Пес в колодце (ЛП) - Вольский Марчин (версия книг .txt) 📗
- Ты поведешь? - спросил Лино, усаживаясь на кресло рядом с водителем.
- Так я же в жизни машину не водил…
- А позавчера? – рассмеялся он. – Смываясь с кладбища, ты самостоятельно проехал весь город. Так что не рассказывай мне всякую чушь про амнезию. Технические умения не забываются. Даже если ты всего лишь клон.
- Ладно. Попробую.
Я уселся за руль, инстинктивно застегнул ремень безопасности, отрегулировал положение сидения, повернул ключ зажигания, сразу же глянув и на указатели. Бензина под горлышко. Кондиционер работает. Завелся двигатель. Тут же заиграл радиоприемник. Я плеснул воды на лобовое стекло и запустил дворники.
- Можем отправляться, - весело заявил я.
Мы поехали на юг, направляясь в сторону Рима. Где-то километров через пять нас ждал первый блокпост. Несмотря на работающий кондиционер, мне сделалось жарко. Полицейские казались усталыми и скучающими. Контроль проходил рутинно: "Остановитесь … документы … откройте багажник". Все бремя разговоров взял на себя Лино.
- Домой возвращаемся? – спросил полицейский, осматривая наши паспорта.
- Всю жизнь в Венеции не проведешь, - с улыбкой ответил Павоне. – Тем более, когда у тебя ревматизм.
- В Розеттине синьоры останавливались?
- А зачем, синьор начальник, - Лино оскалил исключительно замечательные, как для нищего, зубы. – По объездной проехали. А что, там что-то любопытное происходит?
- Можете ехать, - полицейский захлопнул крышку багажника.
Через пару часов, не доезжая до Рима, мы очутились на перекрестке с А1 – Автострадой Солнца.
- Куда теперь? – глянул я на своего спутника.
- На север!
19. Перевал святого Бернара
И действительно, время вовсе не является, как казалось мне когда-то, математическим значением. Это живое существо, злорадная река, протекающая в одном направлении все более и более быстрым потоком. Сравните, хотя бы, ночь молодого человека с ночью старца. В этом случае выступают два совершенно различных времени. В молодости каждая ночь долгая, словно декабрьская, кажется, что она не кончается и несет за собой необыкновенные события. У старца же она походит на пару коротких часов в июне, около полуночи. Едва-едва стемнеет, как уже встает новый день, приближающий нас к вечности. Вот если б еще эта быстрая ночь несла с собой обилие вкусов и запахов истинной июньской ночи, набухшей безумием и верой в себя… И надеждой! Напрасные эти печали. Не наполняет старческие ночи пени птиц, не завершится она головокружительной пробежкой по росе, когда все вокруг новое, свежее и чистое, а граница между сном и явью незаметна.
Так что я должен благословить свой случай, во всей мировой истории единственный, сравнимый с удачным прыжком с самой вершины водопада, и всего лишь в одно мгновение перескочил четыреста осеней и зим.
Что самое главное, я чувствовал себя почти что так, как той весной в Розеттине, когда еще жива была Мария, когда я любил ее словно зеленый юноша, но сознание имел зрелого мужа. Сейчас, сидя за рулем, я тоже не испытывал усталости или обреченности, мне хотелось жить, и похоже было на то, что мне это удастся. Каждая миля или, как тут теперь считают, каждый километр отдаляли нас от преследователей. Мы же мчались со скоростью антилопы по дороге, которая без труда пересекала высокие горы, смело углублялась в тоннели, как бы не обращая внимания на милы природы и насмехаясь над помехами, когда-то считающимися непреодолимыми. И эта дорога, казалось, была вызовом самому Богу, явной демонстрацией могущества рода людского, который в мои годы едва-едва ползал на четвереньках, а теперь обрел проворство орла, силу слона и мудрость компьютера.
