Все способные держать оружие… - Лазарчук Андрей Геннадьевич (серия книг TXT) 📗
Держался очень свободно, раскованно, естественно. Народу собралось человек сто двадцать: в читальном зале библиотеки, где все это происходило, было ровно сто мест, все они были заняты, и еще стояли в проходах. Наследник поблагодарил всех за интерес к идее реставрации монархии. Рассказал о своем первом приезде в Константинополь, тогда Стамбул. Потом еще о чем-то. Аудитория, как всегда, разделилась: те, кому особо интересно, пробирались вперед, прочие оставались сзади. С какого-то момента вокруг наследника собралось плотное кольцо, и уже трудно было расслышать, о чем там говорят. Хельма была как раз из тех, кто вперед не лез. Реставрация ее мало интересовала, но пришла она с парнем, которому это было небезразлично. Потом выступил Стас: как-то чересчур яростно.
Наследник, улыбаясь, сказал, что с выступлением не согласен и что республика как форма правления себя вполне оправдывает, но для ее успешной работы требуются очень четкие законы, расписывающие практически каждый шаг человека; такое государство работает, как хорошо сконструированная и старательно отлаженная машина: то есть бездушно. Монархия же при всех своих несомненных недостатках – одушевлена. И что-то еще он сказал и сел, и тут почему-то все заговорили разом… Потом те, кому все это надоело, стали постепенно расходиться. К половине одиннадцатого осталось человек тридцать пять, может быть, сорок.
Помощник губернатора стал уговаривать наследника заканчивать встречу, время позднее, библиотекари тоже люди и все такое, но тот сказал, что помощника он здесь не задерживает, равно как и тех, кто уже все понял и во всем убедился, – а те, кто хочет общение продолжить, могут это сделать в любом более удобном месте.
Тут библиотекарь сказал, что готов оставаться здесь хоть до утра. Кончилось тем, что помощник губернатора уехал, а наследник предложил сделать небольшой перерыв, чтобы перекусить, а потом собраться снова – здесь же, в библиотеке, или в другом месте, на выбор тех, кто знает лучше. И вот тут мнения разделились, кто-то предложил холл в общежитии, там уютнее и удобнее, кто-то – «Три поросенка»… В результате через полчаса в библиотеку вернулись человек десять, подождали сколько-то времени, потом пошли искать. Не найдя наследника ни в холле, ни в «Поросятах», ни в других предполагаемых местах, решили плюнуть на все.
Собственно, плюнуть решила Хельма, и не столько на наследника, к которому она и без того была вполне равнодушна, сколько на своего парня, за наследником увязавшегося. Она села у фонтана – а это такой перекресток, который трудно миновать, – и предалась нервному созерцанию. Хельма видела, как несколько раз пробежал туда-сюда кто-то из телохранителей, и злорадно подумала, что не она одна осталась в дурах. Потом со стоянки с ненормально диким ревом и визгом выехала машина и умчалась в город. И уже совсем глубокой ночью какие-то дети устроили шумную потасовку на темной боковой аллее…
Хельма уже встала и собралась уходить, когда услышала на той темной аллее странный звук. Она вдруг панически испугалась чего-то и побежала за помощью.
Через несколько минут с двумя полузнакомыми парнями Хельма вернулась на ту аллею. Мумине куда-то ползла. Она была вся растерзана. Глаза ее, широко раскрытые, никого и ничего не видели…
Я слушал, и мне становилось страшно. Бодрячество, явленное лейтенанту Наджибу, быстро испарялось. Было в происходящем что-то от страшилок, которые я так любил слушать в детстве… тянется Синяя Рука… Я когда-то пытался вывести формулу этого детского страха и понял: поведение людей – жертв – обязательно должно быть иррациональным: как у птицы под взглядом змеи. Сидеть и, что-то шепча, ковыряясь под крылом или вытаскивая из земли червячка, ждать, когда тебя заглотят. И не настолько уж однозначно утверждение, что страх парализует. Как бы не наоборот: наивное бездействие генерирует страх.
Я подозреваю, что в этот момент птица просто не видит змею. Неосознанно заставляет себя не видеть. Поэтому занимается простыми делами: шепчет, ковыряется под крылом, вытаскивает из земли червячка…
Со страхом надо было что-то делать. И вообще – надо было что-то делать.
