Мародер - аль Атоми Беркем (читать книги без сокращений .TXT) 📗

Промаявшись до вечера, с темнотой Ахмет вновь обошел торжки. На торже у пятого магазина было пусто; впрочем, это стало ясно еще за квартал – но Ахмет честно просидел на краешке клумбы добрые полчаса. Ничего. Никого. …Да и хер с ним, нашим легче…

Из-за перегородившей бывший проспект Победы кучи обломков дома, где в цоколе был когда-то магазин “Подарочный”, показались мощные кирпичные валы старого ресторана. По хребту пролетел холодный выдох – там! Что-то важное? Нет, непохоже; почему вдруг шерсть поднялась – непонятно. Оказалось – пацан, синий и в соплях, базарить внятно не может. Или не хочет; глаза смышленые, но – мама дорогая, какие злобные. Лет шесть-семь, похожий на грызуна какого-то. …О, это стопудово Кирюхин головняк. Мне такого домой тащить нельзя – баба тут же растает, не успеешь обернуться, как это чучело станет “сыночкой” и будет в полный рост ебать мне голову. Не, товарищ детеныш, будете сыном полка имени Жириновского…

– Э, Немец. Хорька этого фиксируй, отведешь хозяину, он в курсе. Пошли, щас ближний остался – и все, хорош на сегодня.

Ахмет забрал у Немца ствол – вести это юное отродье и пасти по сторонам было нереально. Вот и последний торжок. На подходе Серб сбавил шаг – площадка торжка захламлена, укрытий полно, лучше перебдеть. Ахмет жестом остановил Немца с извивающимся пацаном на сворке – типа, постой там, пока пятак проверим. Маякнул [138] Сербу – расслабься, людей вроде как нет; но все же ткнул в сторону дальнего угла: давай, типа, обойдем – на всякий случай. Обошли, встретились напротив того самого тупичка между забором и контейнером, где Жирик отмахивался от торговцев. Встали, повесив закрытые [139] стволы на ремень. Ахмет вытащил курево, поднес Сербу прикурить. Только сделали по затяжке – и мгновенно крутанулись на месте, щелкая предохранителями, расходясь к краям прохода. Посреди тупичка замерла пойманная на подходе здоровая псина, мохнатая, как вывернутый полушубок. …Ах ты, сучара, ишь как тормознула! Знаешь ствол, да?… – синхронно подумали оба человека. Псина рыкнула – она поняла, что попала. Что она пыталась сделать – то ли подкрасться на бросок, то ли прошмыгнуть из тупичка… Ахмет понял, что псина врубается в бесполезность своей последней атаки, но все равно ее сделает. Ломанется на два пулемета. Его вдруг ожгло – …Бля! А может, не только человек!…

– Не стреляй, Серб!

– Ты че! Она уже жопой крутит!

– Три шага назад!

Люди, сближаясь, плавно шагнули назад. Под спутанной грязной шерстью полыхнул радостным изумлением собачий взгляд – смерть, похоже, откладывалась. Надо отдать ему должное – у него хватило ума не принять отступление людей за слабость, и он тоже отступил на несколько шагов, не сводя глаз с противника и помаленьку щемясь в сторону, к выходу из тупичка.

– Слышь, Серег. Я сейчас отдам тебе машинку, а ты бери ее и иди к Немцу. Встаньте у ДК и ждите меня. Понял?

– Ты че, решил…

– Понял? – перебил Ахмет. – Машинку держи.

Серб, недоуменно матерясь, потащил стволы с торжка. Немец сидел на бордюре, привязав пацана к стойке горелого волговского кузова, и внимательно пас окрестности.

– Бля, он совсем ебнулся…

– Че там за дела?

– Прикинь, Лех, наткнулись на псину, здоровую, как теленок, еле среагировали. Та раз, тоже тормознула, знает ствол, встала, такая, рычит. Этот мне: “не стреляй”, типа. Потом говорит, на, мол, машинку, иди жди. Сам остался, сел на землю и в гляделки играл с этой тварью, когда я уходил.

– Н-да. Он у вас че, с припиздом?

– Не, не то что с припиздом, а как тебе сказать… Чует он иногда заранее всякую херню. Интуиция, во! – вспомнил умное слово Серега. – Иной раз вещь полезная, ниче не скажешь.

– И че, сбывается?