Павоне, с которого, словно с повешенной на ветру пеленки, окончательно испарились остатки стиля клошара, был прекрасным спутником, он предоставлял мне массу сведений об этом новом мире, диагностируя его решительно, очень точно и без излишней болтливости:
- Во всем виноват Декарт со своим желанием сделать человека и его самосознание мерой всех вещей, - говорил он, а я не протестовал (желая доказывать собственные авторские права, мне пришлось бы рассказать ему слишком многое, да и обвинить Декарта в воровстве). – Человечество попало в просвещенческую ловушку на злость давним представлениям, будто бы мир неустанно портится.
- Aurea prima… (Поначалу был век золотой… - лат.) – процитировал я Овидия.
- Ну да, человечество априори приняло, будто бы золотой век только наступит и начало его строить. Даже ценой холокостов, гулагов, а сейчас – политкорректности. Такая операция весьма походит на перемещение мужского достоинства с переда на зад, что, возможно, жизнь и облегчает, хотя трудно контролировать, кого на самом деле имеешь. Поверь, Альфредо, будучи молодым, я брезговал консерваторами сильнее, чем шпинатом. Я считал их экскрементами разума. Сегодня же я и сам один из таких отходов, но обязан покорно принять, что человек по природе вещей – существо несовершенное и не способное к самореформированию…
- Неспособное, говоришь?
- Без стимула снаружи, человек, оставленный на съедение голой биологии и потребительству, должен дегенерировать, теряя все то, что было в нем лучшего. Раньше или позднее, он возвратится на дерево или, скорее всего, в пещеру, поскольку, в результате его радостной деятельности, деревьев уже не будет. Чтобы он мог совершенствоваться, ему нужны – точно так же, как живая изгородь нуждается в секаторе садовника – моральные нормы, авторитеты, традиции… другими словами – вера, ибо все, в конце концов, сводится к фундаменту, каким было Откровение.
- Выходит, ты не веришь в собственную динамику прогресса?
- Я верю в ограниченность человеческого разума. Послушай, Альдо, или, как ты сам того хочешь, Альфредо, хотя ни того, ни другого имени ребенку при крещении я бы не дал: человек видит всего лишь долю солнечного спектра, слышит небольшой диапазон звуков, его чувство обоняния – это всего лишь одна миллионная часть возможностей любого глупого пса, тогда почему же априори предполагать, будто бы он все способен понять и осознать? Тем временем мы, самонадеянно полагаясь на, якобы, разум, совершенно избавились от какого-либо смирения. В отношении природы и в отношении Бога.
- Так ты веришь в Бога? – спросил я, глядя на странный амулет в форме солнца, болтающийся на шее у Лино.
- Я верю в то, что он необходим. Современная физика доказывает, что вселенная находится в постоянном состоянии энтропии, распада, стремления к хаосу. Только лишь импульс снаружи способен ее упорядочить. Меня смешат все нынешние левые интеллектуалы, устанавливающие моральные принципы и права человека без Бога. Без четкой границы между добром и злом. Ведь это же то же самое, что и возведение обелиска на плавуне. Произвольность принципов приведет к тому, что будут уничтожены они все. Без Абсолюта остается лишь ничто. Я не последователь какой-либо из общепринятых религий, но я верю в пропитывающую всю вселенную великую силу, на которую сам я повлиять не могу, но которую уважаю, хотя и не умею ей молиться.
Все, что Лино говорил, было исключительно близко моим размышлениям. К его доказательствам я мог бы подкинуть и собственные наблюдения. Ибо, что дала мне конфронтация людских свершений после столетий развития – громадное разочарование фактом, что прогресс цивилизации не идет в паре с прогрессом культурным, и даже его выпирает. Что с того, что все пользуются гигиеническими туалетами, когда газеты, которые можно там почитать, делаются все более глупыми? Как же мне радоваться тому, что механизмы чрезвычайно экономят время, когда потом мы его беззаботно растрачиваем. Ну а человеческая свобода – разве она, случаем, не является всего лишь более тонкой и хитроумной формой порабощения?
Глядя на Лино, я размышлял над тем, кем мог бы стать этот человек, если бы его жизнь сложилась иначе. И не был ли его выбор жизненного метода продиктован амбициями: не имея возможности быть первым на земле, он предпочел стать королем канализации.
