Камбрийская сноровка - Коваленко (Кузнецов) Владимир Эдуардович (читать бесплатно полные книги .txt) 📗
Немайн помотала головой. Нашла время и место психоанализом заниматься! Сейчас — шашка. А психология… Вместо дневного сна — в подушку! Все равно в уголках глаз щиплет. Хорошо, сиды косметикой не пользуются — провела по морде рукавом, и порядок. Можно повернуться к своим людям — неласковой, но деловитой.
— Добрые сэры, приступим к занятиям. Позвольте продемонстрировать вам новейший ведовской клинок: шашку. Волшба в ней разрешенная, называется геометрия. Заклинаний два: степень изгиба и наклон рукояти по отношению к лезвию…
Эмилию по прежней должности доводилось читать отчеты о грозных аварских клинках — но это были высушенные чернилами и пергаментом солдатские рассказы. «Оружием этим авары владеют весьма ловко». «Иные из наших испробовали и нашли, что для кавалерийского боя изогнутое оружие довольно удобно». И, разумеется: «Не подобает прямому христианину пользоваться кривым мечом. Меч — душа воина!»
Теперь, под майским солнцем, сверкают новенькие клинки, уже прозванные «рыбками» за блеск, сходный с рыбьей чешуей. Рыцари ждут пояснений. Кривизна может быть позволена хитрой правительнице, пусть и носящей титул хранительницы правды, но не защитникам народа и веры! Этот вопрос не мог не прозвучать, а Немайн не могла не заготовить ответ. Может быть, даже подговорила кого–нибудь из рыцарей задать его сразу, чтобы сомнения никому учебу не портили.
Она шагнула к соломенному чучелу, ее рука взлетела — не с оружием, с простой прямой палкой. Опустилась — медленно, так, чтобы всякий мог рассмотреть подробности.
— Вот, — сказала, — самый простой удар. Вы, добрые сэры, за такой долго ругали бы ученика–оруженосца — я ударила без «потяга», да и прикрыться от такого легче легкого. Но это — удар, просто удар — сам по себе. Что в нем прямого? Мое плечо неподвижно, кисть проходит заметный путь, клинок близ рукояти — немногим больший, а клинок вдали от рукояти — очень большой. Разный путь, разная скорость. Вы должны были заметить — при ударе меч словно оживает, желает выпрыгнуть из руки назад, давит на кисть в области мизинца. Почему? Он желает уравновесить скорости. Не очень–то ему нравится — рубить. Он создан для укола. Удар сам по себе крив, и, хочешь не хочешь, приходится «кривить» прямое оружие. Увы, на это приходится тратить силы и время. При рубке бегущих это не столь уж важно, а во встречном бою? Ударить первым значит выжить и победить. Получается: рубить прямым мечом — обманывать собственное оружие, а обман ослабляет. Потому более верный путь — взять в руки искривленное оружие. Не сильно искривленное — ровно настолько, чтобы само хотело рубить! Вот так!
Разжала кисть — и, не успела палка упасть на землю, дернула из ножен шашку. Проблеск клинка — чучело развалено пополам все тем же простым ударом.
— Меч бы завяз.
Обнаженный клинок отблескивает розовым, словно помнит, что закален в крови — хозяйки, двух ее учениц и кузнеца, создавшего шедевр.
Это и было главное. Приемы рыцари знают сами. Сумеют — упростить, приспособить, приноровить. Немайн будет только давать советы.
— Скорость для шашки важней силы. Неужели, сэр Кей, ты не чувствуешь, как оружие идет за рукой?
Есть и недовольные.
— Это оружие годится только для рубки…
И те, кто их опровергает:
— Острие хорошо заточено, вес — прямо перед рукой… Нет, сэр Берен. Колоть тоже можно, хотя и хуже, чем добрым мечом.
— Зато оно в защите ловче!
Скажи это мужчина, быть может, кто и постарался бы высмеять. Но острой сталью прикрывается Вивиан.
— Доблестные сэры, а ведь рубка — важней всего со стременами. Надо бы верхами попробовать. А?
Основной рыцарский бой — конный, и тут спешенная гейсами сида не советчица. Эмилий тоже взлетел на коня — проверять, как работает кривой клинок с приемами трапезитов. Зато у Немайн нашлась другая работа… и римлянин все оглядывается на невесту, что расцветает на глазах — с каждым новым движением. У нее клинок, чуть отличающийся от прочих — такой же искривленный, но рука словно спрятана в корзинку из стального кружева. Верно, однорукой щита не носить, но новое оружие позволяет защитить себя почти так же надежно. Это не значит, что Эйлет придется снова ходить в походы, найдется служба и дома. Но никто не посмеет сказать, что однорукая числится полноправной лишь в память о былой доблести!
