Новый путь (СИ) - Большаков Валерий Петрович (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
…Демоны ревности вздыбились, ляская зубастыми пастями, подняли злобный вой: «Со мной «не готова», а с ним?!» Махнули чешуйчатые лапы, блеснув устрашающими когтями — с гаснущим звоном лопались радужные пузыри надежд…
Я медленно отшагнул, слыша, как бухает сердце. Развернулся, боясь зашуметь, и пошел прочь, плохо различая, куда и зачем иду. Самым главным в тот паршивейший момент было не снести чего-нибудь ненароком, не задеть декорацию. Меня догнало сладострастное аханье, и я зашипел, как от боли.
Заткнув уши, осторожно ступал, чтобы не выдать себя. Двери, кажется… Я выскользнул в коридор, тихонько приотворив створку, и аккуратно закрыл ее за собой. Едва слышно клацнула защелка — гильотина, зловеще сверкнув лезвием, упала, перерубая жизнь на «до» и «после».
Безразличный и смиренный, я неторопливо зашагал к выходу.
Среда 10 декабря 1975 года, день
Москва, улица Хмельницкого
— …За весомый вклад в развитие советской микроэлектроники и программирования, за значительные достижения в области теории информации и теории алгоритмов премия Ленинского комсомола вручается Гарину Михаилу Петровичу!
Я смутно видел актовый зал ЦК ВЛКСМ, обшитый деревянными панелями, и хлопавшую в ладоши тусовку. Различал лишь фигуру Колмогорова в первом ряду, да Револия Михайловича.
Спокойно приблизился к первому секретарю, с дежурной улыбкой пожал протянутую руку. Сам Тяжельников вручил мне диплом, стильный нагрудный знак и конверт — с аккуратной пачкой «четвертных».
— Поздравляю! — сделав приглашающий жест, Евгений Михайлович протянул микрофон, за которым вился длинный шнур. Благодарно кивнув, я обвел взглядом собравшихся.
Меня ничего не стесняло и не беспокоило — как будто смерзся весь, заледенел. И ничего не брало темный лед из озера Коцит, даже страдание. Я прекрасно сознавал, что вся эта чернота растает, что снова оживу, радоваться начну. А пока только холод и спокойствие, мало отличимое от равнодушия. Ничего, переживу.
— Спасибо за высокую оценку моих скромных трудов, — заговорил я, подпуская дольку мягкой иронии. — У нашего Центра НТТМ «Искра» есть цель. Она проста и конкретна, хоть и замах у нас не самый скромный — всё, что выпускается со штампиком «Сделано в СССР», должно быть лучшим в мире. Это и моя цель. И все, что мне остается теперь — писать лучшие в мире программы!
Присутствующие засмеялись вежливо, захлопали. Расточая любезные улыбки, я подошел к «своим».
— С первой премией! — ухмыльнулся Револий Михайлович.
— Расту прямо на глазах, — я крепко пожал ему руку, и виновато посмотрел на Колмогорова. — Андрей Николаевич, ничего у меня не выходит с физматшколой…
Академик рассмеялся.
— Миша, вы уже и физик, и математик! Ничего нового не открыли?
— Ну-у… — затянул я, уводя взгляд вбок.
— Ну-ка, ну-ка! — страшно заинтересовался Колмогоров.
— Да очень все сыро пока, начерно…
— Хоть намекните, а то я ж не засну!
— Новая аллотропная модификация углерода, — вытолкнул я. — Углеродный монослой в один атом. Назвал его графен. Но это так…
— Это серьезная заявка, Миша… — задумался академик.
— Именно, что заявка! — махнул я рукой. — Мне потребуется очень чистый, высоко ориентированный графит с совершенными слоями. Я знаю, как от него отщепить один слой, но это пустяк. Нужно же всё детально изучить, доказать, что графен — двухмерный кристалл! А пока…
— А пока… — подхватил академик. — Вы где собираетесь провести зимние каникулы?
— У папы в Зеленограде. И я, и сестричка, и мама.
— Замечательно! Тогда приезжайте к нам в Комаровку… дайте подумать… Второго января! Гарантирую шикарный лыжный поход, а вечером — роскошь общения у камина.
— Буду, как штык! — твердо пообещал я, и сменил тон на просительный: — Револий Михайлович, а тестирование?
— Строго обязательно! — энергично кивнул он. — У моих ребятишек все готово. Едем?
— Едем!
Мы раскланялись с Колмогоровым, и пошагали к выходу.
