Ангелы террора - Шхиян Сергей (читать книги онлайн полные версии .txt) 📗
Сразу же после околицы показался большой помещичий дом, стоящий на взгорке. Был он почтенного возраста и прятался под позеленевшей медной крышей. Около самого въезда в усадьбу дорога оказалась мощеной, и колеса экипажа звонко застучали о камень, оповещая обитателей поместья о нашем приближении.
Через несколько минут тряски по камням мы въехали на широкий двор и остановились прямо напротив парадного входа. Судя по архитектуре здания — раннему ампиру — построили этот дом где-то в первой половине девятнадцатого века. Фасад украшали четыре мощные колоны и высокие окна, на фронтоне красовался геральдический щит с гербом, когда-то позлащенным, но давно размытым дождями. Материальное состояние хозяев, на мой взгляд, было средним — дом поддерживался в приличном состоянии, но без изысков, щегольства и старания.
Становой пристав Эрнест Иванович лихо соскочил со своего каурого жеребца и ринулся помогать арестантке выйти из коляски.
В окнах, между тем, мелькали силуэты, но на крыльцо никто не выходил. Наталья Александровна, благосклонно приняв руку пристава, глядеть на него, однако, не стала, кивнула в пустоту и, взбежав по четырем широким ступеням на открытое крыльцо, проскользнула в предупредительно приоткрытую кем-то дверь. Такое пренебрежительное к себе отношение пристава обидело. Он независимо пожал плечами и, краснея, пожаловался:
— Ну, посудите сами, что мне мадмуазель Капустина? Как же можно человека ни за что казнить.
— А кто эта Капустина? — поинтересовался я.
— Дочка нашего купца-мильенщика. Самое главное, я с ней и словом не обмолвился, один только раз станцевал в собрании, а Наталья Александровна меня за это уже второй месяц тиранит. Вот и в революционерки назло сбежала. Хорошо, мужик Еремей мальчишку прислал сказать, что она у него в избе народ идеями смущает, а то бы с их маменькой удар случился.
Статный, румяный пристав выглядел искренне огорченным. Мне было не совсем ясно, что у него общего с генеральской дочкой. Сколько я мог судить, в полицию, да еще сельскую, шли люди невысокого социального статуса, без высшего образования и хороших перспектив на карьеру. Поэтому у него с революционной генеральской дочерью получалось, как в старинной песне: «Он был титулярный советник, она — генеральская дочь».
— Пойдемте, сударь, в дом, — прервал мои размышления Эрнест Иванович. — Его превосходительство, верно, захочет с вами познакомиться.
Я не стал возражать, и мы прошли в дом. Как и снаружи, внутри он выглядел респектабельно, но не роскошно. Миновав прихожую, мы проследовали в залу с навощенным полом из широких дубовых плах. Она была внушительна, но не велика, метров 50-60 с обложенной изразцами высокой голландской печью, большим красивым камином, несколькими кожаными диванами вдоль стен и традиционными портретами хозяйских предков, на которые я вначале не обратил внимания.
— Присаживайтесь, сударь, — пригласил меня пристав, — вам придется подождать, Наталья Александровна очень упрямая барышня, она сейчас с родителями спорит.
Мы присели на ближайший к двери диван. Пристав тут же замкнулся в себе и принялся переживать случившееся, шевеля губами и помогая мыслям мимикой. Я же от нечего делать взялся за неблагодарное и скучное дело: рассматривать висящие на стенах портреты. Судя по нарядам предков хозяина, особой древностью род Натальи Александровны не отличался. Во всяком случае, свои изображения они начали заказывать сравнительно недавно, где-то со времен Отечественной войны 1812 года. Я, по понятным причинам, сначала устремил свое внимание на портреты дам, особенно в глубоких декольте, потом мельком осмотрел мужскую составляющую семьи. Портреты, даже парадные, могут многое сказать внимательному наблюдателю, от выбора художника до амбиций заказчиков. Семейство, в которое я попал, выглядело вполне достойно. Правда, что-то в их лицах все-таки зацепило мое внимание, но что, я сразу не понял, а поразмыслить на эту тему не успел.