Сида разрывается на части. Рыцари и оруженосцы — один коллективный ученик, весьма умелый, но любознательный, как три десятка камбрийцев. Эйлет умеет рубить и колоть, но ей нужно ставить защиту: здесь удары парируют щитом, на худой конец — умбоном щита или кинжалом. Анастасии нужны азы. А Эмилию интересно все вместе, и в первую очередь то, как императрица–хранительница учит людей.
Немайн не подозревает: только что она переменила классификацию холодного оружия. Пусть ее любимица, Рут, и снабжена хваткой, но лишенной гарды рукоятью наподобие шашки — в покинутом ею мире специалист, изучив клинок, вынес бы вердикт: «типичная ранняя сабля». Мог бы объяснить, что отличия в балансе — с шашкой можно вокруг себя круги писать и рубит она — сильно, страшно, почти как топор… зато при неудаче не развернуть, не закрыться. Сабля ударит слабей, зато позволяет закрыться. Так получилось: кузнец желал сделать хороший рыцарский меч–спату, но судьба и горячий металл распорядились иначе, и клинок вышел изогнутым. Верно, так и аварская сабля родилась! Получилось оружие с изгибом русской шашки, с рукоятью шашки кавказской, но с балансом сабли. В руках у рыцарей сверкает оружие попроще, но баланс у него тот же, привычный местным кузнецам. Так что здесь и отныне шашка — всего лишь слабо изогнутая сабля с особой рукоятью. Как назовут настоящую — неизвестно, да и будет ли она?
Рыцари изучают новое для себя оружие, обсуждают, как его следует применять, стоит ли заменять им привычный прямой меч. А в «Голове Грифона», ничуть не прячась, лежат детали — одни прихвачены из Кер–Сиди, другие — изготовлены мастером Лорном. Нужно — собрать, подогнать их друг к другу… и на свет появится оружие, не уступающее блочному луку. Даже превосходящее — в том, что стрелка не нужно готовить с детства. Правда, дорогущее! Потому — только для своей дружины.
Все опыты Немайн проведет тихонько–тихонько. И, если характеристики окажутся слишком хорошими, придумает, как их занизить. Чтобы рыцари не хвалились до поры…
Шашка с тихим шепотом утонула в деревянных ножнах. Ладони горят… Интересно, сестра права и перчатки спасут — или у Рима будет вторая августа с мозолями? Зато, когда правая рука ложится на рукоять, так и хочется зацепить ребром ладони навершие, шашка сама в руку прыгнет, хлестнуть наотмашь. Анастасия понимает: против настоящего бойца ей и трех вздохов не устоять. Если враг успеет сделать первый!
Бей первая — закон слабой. Бей быстро, сильно, без сомнения, без жалости. Руби бездоспешного, коли окольчуженного — и вперед! Повезет — прорубишься, нет — падешь со славой. С лозой уже получается… почти. С живыми врагами, наверное, не выйдет. Для этого нужна отчаянная, безоглядная наглость. Такая, как у сестры! Надо — с палкой на меч бросится и победит. Недаром сравнивают с неукротимым зверем… Кто бы еще рассказал римлянке–гречанке–армянке–персиянке как росомаха выглядит! В навершии штандарта скорее, хорь лесной — только большой. Выгнутая спина, выскаленная пасть, когти–ножи…
Сестра в ответ на прямой вопрос сказала:
— Сказки… А росомаха и есть хорек, только раз в двадцать больше! Характер — тоже… в двадцать раз. Если верить охотничьим россказням.
Щурится на солнце, которое и закончило занятия. Пока дружина устраивает лошадей, рыцарь просто обязан присмотреть, как его боевой конь устроен, Августина — нет, теперь Немайн — ворчит на светило. Говорит, обязательно закажет ювелиру золотое седло на нос, чтоб в нем сидели, прямо перед глазами, два темных стеклышка. Мол, сойдут самые простые, бурые или зеленые, лишь бы сквозь них мир не таким ярким казался. Ей немедля сообщили, что кое–кому ярким днем спать положено. Гейс! Недодремлет минутку, с городом на холме случится что–нибудь нехорошее. Суеверие, с которым, ничего не поделать.
