Спасти Москву - Ремер Михаил (книги онлайн полностью TXT) 📗
– Я предлагаю тебе идти вместе. Я предлагаю тебе свою руку, а вот что тебе с ней делать, то решать тебе.
– Тогда будь рядом, когда я решу.
– А вот этого я тебе обещать не могу, хотя и «нет» не скажу. Ты же сам видишь: Мамай обескровил земли мои. Да и ты верно подметил, небратские дела меж князьями русскими творятся. Один на другого зуб точит да о власти лишь помышляет. На что тебе союзник без земель да без дома? Мне спиной к Витовту воротиться, что смерть. У него в руках – сила великая! Такая, что и Орду содрогнуть может! Да и в доме непорядок, подмести надобно бы, – Донской кивком показал в сторону окошка. Только сейчас обратил внимание на странный шум снаружи. Крики, матерки да гул толпы. – Все, что скажу сейчас, так то, что ты можешь рассчитывать на теплый прием в моих землях. А сейчас забирай своих людей и принеси добро в свой дом, брат мой.
– Спасибо тебе, брат, – чуть склонив голову, отвечал гость.
– Но сперва – взгляни, – тяжко поднявшись на ноги, тот решительно подошел к одной из бойниц и, распахнув створки, замер, глядя куда-то вниз. Тохтамыш последовал за ним. Все остальные же высыпали на крылечко, и Булыцкий, не успев сообразить, что происходит, подхваченный Твердом да Милованом под руки, вдруг оказался на улице.
Там, перед самыми окнами княжьих палат уже готовилось кровавое действо. Армия Тохтамыша хоть и двигалась стремительно, но успела сорвать дружины Рязанского, Муромского да Суздальского княжеств, примкнувшие к захватчикам. Теперь, плененных и униженных, их подвезли телегами к Кремлю, где уже торчали из земли несколько устрашающих пеньков, вокруг которых с грозным видом ходили суровые палачи, ловко орудующие холодно сверкающими на солнце причудливой формы топорами. Как успел разглядеть преподаватель, все они были славянами, по крайней мере ни одного монгола среди них он не разглядел.
Поодаль толкались зеваки, собравшиеся посмотреть на казнь. Везде: на крышах, в окнах, на крылечках сидели, стояли, лежали о чем-то скорбно перешептывающиеся жители столицы. Кто с жалостью, кто с ненавистью, а кто и с радостными выражениями на физиономиях, пялились они на сваленных, словно тюфяки в телегах, пленных. Между телегами, нудно распевая молитвы и мерно бряцая кадилом, ходил святой отец.
Пленники – кто молодые, совсем юнцы, кто пожилые мужи, повидавшие на своем веку, но все славяне. Кто-то, тяжко раненный, неподвижно лежал, не подавая и признаков даже жизни, кто-то со слезами на глазах кричал что-то в толпу, умоляя отпустить, кто глядя куда-то в небо, а кто и с безумными лицами, пытаясь высвободиться из опутавших их веревок, сейчас были в центре внимания.
– Стой, Никола! – прорычал ему на ухо Тверд, едва лишь Булыцкий попробовал вырваться. – Раз продали и еще продадут! Пусть их, другим чтобы неповадно было!
– Да пусти ты!
– Стой, говорю!
– Отпусти! Не хочу видеть?!
– Стой! Князь велел! Сказал: «Победа тоже крови стоит! Победа без крови – не победа. И золотом не откупишься, если кровью не воздал. Предателей кровь прольется пусть. А чужеродец запомнит пусть, если и дальше хочет историю ладить по-своему, то без крови не творятся вещи такие», – а еще сказал, что грех этот его, и перед Богом отвечать ему, князю, но не чужеродцу. А не пролить ее сейчас, так Тохтамыша снова на земли ждать.
Булыцкий, дернувшись, вдруг обмяк. Голова закружилась, да так, что тот едва устоял на ногах, удержавшись только благодаря мертвой хватке товарищей своих.