В зал вошел пожилой джентльмен в светлом домашнем шевиотовом костюме, как говорили в нашем XVIII веке, «неглиже». Было ему, по виду, слегка за пятьдесят. Волосы у хозяина уже начали седеть, но еще не поредели, и смотрелся он импозантно, этаким рафинированным, холодным аристократом.
Мы с приставом встали. Было похоже, что Эрнест Иванович хозяина побаивается, но, тем не менее, держался он вполне молодцом, без подхалимского раболепия.
— Позвольте, ваше превосходительство, отрекомендовать вам спутника Натальи Александровны, — почтительно, но без подобострастия, произнес он, отвешивая полупоклон.
Их превосходительство коротко мне кивнуло, ожидая продолжения представления, но что говорить дальше, пристав не знал, мы с ним как-то не успели официально познакомиться. Я пришел ему на помощь, спасая от недовольства за такое должностное упущение, и представился сам:
— Харлсон Василий Тимофеевич.
Хозяин, не последовав моему примеру, себя не назвал, только вновь кивнул и обратился к приставу:
— Спасибо, господин Гусев, за помощь, более не смею вас задерживать.
Пристав, заметно сглотнул застрявший в горле ком, покраснел, поклонился и оставил нас одних.
— Прошу садиться, — холодно предложил мне джентльмен, опускаясь на противоположный от меня конец дивана. Я последовал его примеру, как мне казалось, не уступая ему в холодной вежливости.
— Изволите, как и моя дочь, быть революционером? — подождав, пока я приму удобную позу, спросил генерал.
Мне такой оборот разговора понравился, и я, не меняя выражения лица, ответил в его же тоне:
— Никак нет, не изволю.
— Что же вас с ней объединило? — опять нашел обтекаемую формулировку хозяин.
— Только крыша крестьянской избы, где мы случайно сошлись.
По тому, как что-то дрогнуло у папеньки в лице, я понял, что использовал не совсем правильный термин. Пожалуй, употреблять слово «сошлись» в таком контексте мне не следовало, Тем более, что я в его глазах был не только подозрительной личностью безо всяких устоев, но и оборванец, наряженный в лохмотья, провалявшиеся незнамо сколько лет в гутмахеровском подвале. Однако, Александр Иванович стойко выдержал удар и, не меняя голоса, поинтересовался:
— И каковы ваши дальнейшие намерения.
Я не стал извинениями и поправками усугублять возникшую неловкость и ответил просто:
— Если у вас больше нет ко мне вопросов, я намерен уехать в Москву.
— А как же Наташа?
Опять в разговоре возникла двусмысленная недомолвка, которую мне пришлось преодолевать за счет наигранной наивности:
— Когда мы сегодня утром познакомились с вашей дочерью, у нас произошел разговор на политические темы, и у меня создалось впечатление, что Наталья Александровна посчитала меня ретроградом. Так что, думаю, она не расстроится, если я покину ваш дом. Впрочем, если ей будет приятно мое присутствие…
Последнюю фразу я недоговорил за ее ненадобностью, так как ключевые слова во всем, что я сказал, были: «познакомились сегодня утром». Они отвергали все остальные вопросы. Было видно, как у чадолюбивого папеньки сразу же отлегло от сердца, и на меня он взглянул почти с симпатией.
— Так вы с Натальей Александровной познакомились только сегодня утром?
— Да, — подтвердил я, — совершенно случайно. Меня в избу, в которой она собиралась бороться за народное счастье, привез крестьянин Еремей.
Расслабившийся было Александр Иванович опять напрягся и, хмурясь, попытался объяснить поведение дочери:
— Поверьте, уважаемый Василий Тимофеевич, моя Наташа чудесная девушка, но последнее время с ней не стало никакого слада. Она откуда-то набралась вздорных идей, увлеклась всякими… планами и теперь говорит только о… тяжелом положении народа и просвещении, — после заминки договорил генерал, не решившись произнести крамольного слова «революционные идеи».
— Что здесь особенного, — успокоил я отца с высоты своего зрелого возраста, — молодежь всегда ищет новых путей и восприимчива к радикальным мыслям, только мне показалось, что Наталья Александровна немного отстает от моды, народники и хождение в народ ближе вашим ровесникам, чем ее. Вот если она увлечется более революционными методами…
