Слово шамана (Змеи крови) - Прозоров Александр Дмитриевич (книги онлайн бесплатно серия .TXT) 📗
— Ясное дело, — кивнул хозяин усадьбы. — Ну, коли государь на службу призывает, стало быть, пойдем. От долга перед Русью Святой открещиваться не станем.
— И я с тобой, — моментально сообщила Юля. — Одного не отпущу.
— Ну куда тебе, Юленька? — развел руками Варлам. — То ведь не набег скорый, и не свой поход в охотку. Там ведь и в сечу ходить придется, и от лавы татарской строй держать…
— А то я в поход не ходила, — хмыкнула бывшая спортсменка. — Забыл, как мы крестоносцев на Луге долбали?
— Любая моя, — осторожно попытался возразить муж. — Но ведь не было у нас с тобой тогда детей малых. И хозяйства никакого не имелось. Только сабля, да шкура медвежья на двоих.
— Я на шкуре его спала, — пояснила Юля для навострившего уши Адашева. — А он рядом на траве.
— Помню, — кивнул гость. — Помню я историю про поход сей. Это когда опричник государев Зализа Семен Прокофьевич набег ордынский зимой остановил?
— Он самый, — кивнула Юля и запоздало сообразила, что спать зимой на траве, мягко выражаясь, затруднительно. — В общем, невенчаны мы еще были.
— Понятно, — пригладив бороду, кивнул Даниил Федорович. — Коли невенчаны, тогда да.
— Но будь моя воля, — не удержался Варлам, — я бы тебя и тогда в сечу не пустил.
— Не пустил бы в сечу, — не сдержав улыбки от давнего воспоминания, парировала Юля, — некого было бы потом в Каушту из Бора по реке домой везти. Ты помнишь, когда мне про десять сыновей первый раз сказал?
Батов тоже улыбнулся и взял жену за руки.
— Я вот рассказать тебе хотел, Варлам Евдокимович, — с серьезным выражением лица начал гость. — Про помещика нашего, Думова Сергея из-под Вологды. Ходил он на Засечную черту с ополчением, татар о прошлом лете стеречь. Так представляешь, вернулся через год домой, а приказчик его, оказывается, все добро продал, смердов обобрал до нитки, отчего те по соседям разбежались, казну всю помещичью собрал, да и сбежал с нею незнамо куда. Так и остался боярин Сергей только с тем, с чем в поход собирался: оружием, котелком медным, да топориком малым. Теперь побирается, сердешный, на дороге, что в Клин от Москвы ведет.
— Слышал я про такое, — кивнул Варлам. — У нас в Водьской пятине тоже староста деревенский помещика обобрал, пока тот в походе был. Оброк весь собрал, деньги, что у боярина в кубышке имелись, вынул, добро продал, да в бега ударился.
— Ну что вы врете, как сивые мерины? — вздохнула Юля. — Что вы мне голову морочите? Ну, коли ваш Сергей боярин, коли поместье от родителей получил, так наверняка у него в усадьбе бабка с дедом, мать или отец старые еще живут, жена с детьми, сватья-теща али еще какая приживалка обитает! Кто же даст приказчику смердов сживать или в казну лапу невозбранно запустить? Даже если государь воину храброму поместье пожаловал — все одно жена быть должна, родственники какие прибьются. И уж если бояре ваши дураки такие, что всех близких со свету сжили, из дома своего выгнали: так ведь и приказчика он сам выбирал. О чем думал? Страсти, что вы придумываете, только у одного на тысячу случиться могут. И то не обязательно случатся. Что вы мне вкручиваете, мужики? Я что, похожа на идиотку?
— Ты, боярыня Юлия, — вкрадчиво сообщил Адашев, — похожа на хозяйку, что поместье свое без пригляда бросить готова. И родичей у тебя, как я вижу, в усадьбе нет.
— Сговорились?
— Как можно? — улыбнулись в одинаковые бороды витязи. — Что есть, то и говорим.
— Это дискриминация женщин!
— Это любовь к тебе, милая моя, — ответил Варлам, уже успевший не раз услышать мудреное ругательство. — Я тебя пред Господом беречь поклялся, и в дальний переход, за Дикое поле брать не стану. А ну, беда случится? Я-то ладно, наше дело ратное. А тебе рисковать нельзя, женщина ты. Честь моя, любовь и отрада.
— Мне тебя потерять тоже страшно. Как я одна останусь? Лучше вместе…
— И говорить так не смей! А кто детей растить станет? Хозяйство хочешь на распыл пустить?
— Э-э, какие у вас мысли печальные, хозяева… — потянул гость. — А я-то усадьбу вашу за крепость крепчайшую принял, рубежи московские с юга означающую. Даже местом сбора для рати назначил, что на татар пойдет. Через неделю тронуться отсюда должны. А вы никак погибать собрались, на силу свою более не рассчитываете?
— Не дождутся, — буркнула Юля, исподлобья зыркнув на мужа. — Мы еще их всех переживем. Идите к колодцу руки мыть, и в трапезную приходите. Распоряжусь Мелитинии, чтобы накрывала.
— Боится за тебя, — понимающе кивнул дьяк, оставшись наедине с хозяином.
— Знамо, боится, — кивнул Варлам. — А скажи мне, Даниил Федорович, как ты собираешься татар останавливать? Степь широкая. Где у них на дороге не встанешь, все одно стороной обойдут.
— Да есть у меня мыслишка, Варлам Евдокимович, — улыбнулся в бороду гость. — Не первый год со степняками грызусь, знаю, где у них слабое место…
Второго июля тысяча пятьсот шестьдесят восьмого года на южном берегу Северского Донца, неподалеку от Изюмского брода, немногочисленные невольники, взятые во время наскока на оскольские, тамбовские и воронежские земли, начали сворачивать татарские шатры и укладывать ковры, подстилки, деревянные жерди каркасов, железные треноги жаровен и очагов на телеги. Хорошо отдохнувшие за две недели на сочных зеленых пастбищах скакуны снова оказались под седлом у не менее хорошо отдохнувших нукеров, вдосталь повалявшихся на толстых потниках под теплым солнцем, отъевшихся парной бараниной и говядиной, заменившей надоевшую за время похода конину, насладившихся ласками рыхлых румяных невольниц, что вскоре окажутся на шумных рынках Кафы и Гезлева. В тот же день нукеры начали сворачивать шатры и в обширном лагере возле Op-Копы. Сахыб-Гирей, так и не дождавшись возвращения племянника, двинул тридцать тысяч собравшихся под его бунчуком нукеров на восток, вдоль побережья Азовского моря, собираясь обогнуть его, переправиться возле Азова через Дон и пойти дальше, вверх по течению реки Сосыки, углубляясь в черкесские земли.
Второго же июня поднял в седла собравшихся возле Батово русских воинов дьяк Даниил Федорович. Для поддержки пятитысячного боярского ополчения подошло четыре тысячи городских стрельцов от города Мценска и еще три тысячи — из Одоева.
