Крепостной Пушкина 2 (СИ) - Берг Ираклий (читать книги онлайн без регистрации TXT, FB2) 📗
Степан мысленно выматерился.
— Так, а где шпага? — заозирался Александр. — Где-то здесь была. А, вспомнил! — искомый предмет был ловко извлечен из бумажного плена на французском диванчике. — Субординация, она ведь для всех, друг мой. Пошли.
В Аничков проникли не через окно, как надеялся Степан, а через скрытый ход. От парадного он отличался тем, что стражи перед ним было втрое больше. Усатые гренадеры, числом шесть, враждебно хмурились пока дежурный офицер о чем-то спрашивал Пушкина.
«Конспирация высшего уровня» — оценил Степан.
— Следуйте за мной, господа. — объявил наконец офицер. Пушкин кивнул и они двинулись. Двое солдат загромыхали следом.
«Мышь не прошмыгнет» — продолжал радоваться Степан, слегка балдеющий от простоты окружающих — «Барабанщика нехватает».
Офицер остановился у нужной двери, без стука отворил её и объявил:
— Вам сюда.
Шеф жандармов не спал. Тревожность мучила его всё сильнее. Александр Христофорович злился оттого, что оказался в ситуации человека пробирающегося наощупь по тропинке с обеих сторон которой — обрыв. Своей вины он не чувствовал никакой, ничего, что могло бы смягчить осознанием причастности. Немец по происхождению, он искренне считал себя немцем и по духу, отчего стремился подчеркнуть в себе все лучшие качества германских народов, то есть порядочность, смелость, верность слову, безукоризненную исполнительность и порядок в делах.
Истинный немец не мыслит своего существования без непременного чувства долга перед человечеством (эта насмешливая фраза одного остряка-француза была воспринята немалым числом германцев без малейшей иронии), потому и Александр Христофорович внутренне считал себя обязанным всячески улучшать окружающий мир, благо Россия предоставляла для того все возможности.
До глубины души возмущенный «декабрьской смутой», в которой не понял ровным счетом ничего, и оттого привлеченый Николаем к следствию, Бенкендорф задумался о недопущении подобного впредь. Итогом размышлений этого честного человека стали записки на имя императора, в которых он с присущей немцам логикой доказывал необходимость увеличения общего числа полиции, создание особой полиции для надзора над смутьянами, а лучше всего создание отдельного министерства, и, может быть, группы министерств, поскольку размеры страны велики. Государь прочёл, повздыхал, по-секрету показал особо понравившиеся места кое-кому из способных оценить масштаб личности автора (в качестве анекдота), и приказал создать особое отделение при личной канцелярии.
Получив в свои руки пост главноуправляющего третьего отделения, Александр Христофорович пришёл в восторг от осознания, что жизнь не прожита даром. Рьяно принявшись за дело, он вскоре обнаружил, что дела обстоят много хуже чем представлялось. Со всех уголков империи доносилось о воровстве, хищениях, нарушениях законов, подлогах и прочем безобразии. Генерал даже растерялся на время. Необходимость принять меры осложнилась тем, что сперва он получал донесение о нарушениях закона со стороны господина А, что убедительно доказывал господин Б, а после донесение от господина А, не менее убедительно пишущего о беззаконии господина Б. Поскольку господ было много больше, и донесения сыпались буквально на каждого чиновника (это он еще ограничил себя чтением донесений о господах не ниже пятого ранга согласно Табели), то логика подталкивала к необходимости принятия мер в адрес всего чиновничьего аппарата поголовно. Делать было нечего — пришлось идти к государю.
Николай принял его со всей серьёзностью. Бесстрастно ознакомившись с докладной и отложив её в сторону, он вопросительно уставился на внутренне кипевшего Александра Христофоровича.
— Что-то я не пойму, генерал, где же смутьяны? — спросил тогда государь.
— Как — где? — обомлел Бенкендорф. — Они все…простите…
Николай ободряюще улыбнулся.
