что мы поймём друг друга, — и Гурьев улыбнулся весело и открыто.

— Яков Кириллович, а почему — на пол-ставки? Я понимаю, что с кадрами ситуация напряжённая, но… Вы ещё где-то будете?

— Буду.

— Вот как, — Завадская разочарованно отвела взгляд.

— У меня есть важное дело здесь, Анна Ивановна, — тихо произнёс Гурьев. — Ужасно важное и крайне срочное. Поэтому я возьму только литературу. Без русского языка.

— Что же за дело, голубчик, Яков Кириллыч?

— Раскопки в крепости. Ну, и кое-что ещё, в общем, важное — и не проговариваемое вслух.

Завадская долго смотрела на Гурьева. Потом устроилась поглубже в кресле и поджала губы:

— Если вас не затруднит…

— В том-то и дело, что затруднит, — Гурьев вздохнул. — Затруднит, и весьма. Я вам скажу только то, что могу пока сказать. То есть практически ничего. Но проект с раскопками — очень ответственный. А заниматься техническим обеспечением проекта поручено мне.