— Разговаривал с Канторовичем, — делился новостями Суслов-младший. — Тема алгоритма создания МАС-адресов его очень заинтересовала, но сейчас он в отъезде. Вам, Миша, надо бы встретиться с Леонидом Витальевичем после Нового года. Четвертого или пятого числа. Сможете?
— Строго обязательно! — нервно хихикнул я. Слишком много событий за сутки, а в номере гостиницы «Юность» я больше ворочался, чем спал. И теперь бедное угнетенное сознание плохо соображало, не зная, то ли воспарять ему, то ли в тоску упадать.
Больше всего на свете мне хотелось сейчас запереться ото всех, чтобы не видеть никого, не слышать, не помнить, не знать…
«Терпи!»
— Револий Михайлович… МАС-адресами все не кончается, начинается только. Надо создавать большой государственный центр по сертификации доменов. И для нас… да для всех! Ай-Пи-адреса и маски подсети туда же, и до кучи накинуть протоколы передачи данных. Может, и шифрование отдать, только разделить на общее и для госструктур.
— Да, пожалуй… — Суслов задумался. — Давайте, я с отцом поговорю, а вы эту идею Канторовичу озвучьте, чтоб не тянули. Ладно?
— Ладно, — согласился я, туго проворачивая вялые мысли. Работенки привалило… Надо и почтовый сервер, и Турбо Паскаль довести до состояния коммерческого продукта. Строго обязательно.
Пусть по сети пока коаксиал, но это же Сеть! В границах всего Советского Союза! А потом и Мировая Сеть… Мы должны, мы просто обязаны быть в этом первыми, как тогда, с Гагариным. Ах, какие роскошные проблемки просвечивают!
Пора подумать и о витой паре, и чтоб скорость увеличить. О хабах думать, о свитчах и роутерах, о «цифре». Сначала хоть учебники со справочниками оцифровать. И редакторы, редакторы! Прежде всего, графический редактор. Векторный и растровый. И какой нужнее? Буду писать параллельно, это уже мой хлеб!
За нарисовку схем Старос ногу отдаст, возможно, что и обе, руки ему самому нужны… Шутю. Ну, и для души что-нибудь, вроде музыкального редактора. Музыкальный сопроцессор есть? Есть. Интегрировать его в «Коминтерн» можно? Да уже гнездо зарезервировано. Маленькая плата в параллельный порт под ЦАП-АЦП, и выход на усилитель… Музыканты взвоют от восторга, а меня за одни минусовки — сразу в народные артисты!
Я мрачно улыбнулся. Время спрессуется так, что ни вздохнуть, ни охнуть! Вот и замечательно. Некогда будет переживать…
Воскресенье 21 декабря 1975 года
Вена, Карл-Люгер-Ринг
Трамвай легонько позвякивал, укачивая, и Карлос малость успокоился, унял безудержный азарт. Всякое громкое дело, когда балансируешь на лезвии ножа между этим и тем светом, будило в нем приятное возбуждение. Опасность пьянила, будто коварное вино, и надо было осаживать себя, чтобы не заиграться и не наделать глупостей.
Кося глазом, Шакал осмотрел свою команду. Белых с ним шло всего двое — Ганс-Йоахим с подружкой «Надой»,[11]рисковые леваки из Франкфурта, но рассчитывать лучше на верных палестинцев — эти не сдадут. И не сдадутся. Карлос усмехнулся, глянув на Мохаммеда с черными усами подковкой.
В Йемене это было? Или в Иордании? В Йемене, в Йемене… Мохаммед раскричался тогда: «Страху нет, товарищи! Даже если нас убьют, мы умрем как мученики, и попадем в рай к гуриям!» А потом запнулся, остывая от восторга. «А как же Салем? — пробормотал растерянно, и посмотрел на него. — Он же не мусульманин!»
Пришлось принимать ислам. Зато теперь его арабы горой за командира! Что и требовалось доказать.
— Остановка «Шоттентор»! — объявил вагоновожатый.
Карлос подхватился, и вышел. За ним молча последовали остальные «профессиональные революционеры». Одеты они были неброско, и напоминали спортсменов, прибывших на сборы — шестеро крепко сбитых, налитых здоровьем, у всех по сумке «Адидас», и даже Габриэлла не выбивается из строя. Скорее, наоборот — эта немка с грубоватым лицом и мужицкими повадками безжалостней самого Аббаса, обожавшего резать горла своим жертвам.
Улицу, словно толстым одеялом, покрывала тишина. Плавно опадавшие снежные хлопья глушили все звуки мира, затирая Вену белой рябью.