— Видите ли в чем дело, дорогой друг, вы стали жертвой безусловного патриотизма.
— Простите, ваше величество, я…
— Недопоняли. Давайте будем рассуждать логически. Все эти люди — дворяне. Почти все из хороших и древних семей, а кто нет, тот выслужился сам, значит тем более способный человек. Если принять на веру, без тщательнейшей проверки, всё вами собранное, то непременно возникает вопрос — как же страна наша до сих пор существует? Мне представляется…нет, я даже уверен в том, что здесь огромное преувеличение, по-простому — выдумки.
— Нет-нет, Александр Христофорович, я и не мыслю о сознательный лжи, — поспешно добавил государь, заметив, что у генерала глаза стали размером с медные пять копеек, — о клевете и тому подобном. Всё дело в избытке усердия, да и что греха таить, непонимания. Всякий мыслит так: вот я стараюсь изо всех сил, а должного порядка нет, стало быть некто старается не столь полно. Вот он и виноват. Потому слухи, понимаете, слухи, которые преследуют всякого человека, невольно принимаются на веру. И наша с вами задача как раз заключена в отделении зёрен от плевел. Именно мы должны найти способ заглянуть в суть вещей, подобно философам. Увидеть где ложь, пусть невольная, а где истина. Но как это сделать? Задача представляется столь великой, что почти не имеющей решения. Как нам понять кто пишет горькую правду, а кто нет? Каким образом заглянуть и посмотреть что внутри людей? Вот тогда и только тогда нам с вами удастся ясно узреть действительное положение. А главное — кто есть смутьян, а кто… допускает некоторые неточности при несении службы. Как добиться подобного? Подумайте, Александр Христофорович.
Бенкендорф подумал и третьего дня от памятной аудиенции на стол императора легло предложение о систематизации перлюстрации писем в границах империи.
«Вскрытие корреспонденции, — писал честный немец, — есть наилучшее и наивернейшее средство для понимания истинного движения помыслов кого бы то ни было. Необходимо довести сие средство до совершенства, от выборочного, как сейчас, до поголовного, во всем что касается дворянского сословия вне зависимости от имеющихся заслуг, поскольку известны примеры наличия смутьянов в семьях давших России самых верных подданных».
Николай идею одобрил, ограничив ее. «Все дворянство — это слишком много. Достаточно проверять лиц вызвавших подозрение» — поставил он резолюцию. Исполнительность Александра Христофоровича импонировала ему. Когда начались войны с турками и персами, царь взял шефа жандармов с собой. На войне Бенкендорф ознакомился с такой проблемой как шпионаж.
— Вы предлагаете вскрывать все письма из действующей армии? — удивился Николай. — Но это вызовет недовольство, если не что похуже. Нет-нет, вы ведь сами военный, представьте только свою реакцию на подобное!
Бенкендорф нехотя признал, что да, армия может возмутиться и последствия трудно назвать хорошими.
— Следите за подозрительными. — напутствовал государь.
Больше всего генерала возмущала неподконтрольность и безнаказанность иностранных наблюдателей, представителей большинства европейских держав. Их почта считалась дипломатической и неприкосновенной, согласно решению Венского конгресса 1815 года, чем все и пользовались.
Каждый атташе создавал свой круг постоянного общения из знакомых офицеров русской армии, давал обеды, по возможности и балы при наличии дам, организовывал вечера с попойками и карточными играми, словом — устраивал походный салон. Что при этом узнавали и писали они в свои посольства (а может и не в свои и не в посольства) — оставалось тайной, скрытой печатами дипломатической миссии.
Бенкендорф кипел.
— Это форменное безобразие, ваше императорское величество, дозволять следить за войсками представителям государств никак в войне не участвующих. Некоторые из них имеют симпатию вовсе не к нам, а…
— Знаю. Ну так что с того? Так повелось задолго до нас, дорогой Александр Христофорович, вносить перемены, наглядно беспокоиться — проявить слабость. Пренебрежение в данном случае демонстрирует силу.
