Новый путь (СИ) - Большаков Валерий Петрович (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
— Володя! — генсек развернулся всем телом, как вепрь, подзывая офицера выездной охраны.
Парфенов быстро подошел, косясь на председателя КГБ, и тот сдержанно кивнул ему.
— Все в порядке, Леонид Ильич, руль больше не заедает! — бойко доложил Владимир. — Тяги мы выправили, распределитель заменили.
— Ну, и отлично, Володя, спасибо, — благодушно проворчал Брежнев, и повернулся к Андропову. — Пойдем, Юра, прогуляемся, воздухом подышим…
Минуя затейливые клумбы, куда комендант объекта «Заречье-6» заботливо ссыпал снег с дорожек, Леонид Ильич и Юрий Владимирович неспешно удалились по аллее, попадая в окружение голых бесстыдниц-берез и пышных елей, одетых по сезону — в колючую хвою.
— Нашли, кто на Михал Андреича покушался? — сдержано поинтересовался Генеральный.
— Ищем, Леонид Ильич. Исполнителей мы нашли, посредников вычислили, а вот заказчики… Они-то и есть главная сволочь! Следы ведут в Киев и Тбилиси. Как бы не сговорились нацмены…
— А ты приглядывай за ними, Юра, — хладнокровно сказал Брежнев. — И не церемонься особо. Пожестче надо с врагами народа! — он усмехнулся. — Я не играю в Сталина, Юра, просто нельзя иначе. Уж сильно все запущено. «Эпоха застоя»! Твою ж ма-ать… Мы-то думали, что все, завоевания Октября — навсегда, как бриллианты, а оно вон как…
— Время есть, Леонид Ильич, — неуклюже утешил Юрий Владимирович. — Мало, но есть.
— Десять лет, Юра! — Генеральный рубанул воздух сжатым кулаком. — Две пятилетки! Вот и все, что у нас в загашнике. Разве это срок? А надо успеть! Вот и качаюсь, от «Бровастого» к «Усатому» и обратно, хе-хе… Ну, ладно, хватит пре-амбул. Завтра соберемся, отправим Подгорного на пенсию. Верховный Совет я и сам возглавить могу, невелика работа. Введем в Политбюро Романова, примем в кандидаты Катушева, Воронова, Егорычева, Долгих… Проверенные товарищи. А теперь — амбула, — он неласково усмехнулся. — Гречко не дает сокращать армию, п-паскуда… А где еще взять деньги на жилье, на дороги, на какие-нибудь заводы по выпуску памперсов? Слыхал про такие?
— Слыхал, — кивнул Андропов, замирая в душе.
— По-хорошему маршал не уйдет, — заугрюмел Брежнев, — и по-плохому его не снять. Только ликвидировать.
— Это приказ, Леонид Ильич? — негромко спросил председатель КГБ.
— Да, это приказ, — твердо сказал генсек, и дотронулся до верхней губы, куда залетела щекочущая снежинка. Юрию Владимировичу показалось, что «Бровастый» утер усы, а ветерок, качнувший молодую елочку, будто донес давнее, спокойное и жесткое: «Лаврэнтий, разберись…»
— Сделаем, Леонид Ильич.
— Ни Крючкову, ни Чебрикову ни слова, — строго предупредил Брежнев. — Цвигуну можно. Иванову твоему…
— Понял, — отчетливо кивнул Андропов.
— Ну, пошли тогда, — заворчал Генеральный секретарь, валко поворачиваясь кругом. — Витя[14] нам мяска наготовила, свеженинки! Обидится, если не попробуешь. Хлопнем по рюмашке… не чокаясь, хе-хе…
Председателю КГБ померещилось на мгновенье, что на носу засели не привычные очки в тонкой золотой оправе, а наркомовское пенсне.
«Наше дело правое, — повторил он в мыслях, — враг будет разбит, победа будет за нами!»
Среда 31 декабря 1975 года, вечер
Зеленоград, Солнечная аллея
Уже стемнело, а я все всматривался в окно фырчащего «Икаруса». Ленинградское шоссе выглядело заброшенным — пустынная трасса! Лишь разок блеснули фары встречной «Волги», поспешавшей в столицу нашей Родины. Четыре часа до Нового года.
— Кажется, все-таки успеваем, — вздохнула мама, откидываясь на сиденье.
— Да куда мы денемся, — успокоил я ее. — Тут ехать-то…
— Ой-ё-ё, ёжечки ё-ё…
— Вон, вон огоньки! — воскликнула Настя. — Подъезжаем уже!
Пассажиры заулыбались девичьей непосредственности, а я вернулся памятью к школьному «утреннику», хотя действо заняло вечер воскресенья.
