Второй шанс (СИ) - Марченко Геннадий Борисович (бесплатная библиотека электронных книг .txt) 📗
– Дом ещё довоенной постройки, – продолжал дед, подсовывая мне в сенях видавшие виды шлёпанцы. – Раньше отопление было печное, а лет десять назад Пески газифицировали, и мне провели, печку тоже к газу подключили. Водопровод тоже провели, это уже Мишка постарался. Он у меня в обкоме инструктором, руководит отделом строительства… Мне предлагал однокомнатную в новостройке, но я отказался. Здесь всю жизнь прожил, здесь и помру.
Мы уже вошли в комнату и Борис Никанорыч посмотрел на висевшую на стене, забранную в рамку фотографию, на которой были изображены средних лет мужчина и женщина в беретке. Мужчина, в котором узнавался хозяин дома, был в военном кителе с погонами капитана, с рядом медалей и орденами: два ордена Красной Звёзды и орден Отечественной войны I степени. Да, и впрямь, боевой был товарищ Козырев-старший.
В доме чистенько, прибрано, хотя хозяйки я не видел, да и вообще, не покидало такое чувство, что женщина здесь давно не появлялась. Словно прочитав мои мысли, дедушка Инги сказал:
– Моя-то уже шестой год как померла, один теперь кукую. Ничего, привык… Вон, телевизор включу, он и болтает, вроде как ещё кто-то в доме есть. Смотреть-то всё равно нечего, особенно когда какой-нибудь съезд партии начнут показывать… Тошно на этих старых пердунов смотреть, лучше бы внуков нянчили… Ладно. Не в ту сторону разговор повёл… Карандаш-блокнот взял? Садись, щас чайку попьём с малиновым и вишнёвым вареньем, сам варил. Только я чайник сначала поставлю, пока греется – начну рассказывать. Так что тебя конкретно интересует?
Так, за чаем, который периодически обновлялся, и выкуренной пачки «Беломор-Канала» я услышал немало интересных историй о прошлом разведчика, достойных отдельного повествования. Борис Никанорыч не миндальничал, говорил всё, как было, порой с анатомическими подробностями, когда вспоминал, как доводилось резать часовых.
– Война закончилась, думал, вернусь в Пензу, обниму наконец свою Антонину и мальчишек. Я же их совсем маленькими помнил, когда на фронт уходил, Серёжка вообще в пелёнках спал. Но пришлось ещё задержаться, отправили меня на Западную Украину, отлавливать бандеровцев и прочую лесную сволочь. Долг превыше всего. Знал бы ты, Максимка, что эти изверги с людьми вытворяли…
И ещё пласт таких впечатлений, что порой по телу мурашки бежали. Демобилизовавшись в 47-м, Козырев-старший вернулся наконец в Пензу, хотел устроиться на велозавод, где успел поработать до армии, но ему предложили работу в милиции. Слишком уж много после войны развелось всякого жулья. Никанорыч подумал и согласился. Начинал в своей капитанской должности, был на оперативной работе, возглавлял отдел по борьбе с бандитизмом, был ранен, закончил академию МВД, вернулся уже на должность главного по кадрам УВД, а в итоге дослужился до полковника, в этом звании и ушёл в отставку.
Я про себя удивился, насколько скромно живёт отставной полковник по сравнению с его коллегами из будущего.
– Мишка решил пойти по партийной линии, – заканчивал своё повествование пенсионер, – а младший в чекисты подался. Вроде как выбились в люди, внуков мне нарожали, про своего старика не забывают, постоянно помогают, даже если не просишь… Вон и телефон, – он кивнул на красного цвета аппарат на тумбочке, – тоже сыновья похлопотали. Всё хорошо, вот только скучаю по Антонине своей. Каждую ночь мне снится. Быстрее бы уж на тот свет, что ли, зажился я.
– Да какие ваши годы…
– Ты, Максимка, ещё молодой, многого не понимаешь, – вздохнул он. – Ладно, всё я уже тебе про себя рассказал, хватит тебе для книжки? Ну тогда беги домой, пиши, потом не забудь подарить экземпляр. И если что, звони, номер у меня простой – 64-41-45.
От Бориса Никанорыча я вышел уже в сгущающихся октябрьских сумерках, полный новых впечатлений. На прощание дед заметил, что в свои 15 лет я общался с ним, как взрослый, и задавал правильные вопросы. Ничего не могу с собой поделать, 58-летний мужик никак не хочет подстраиваться под подростковую внешность. Что же касается услышанного от Козырева-старшего, то, пусть финал книги и не за горами, но что-то из того, о чём мне рассказал ветеран, я обязательно вставлю в сюжет. Ничего страшного, если я и его впишу в предисловие, места всем хватит.