Год 1991. Игорь 13.06. 05 час. Ферма Сметанина
Мне снился скверный сон, причем я прекрасно понимал, что это именно сон, но не мог его пересилить и не мог проснуться. Все происходило на каком-то плацу.
Посередине плаца стоял наш «Лавочкин», только он был почему-то раза в три больше, чем на самом деле. На краю плаца прямо в асфальте зияли узкие щели, и я не сразу понял, что это могилы. Рядом с могилами расположился сводный оркестр, музыканты играли, но не было слышно ни звука. Зато отлично слышались шарканье ног, неразборчивые голоса, скрип, завывание. От «Лавочкина» и до могил протянулась шеренга офицеров всех родов войск, стоявших «смирно» и отдававших честь. Позы их были абсолютно одинаковы, я присмотрелся к лицам: лица тоже. Это были манекены. Вдоль шеренги манекенов маршировали солдаты в парадной форме – в две колонны по три человека в каждой. Они маршировали в странной манере – одной рукой давали отмашку, а другую держали у плеча, и я долго не мог понять, что к чему, пока они не подошли к могиле и не стали опускать в нее невидимую ношу – гроб. Гроб, понял я, невидимый гроб… или нет никакого гроба, а они только притворяются, что есть. Солдаты сделали свое дело, отдали могиле честь и плотным маленьким каре двинулись в обратный путь. Они так и ходили, туда и обратно, и я, страшно злясь, смотрел на все это и вспоминал наши похороны, и видел, какая злая пародия эти похороны на те, наши. У нас в архиве хранятся маленькие керамические контейнеры, в которых спрятано по пряди волос каждого из нас и по фотографии. И если человек гибнет там, откуда его тело доставить нельзя, то контейнер помещают в печь, а потом пепел пересыпают в урну, и урну эту ставят в колумбарий… и мне всегда казалось, что это правильно. Солдаты отдали честь предпоследней могиле, но возвращаться к самолету не стали, а попрыгали в последнюю и оттуда, изнутри, стали засыпать себя землей. И глухо, как из-под толстого слоя войлока, стали появляться отдельные звуки музыки, выстраиваться в нечто, и вдруг это нечто явилось целиком: спит гаолян, ветер туман унес, на сопках…
Я проснулся мгновенно и мгновенно оказался на ногах. В доме был чужой – я знал это каким-то десятым чувством, спинным мозгом, кожей… Из окон цедился голубовато-серый полурассветный свет. Рука сама скользнула под подушку, достала пистолет: «Столяров» калибра двенадцать и семь..
Медленно-медленно, чтобы не повредить тишину, я оттянул и вернул на место затворную раму. Мягкие, кошачьи шаги за дверью: два шага, еще один… стоп. А вдруг это Вероника… с пьяных глаз… вот смеху-то будет… Еще, два шага – под самой дверью. Нет, не Вероника: она пришла бы босиком или в туфлях на высоком каблуке, а здесь что-то легкое, типа теннисок… Дверь медленно, по миллиметру, стала приоткрываться. Ну, смелее, смелее… В образовавшуюся щель просунулась рука с темным квадратиком в пальцах – зеркальце, догадался я.
Зеркальце поворачивалось, сейчас тот, кто за дверью, увидит меня…
Я выстрелил в стену – туда, где, по моим расчетам, были его колени. Не теряя времени, я вылетел за дверь. Кто-то слабо ворочался на полу, и кто-то другой удирал вниз по лестнице. Я прыгнул через перила, сократив себе путь на два лестничных марша, но не достал убегавшего – он был быстрый, как крыса. Когда я выкатился на крыльцо, он уже стоял шагах в десяти, ловя меня стволом. Сделать тут было ничего нельзя, пришлось бить на поражение. Дульная энергия у «Столярова» колоссальная, парня отшвырнуло шагов на пять. Сразу же на дороге появилась набирающая скорость машина. Я успел упасть – очередь прошла выше.
Зазвенели стекла. Я дважды выстрелил вдогон – заднее стекло покрылось густой сеткой трещин. Из машины больше не стреляли. Через секунду она скрылась за поворотом. Я подошел к убитому. Очень короткая стрижка, очень молодое лицо. Дыра в груди, крови почти нет. Немного в стороне – отлетел при ударе – парабеллум образца тысяча девятьсот девятнадцатого…