…Школьные уроки сходили на нет, сами учителя вели занятия будто по инерции, а потом все скопом украшали школу. Младшие классы старательно клеили гирлянды из флажков и колечек, вырезанных из цветной бумаги. Пятиклассники бродили по рекреациям, раздергивая вьющийся «дождик» на невесомые серебристые струйки-паутинки, лепили их на мокрые клочки ваты и бросали к потолку — ватки клеились цепко. Ну, а мы, как солидные выпускники, наряжали елку в актовом зале.
Из Сулимы получилась очаровательная Снегурочка. Такой шаловливой и кокетливой, обаятельной и веселой я Риту еще не видел. Иногда, правда, ее черные «очи» влажнели с избытком — наверное, девушка вспоминала о «матери-предательнице». Тогда я исполнял роль Деда-Мороза, хотя мне и не дали шубы с бородою — веселил «Маргаритку» и отвлекал от печальных мыслей…
— Приехали! А вон папа!
Ворча, «Икарус» подъехал к остановке, и Настя первой выскочила из автобуса, набрасываясь на хохочущего отца. Закружив дочь, он окутался радостным визгом, как серпантином.
— Багаж, багаж! — подхватилась мама.
Пока она лизалась с папой, я вытащил из мерзлого нутра «Икаруса» наши пожитки — тяжеленные сумищи, битком набитые соленьями, целым ведром отборной картошки, закутанной в верблюжье одеяло, и даже новенькими шторами, заботливо уложенными сверху банок, чтобы не помялись.
— Привет, лауреат! — отец притянул меня и облапил.
— Да ладно… — заулыбался я.
— Купил уже что-нибудь?
— Прицениваюсь, пап! Кухонный чешский гарнитур в новую квартиру. За шестьсот сорок всего!
Папа захохотал, и подхватил сразу две сумки.
— Ого!
— Вес взят! — ухмыльнулся я.
— И вы всё это тащили?! Аллес капут…
— Миша нам не давал! — пожаловалась мама.
— Молодец, сына! Да я тут рядом, во-он наша общага!
И мы потопали по тропинке между молчаливых сосен. Деревья дремали, лишь порой, как бы спросонья, пошевеливали лапами, и тогда по хвое скользил снег, рассыпаясь в воздухе искристой пыльцой.
«Общага» оказалась «гостинкой», стильной и чистой, без тех загаженных темных коридоров с расписанными стенами, на кои я насмотрелся в будущем. Лифт, слава богу, работал. Не переставая гомонить, мы поднялись на тринадцатый этаж, и ввалились всем семейством в просторную комнату.
— Ух, ты! — обрадовалась мама, снимая шубку. — У тебя даже санузел есть!
— А как же! — моментально возгордился отец, с нежностью глядя на свою прелестную «половинку». — Майне кляйне…
— И плита! — восхитилась мама, как будто не замечая повышенного интереса к своей персоне. — Ух, ты… И холодильник!
— У меня и телевизор есть! — похвастался папа.
— А где мы спать будем? — крикнула Настя, заглядывая в «аппендикс»-альков, где уместилась двуспальная кровать.
— Лично я, — засмеялась мама, кладя ей руки на плечи, — вот в этом спальном вагоне!
— А у нас с тобой плацкарта! — подмигнул я сестричке.
— Это как?
— Постелим на полу! — бодро сказал отец, не сводя глаз со своей «Лидочки». — Аллес гут!
Настя захлопала в ладоши.
— Всё, всё! — мама повязала фартучек и приняла командование. — Быстро накрываем на стол! Наступающий пора встречать, а мы еще уходящий не проводили! Настя, на тебе сладкое и чай. Миша, почисти картошку, пожалуйста!
— Есть! — лихо козырнул я.
— Не померзла?
— Не успела! — фыркнул я.
Сестренка, напевая, вынула из сумки роскошный вафельный торт и две пачки невиданного чаю — «Цейлонского», по пятьдесят две копейки.
— Пап, а чайник где?
— Чайников не держим-с. Электросамовар! На подоконнике.
— Так, вижу…
Папа гордо выставил на стол бутылочку «Токайского», и отправил на балкончик «Советское шампанское» — впитывать холод, дожидаясь последних утекающих минут.
А я чистил картошку — и будто плавал в тихом омуте, с головой окунаясь в тепло и ласку. В час веселой суеты, немного бестолковой суматохи, как-то по-новому понимаешь родство и близость. По телику Иван Васильевич менял профессию, но Гарины больше интересовались собой.
Мама вешала шторы на голое окно, вытягиваясь стрункой, а папа удерживал ее, едва справляясь с жаркими позывами…
