Господин военлёт - Дроздов Анатолий Федорович (читаем книги онлайн без регистрации .txt) 📗
– Ну, а барышни? – капризный вопрос.
– А барышни – потом!
В зале смеются и хлопают. Смотрю в ложу: командующий фронтом улыбается. Генерал запретил офицерам увлекаться женщинами. Злые языки утверждают: сам Эверт это правило нарушает. Это как всегда…
Финальный аккорд, Ольга кланяется и бежит за кулисы. Зал аплодирует, штабс-капитан с костылем – нет. Остаюсь один; Ольга выйдет к последнему номеру. У нас четыре песни, ей еще переодеться.
«Дождливым вечером» и песню английских летчиков встречают тепло. Штабс-капитан не аплодирует. Кланяюсь, смотрю за кулисы – Ольга успела.
– Господа, мою партнершу неправильно объявили. Позволю себе исправить ошибку. Военный фельдшер, зауряд-прапорщик, Георгиевский кавалер Ольга Матвеевна Розенфельд! Прошу!
На Ольге новенький, построенный к смотру, мундир и летная пилотка. На груди – Георгиевская медаль. Ее встречают аплодисментами, офицеры вытягивают головы, чтоб лучше рассмотреть. Диковина! Штабс-капитан в третьем ряду кривит губы. Ах ты!..
– Зауряд-прапорщик получила награду из рук государя-императора за храбрость, проявленную при спасении офицера.
Уточнение лишнее: Георгия вручают только за храбрость. Но мне не нравится штабс-капитан. Ага, перестал ухмыляться! Тебя, наверное, тоже спасали: останавливали кровь, накладывали повязку. Смотрю на Ольгу. Кузина раскраснелась, улыбается. То, что нужно.
– Песня посвящается офицерам-фронтовикам!
Ну, с Богом!..
Ольга стоит рядом, ей рано вступать. Сможет? Припев пою один, она молчит. Дальше…
Слушайте, генерал от инфантерии, слушайте! Вы бросили полки в самоубийственные атаки. Вам они будут смотреть в глаза, вам будут сниться розовощекие мальчики, бежавшие на немецкие заграждения. Пробитые пулями, разорванные снарядами, исколотые штыками…
Ольга вступает неожиданно:
Голос ее, высокий, чистый и необыкновенно сильный, заполняет пространство театра. У меня перехватывает горло: вдруг сорвется, не вытянет? Нельзя, сейчас нельзя, этого не простят! Это не ария, это молитва. Держи, Оленька, держи! Я тебя расцелую, я для тебя что хочешь сделаю, только держи! Пожалуйста! Держит… Голос звучит. Он пронзает мундиры, проникает в тела, заполняет каждую клеточку сердца. В нем скорбь и горечь, в нем плач по утратам. Застывшее лицо штабс-капитана Зенько, закрытые гробы с обезображенными телами Иванова и Васечкина… Это они сейчас смотрят на нас, и я уверен, что прощают…
Глаза у штабс-капитана в зале влажные. Он елозит костылем по проходу, что-то собираясь сделать. Что? Штабс-капитан опирается на костыль и тяжело встает. Чуть помедлив, встает его сосед, затем офицер за спиной. Словно волна бежит по залу: один за другим офицеры встают, скоро стоит весь зал. Спазм перехватывает мне горло, но я беру себя в руки: мне надо петь. Завершаем дуэтом:
Последний аккорд. В зале мертвая тишина. Кланяюсь. Вам, фронтовикам, кланяюсь. Я не артист, выпрашивающий аплодисменты, я один из вас. Я знаю, откуда вы пришли и что там видели… Рядом кланяется Ольга. Выпрямляемся, стоим. Что дальше? Тихо…
Театр взрывается. Это не аплодисменты и не овации, это какой-то водопад. Зрители хлопают, кричат, штабс-капитан бьет костылем о пол. Многие бегут к сцене, протягивают руки, что-то пытаются сказать; только ничего не слышно – шум стоит невообразимый. Растерянно смотрим. Зал не унимается. Никто не кричит «бис!» – молитвы на бис не поют, однако прочих возгласов хватает. Смотрю в ложу: Эверта нет. Обиделся? Ну и пусть!
Шум в зале внезапно стихает. Все смотрят нам за спину. Оборачиваюсь. Генерал Эверт появился из-за кулис, идет к нам. Следом поспешает свита. Замечаю полковника-летчика.
– Позвольте, господа, от вашего имени поблагодарить поручика и зауряд-прапорщика! – говорит генерал залу. – Нам известны подвиги поручика, это он повредил германский дирижабль над Минском, заставив супостата с позором удалиться. – Полковник-инспектор доложил, это к гадалке не ходи. – Я не предполагал, однако, что поручик славно поет. Спасибо! – Генерал жмет мне руку. – О таланте зауряд-прапорщика у меня вообще нет слов! – Эверт смотрит на Ольгу, затем в зал: – Хороша, господа, правда? Чертовски хороша! А как поет! Я нарушу субординацию, но мне, старику, можно. – Он обнимает Ольгу и троекратно целует. Старый сатир! – Вот что я скажу, господа офицеры! Если женщины у нас такие храбрые, то мужчинам грех быть хуже. Одолеем супостата! Я прав?
Слова правильные, идеологически выдержанные. Я думал, что укорю генерала, а сыграл ему на руку. Не мне спорить с монстрами.
Зал аплодирует. Свита генерала спешит засвидетельствовать почтение. Мне жмут руку, к ручке кузины прикладываются. Полковник-инспектор прямо лучится: его подчиненные уели всех. Ярмарка тщеславия.
Из театра выходим сквозь строй. У служебного хода – толпа офицеров, они аплодируют. Ольге вручают букет – кто-то расстарался. Счастливчик допущен к ручке, остальные завидуют. Вот и наш грузовик. Нас приглашали остаться на ужин, настойчиво приглашали – Ольгу, конечно, а меня в качестве приложения, – но мы отказались, ведь завтра полеты. Шофер бросает баул в кузов.
– Ольга Матвеевна! – Егоров открывает дверцу кабины. Штабс-капитан сидел в зале, все видел и слышал. Ему, как и другим, хочется сделать Ольге приятное.
– Я с Павликом! – возражает Ольга и лезет в кузов.
В глазах провожающих острая зависть. Именно так, господа, «Павлик»! Заслужил! Можно сказать, непосильным трудом…
Садимся, грузовик трогается. Нам машут руками. На повороте Ольгу бросает ко мне. Обнимаю ее за плечи – шофер ведет грузовик чересчур лихо, на деревянной лавке усидеть трудно.
– Тебе тоже понравилось? – спрашивает Ольга. Голос у нее какой-то задавленный.
– Ты просто чудо, солнышко!
Чмокаю ее в висок.
– Сама не знаю, как получилось! – говорит она. – Смотрела на раненых офицеров и вдруг вспомнила. Николая Александровича, мальчиков…