Придя домой, я поужинал и сел корпеть над книгой, а мама, переделав домашние дела, заняла место в кресле перед телевизором, в бормотание которого я почти не вслушивался, и вдруг возбуждённо заявила:
– Максим! Это не тебя ли показывают?
Она привстала, прибавляя звук, а я бросил взгляд на экран… И точно, я, собственной персоной! Правда, чуть позади нашего небольшого хора, который исполняет «Гимн железнодорожников». Затем показывают ведущего в студии, который рассказывает, что гимн был сочинён учащимися железнодорожного училища, и так пришёлся зрителям по душе, что, вполне может быть, действительно станет гимном трудящихся этой отрасли.
– Но на этом выступление учащихся училища не завершилось, – чуть картавя, продолжил ведущий программы Яков Клейнерман. – Ансамбль с говорящим названием «Гудок» исполнил ещё несколько песен, в том числе одну, очень пронзительную, посвящённую матерям тех ребят, которые не вернулись с фронтов Великой Отечественной. Предлагаю посмотреть выступление коллектива и послушать эту песню полностью.
Ну вообще-то не только с фронтов Великой Отечественной, и я это упоминал в своём предисловии к песне. Но да ладно, не будем заострять внимание на мелочах.
Я смотрел чёрно-белую картинку, которую кое-как ловила наша телевизионная антенна, и меня распирало от чувства собственной гордости. Это называется – проснуться знаменитым. Так-то после концерта во Дворце культуры я и так стал известен, правда, среди тех, кто присутствовал в зале, а теперь меня увидела вся Пенза и даже область. Эдак, чего доброго, придётся кепку покупать, надвигать козырёк и поднимать воротник, чтобы избежать преследования поклонников и поклонниц… Кстати, что-то мне не нравится моя вязаная шапка, слишком по-детски выглядит. И правда, куплю-ка я себе кепку, буду как Брайан Джонсон из «AC/DC». Только это был его сценический образ, а я так, просто буду носить.
Не прошло и минуты после окончания нашего трансляции выступления, как в дверь постучалась тётя Маша с криком: «Надя, твоего Максима только что по телевизору показывали!» А в течение следующего часа к нам заявились ещё несколько соседок по дому, которым не терпелось посмотреть на героя вечера. Мне не жалко, смотрите, правда, я в майке и трениках, но тут уж, извиняйте, хозяин-барин.
В понедельник на репетиции разговор о будущем альбоме зашёл вполне серьёзный. Валька сказал, что до моего отъезда в Куйбышев мы кровь из носу должны его записать. Правда, к чему такая спешка – толком объяснить не смог, но побожился, что в четверг притащит свой катушечник.
В ответ я заявил, что записать за день полноценный альбом нереально, это нам тогда придётся здесь как минимум до ночи торчать, а завхоз на такие жертвы точно не пойдёт, даже за пузырь. Но можем успеть записать хотя бы пару-тройку вещей. Да и песен всё равно маловато, но коль уж общество просит – то до кучи можно добавить в альбом и песню, которую я спел у своей новой знакомой (ну той, что я героически спас) на её день рождения. Это уже, конечно, голимая попса, ну да чёрт с ним, у нас и без того получается не альбом, а какой-то винегрет. Так что весь понедельник мы разучивали «С днём рождения, Инга». А что, вполне может уйти в народ. Прикольно будет, когда место Инги дворовые исполнители начнут вставлять имена своих девушек. Только эти имена должны звучать более-менее в рифму. Повезёт Викам, они и так в оригинале упоминаются, или Ликам – производное от Анжелика. Ника тоже в рифму. Ничего, народ у нас сообразительный, вывернутся как-нибудь.
Перед тем, как разойтись, я сказал, что к четвергу принесу ещё одну песню. Мелодия давно крутился в моей голове, я её частенько бездумно наигрывал на гитаре ещё в прошлой жизни, а тут решил взяться за вещь серьёзно. В голове изначально крутилась только одна строчка, и то пошлая: «Франсуаза – даёт не сразу…» На следующий день на уроке литературы, делая вид, что внимательно слушаю Верочку, я умудрился родить весь текст песни, три куплета, первый из который повторяется в конце. Он звучал так:
