Преторианец - Большаков Валерий Петрович (читать книги регистрация .TXT) 📗

Иошуа был нормальным здоровым ребенком, и родился он от любви Иосифа и Мириам, и его любили, и он любил – и мать с отцом почитал, и братьев своих младших, и сестер тетешкал и защищал! А пришла пора, и выбрал Иошуа девушку, Мириам из Магдалы, и женился на ней! А вы его в Господа обращаете. И до вас не доходит даже, что тем самым вы унижаете Иисуса, извращаете учение его, а все чудеса, им явленные, сводите к ничтожному значению! Ну, сами подумайте, если Иисус – божество, то чего стоило ему превратить камни в хлебы, а воду в вино? Да ничего не стоило! Это для бога пустяк! Тогда и воскресение не чудо вовсе! Ну взяло божество да и воскресло! И что тут чудесного? Для божества это дело обычное, как для нас сон ночной! И какой же тогда пример мы можем взять с божества?! Мы-то обычные смертные, богам не ровня!

Сергей перевел дух. Закоренелый атеист стал пророком! Но кто же заступится за Егошуа Назорея, если не «Святой Сергий»?

– Иошуа был великий врач и великий Учитель, – продолжил Лобанов, – и нашел он себе учеников – Шимона Цефу, Иоанна сына Заведея, Фому Дидима, Матфия Левита, прочих и многих, но первой среди них была Мириам! Зависть человеческая, ненависть и невежество сгубили Иошуа! Распяли его, но воскрес он, и Бог взял его к себе! Но не потому Иошуа вознесен был, что жертву принял за всех нас, грешных, а потому, что нес людям добро и любовь! Единственный из сынов человеческих, Иошуа был добр ко всем и любил всех! Таково было великомочие души его!

Толпа загомонила, поддерживая речение «святого».

– Ересь! – вопил Сикст. – Горе тебе, антихрист! Разверзлась пред тобою бездна, грехи твои тяжкие клонят тебя к могиле вечной! Грядет суд страшный, и вострубят ангелы небесные, но зов не пробудит труп твой, ибо ты умрешь навеки, и в спасеньи тебе отказано Господом! Ибо переполнилась твоя мера, и час твой близок!

Толпа зароптала в гневе и замешательстве. Кому верить? Святому или Сиксту?

– Красиво глаголешь! – крикнул Лобанов. – И опять врешь! Ничего передо мною не разверзлось! И за Господа ты не расписывайся, он как-нибудь и без тебя разберется с мерами и часами!

Абсолютная тишина зазвенела в капелле. И прорвалась истошными криками:

– Аллилуйя! Аллилуйя! [111]

– Господи, помилуй! Господи, помилуй!

– Верую в Отца, и в Сына, и в Святаго Духа!

– Не в то веруешь, собака!

– Иисус – сын человеческий!

– Молчи, паскуда!

«Возлюбленные братья во Христе» сцепились, ладони сжались в кулаки, и пошла драка! Крики стоявших за божественную природу Христа мешались с воплями приверженцев человечности Иисуса, а доказательствами правоты с обеих сторон служили хук справа, прямой слева, пинки и тумаки.

Сергей приблизил губы к ушку Авидии и громко сказал:

– Пойдем отсюда! Ну их всех!

Он обнял Авидию за плечи и повел. Восторженная Авидия вцепилась в него обеими руками, а Киклоп прикрывал их отступление.

Вся троица спустилась галереей ниже, прошла чередой капелл и крипт, пока не забрела в тихий закуток, где у стен с пустыми локулами стояли лежаки, застеленные овчинами.

– Ты, наверное, устал, – предположила Авидия.

– Есть немного…

Лобанов тяжело опустился на лежак.

Авидия Нигрина присела рядом, и мысли Сергея мигом поменяли течение. Посмотрев на парочку, Киклоп потоптался и забурчал:

– Схожу до дому, пожалуй… Гляну, что там и как…

– Ой, Киклопик! – оживилась Авидия. – А ты еще придешь?

– Так мне возвращаться? – взбодрился великан.

– Конечно! – расширила глаза девушка.

Киклоп, счастливо улыбаясь, ушел, утягивая за собой тени. Стало темнее – одна полуоплывшая свеча не разгоняла мрак. Авидия томно вздохнула.

Лобанов протянул руку и погладил девушку по волосам, коснулся плеча, провел пальцами по стройной шее, ущипнул за нежную мочку ушка.

– Сергий… – прошептала Авидия.

В потемках зашелестела туника, и Сергей почувствовал вдруг теплое дыхание девушки на своей щеке.