– Да хрен разберешься. Вот прикинь, иногда раз, скажет: пацаны, нависает над нами такой-то и такой-то косяк. Надо сделать то-то и то-то. Ну, сделаем – ясен пень, косяк после того, как че-то сделано – ну, чтоб он не был, не случается. Это вот как считать – сбылось, или нет?

– Да хер знает. Вроде и так, и эдак.

– Вот и я говорю… – Серый достал загодя набитую носогрейку [140]. – Дай-ка прикурить. А этого ты куда дел?

– Да вон, за железо прицепил. Сучонок, всю душу вымотал, пока вел. Прикинь – только расслабишься, он заметит – и раз! как дернет! Маленький, а дергает – ого, ты понял, нет!

– На кой хер он сдался… Ты понимаешь че-нибудь?

– Не. Че-то дурь какая-то. С утра мусор, вечером – этот вождь краснокожих… Такое ощущение, что ваш дури перекурил. Он же курит у вас?

– Да курит, кто не курит-то сейчас. Но шибко уж убитым я его не видел.

– Хотя наш-то тоже, в курсе этой мути. А наш не курит.

– Да че, Лех, башку трудить, надо оно? Они типа начальство, пусть у них голова и болит. Пошли б эти все петербурские тайны к едрени фени. О, смотри! Идет.

– Это че он машет?

– Да хер знает… Типа, чтоб мы вперед шли, что ли?

– Похоже на то. Че, пошли?

– Ага. Иди, отвязывай этого своего.

– Бля, навязался он на мою голову… У вас есть че ему пожрать? Надо накормить, а то у нас шаром покати, со вчера еще.

– Да найдем… Епть! Лех, ты глянь! Не, точно начальство с катушек съехало!

– Слышь, похоже, и вправду… А че псина-то не кидается? Смотри, идет, и ниче.

– Это наверно он дал ему что-нибудь. С голодухи хоть куда побежишь, хоть за кем.

– Ладно, двинули. Интересно, нахер он ему сдался?

– А че, на цепь посадить, ночью по проволоке запускать – все какая-никакая, а подмога. Заспишь, полезет тварь какая-нибудь, а он, глядишь, разбудит…

– Ну, может…

Ахмет сидел в углу бывшего училищного спортзала, стараясь оставаться незаметным. Торговцы галдели, раскладывая товар, делили прилавки, суетились. По залу, не зная, куда себя деть, нарезал круги Кирюха, непривычно корректный и предупредительный. Помогальники мрачно пожирали глазами вход, на котором встречал торговцев Аркашка Авдеев, молодой рыжий мент, отчего-то принятый Кирюхой за день до открытия. Пришли не все, но большинство. Стало ясно – базар приживется, и у нового Дома появится источник постоянного дохода. …А народ-то Кирюхин как рад, ишь ты. Да, че, на самом деле есть чему радоваться. Это по нынешним временам редкость – под ногами почву чуять. Блин, надо тормознуть его, а то к обеду колею в полу пробьет… Мимо снова несло уставившегося в пространство новоиспеченного хозяина базара, перебиравшего губами с самым отсутствующим видом.

– Кирюх. Кирю-ух! Эй!

– Че? – очнулся хозяин.

– Присядь-ка, а то уже башка кружится от твоих пробежек. Как сраная лошадь в ебаном цирке…

Кирюха немного потормозил, выдохнул и тяжко опустился рядом с соседом.

– Бля, я че-то даже разволновался, прикинь.

– Да ладно тебе. Все нормально, критическая масса есть. Видишь же?

– Да вижу вроде.

– Ну и не мандражируй. А то как юный летеха перед распределением.

Кирюха снова выдохнул и на сей раз расслабился, вытянул ноги, закурил.

– Ну, все. Хватит, на самом деле. Да, все пучком. Торговцы почти все, а покупатели подтянутся, никуда не денутся.

– Да и так уже сколько прошло.

– Шестьдесят пять было минут десять назад. Аркашик считает. Некоторые уже расторговались, свалили. Остальные, вон, еще пасутся.

– Вот видишь. Рожок и две пятеры, как с куста.

– Тьфу на тебя, постучи. Не считай до вечера.

– Ладно тебе, я не глазливый.

– Ага, ты-то как раз и не глазливый.

– Пока хлебничаем, не бойся, – на грани фола пошутил Ахмет, напряженно ожидая реакции соседа.

– Э, хлебник. Смотри, таких, как ты, в старые времена на кострах жгли. По мне, так очень правильная была традиция, – отшутился Кирюха.

Соседи примолкли – видимо, обдумывая свои и ответные реплики.