Гул толпы распорол пронзительный выкрик одного из росичей. В тот же миг несколько крепких воинов подбежали к первой телеге и, похватав попавшихся под руку дружинников, поволокли тех к месту казни. Резкие выкрики палачей, матерки да визги приговоренных с соседних телег, стоны да ахания толпы смешались в одну безумную симфонию, вдруг запнувшуюся об несколько тупых ударов металла о дерево. Первая кровь обагрила землю. Толпа взорвалась стонами, криками и бабьим ревом. Оно хоть и врагами оказались пришельцы, да все равно оскорбились жители тем, что свои же и казнь вершили; впрочем, возьми топоры пришельцы, оно бы и неизвестно, чем все закончилось бы. А палачи между тем уже тащили новые жертвы. Пока из телег, где лежали неподвижные. И снова глухие удары оборвали чьи-то жизни. И снова. И снова. Тела палачей сверкали от проступившего пота, земля стала мягкой от крови, толпа, раскачавшись и разбившись на сотни перекошенных аляпистых пастей, заплаканных глаз да сжатых кулаков, взорвалась негодующими криками. И тут Тохтамыш поднял руку, останавливая разошедшихся палачей. Повернувшись к Дмитрию, он через переводчика что-то сказал, почтительно склонив голову.
– Великий хан Тохтамыш не желает больше лить кровь, – прокричал лысый монгол, и несколько глоток тут же разнесли этот крик дальше, успокаивая толпу. – Мой брат Дмитрий показал мужество, силу, мудрость и волю! Он показал и свою щедрость, и я хочу отплатить ему тем же! Росич больше не умрет! Я дарую жизни всем, кто попал в плен. Пусть они помнят, что обязаны жизнью великому князю! Моему брату!
Толпа, еще как-то удерживавшаяся на месте, теперь с воем ринулась вперед к телегам, поднимая, разрезая веревки и распутывая сородичей. И пофиг им уже было, что еще пару дней назад они пришли с мечом на московские земли! Десятки рук хлопали еще не понимающих, что произошло, пленников по плечам, кто-то из баб бросился перевязывать запекшиеся раны, вытирать заплаканные лица молоденьких еще совсем дружинников, а князь с Тохтамышем, о чем-то беседуя, удалились. Железные хватки Милована и Тверда ослабели, выпуская пенсионера на свободу, и тот, покачиваясь, словно пьяный, побрел куда-то в сторону колокольни.
Уже под вечер княжеским персонам был устроен пир, так что Булыцкий так и не смог свидеться с Дмитрием Ивановичем. А ночью от переживаний занемог он, да так, что провалялся на жесткой койке и лишь силы в себе нашел выйти да посмотреть вслед удаляющемуся объединенному войску. Чудно было так видеть Дмитрия и Тохтамыша, скачущими рука об руку впереди длинной вереницы возбужденных воинов. Под крики провожающих огромная черная змея медленно потянулась прочь от крепостных ворот в направлении земель непокорных князей.
– Думаешь, не предаст? – осторожно поинтересовался Милован, кивком указывая на скуластого пришельца.
– Не знаю, – честно ответил тот. – После того, что вчера князь учудил, и неведомо мне, какое еще предательство может быть…
– Учудил?
– А как еще братоубийство обозвать такое?
– Братоубийство? Уж ты не думаешь про себя, что князя мудрее? – проронил стоящий рядом Владимир.
– Разбить Тохтамыша да дань остаться платить?! Своих же казнить да набегом по русским землям бок о бок пойти? Да где же мудрость здесь, а?!!
– А то ты знаешь, как кто и на кого зуб точит, а?! – прикрикнул в ответ тот. – Или не говорил сам: Тохтамыша принять?!
– Так не отпускать же на братьев!
– Братья?! – расхохотался в ответ тот. – Да с такими братьями оно вернее в берлогу сунуться, все одно спокойней будет! Понуканиями, думаешь, дружинники рязанские да соседи их в поход пошли с Тохтамышем?! Да кукиш тебе! За хабаром пошли они. Все одно кого грабить: Москва или Самарканд. Где хабар богаче, там и милее!
– Так не казнить их за то было, да еще и топорами своими же!
– А чьими? – искренне удивился его собеседник. – Как чужими, так и хану показали бы, никто он нам. Что пока нужен, братом кличут, а чуть что не так, так и армией его, как своей, распоряжаться будет. Нет, такую обиду он вовек не простит! А так сам Тохтамыш спугался. Знает, что и своих не пощадит князь великий, что уж про чужих сказывать?! Оттого и казнь остановил! Да и казнили тех, кто свое откоптил уже. Тех, кому по-всякому смерть грозила, хоть бы и с заботами! От мук избавили их. Об их судьбе еще с дюжину мечтают; те бедолаги, что в горячках мечутся сейчас да заживо гниют. Не видел, что ли, таких?
– Так ты что мне, что благо великое князь совершил, толкуешь сейчас?