– Авидия…

Он повел рукой, прикасаясь к плоскому девичьему животику, всею ладонью приподнял круглую, упругую грудь, вмял пальцы, нащупывая отвердевший сосок. Руки Авидии слепо шарили по его телу, потом отстранились. Зашуршала туника. Лобанов поспешно содрал с себя свою и осторожно подал руки, натыкаясь на гладкое, горячее, шелковистое.

И именно в момент близости с Авидией Нигриной, патрицианкой, дочерью сенатора и консуляра, Лобанов сложился, сочетался с миром этого времени, миром диким и необузданным, надменным и покорным, мудрым и наивным. Сергей перестал прибавлять почти двадцать веков разницы, он вычел их и вывел за скобки.

– Тебе не больно, ocelle mi? [112]– прошептал Лобанов.

– Мне хорошо… – выдохнула Авидия.

Они лежали рядом, голые и довольные. Девушка, положив Сергею голову на плечо, обнимала его. Завозившись, она погладила Сергеевы неровные ноги своею ножкой и закинула бедро ему на живот. Лобанов тут же положил ладонь сверху, с наслаждением ощущая молодое, тугое, налитое…

– Наверное, я согрешила… – пробормотала Авидия.

– Самый тяжкий грех, – глубокомысленно изрек Сергей, – это не грешить вовсе…

– Ага…

Девушка потянулась, дотягиваясь до Сергеевых губ чмокнула и прижалась теснее.

В галерее замелькал свет факела, но шагов слышно не было.

– Это Киклопик, – сказала Авидия, – он один так ходит, бесшумно, как привидение…

Сергей осторожно освободился от гладких рук и ног возлюбленной и сел. Натянул свои галльские штаны, Авидия лениво прикрылась туникой. В проеме появился Киклоп, волоча два пухлых тюка. Заметив голые ноги Авидии, германец довольно оскалился.

– Я тут прихватил кой-чего… – проворчал он, опуская ручную кладь, и поманил Сергея пальцем: выйдем, мол.

Сергей, быстро затянув ремешки мягких полусапожек, встал и вышел. В галерее сохранялась тишина, только издалека, откуда-то из глубин гипогея, долетало эхо молитвы.

– Что еще не слава богу? – спросил Лобанов.

– Да вот… – буркнул Киклоп и шумно вздохнул. – Я там прошелся туда-сюда, покормил Зару и Бару, лошадям корма задал, короче, помелькал. А все там – и черный этот, и Пальма, и хозяин… Народу… Стража повсюду, злые все, орут… Еле отбрехался! Показал им череп вора позавчерашнего, поверили вроде, что твой… Во-от… И тут – гонец! Откуда-то из Аквитании, от Попликоллы, старого знакомца всей братии. Попликолла одно только слово и прислал – «Согласен!» Ну, все зашумели, хозяин сел ответ писать, а Квиет кликнул Радамиста. Короче, послали они этого иберийца с письмом, чтобы Попликолла знал, когда и куда двигать свои когорты…

– Та-ак… – тяжело сказал Лобанов. Подумав, он добавил: – Гонца надо обязательно перехватить! Ч-черт… Я-то думал сегодня обо всем доложить Аттиану, и пусть у него голова болит, но… Сколько времени хоть?

– Рано еще. Часа три до рассвета…

– Сделаем так, – решил Лобанов. – Я к своим, и мы догоняем гонца. А ты… Слушай, Киклоп, будь другом, сходи с утра в Кастра Преториа, разыщи там префекта и доложи ему обо всем! Сможешь?

– А чего ж… – проворчал великан. – Доложим… Может, и мне с вами махнуть? Места те мне знакомые…

– А с кем я Авидию оставлю? Нет, Киклоп, ты здесь нужен.

– Ладно… Пойдем, у меня там кони привязаны…

– Ну, вообще хорошо! Секундочку…

Сергей вернулся в крипту. Авидия спала, тихонько посапывая и улыбаясь во сне. Лобанов наклонился и поцеловал ее. Девушка вздохнула, пробормотала что-то невнятное. На цыпочках покинув крипту, Сергей вышел в галерею.

Вдвоем они пробрались по галерее, спустились ярусом ниже, покружили, поднялись и вышли в широкий коридор. Потянуло свежим воздухом. Киклоп вывел Сергея в вестибул и на улочку. Отсюда вход в гипогей казался чем-то средним между спуском в подвал и парадным подъездом – низкая дверь вела под холмик, но была обрамлена парой колонн и маленьким фронтоном.