Корсары Балтики - Морозов Дмитрий Витальевич (книги .TXT) 📗
Басманов подъехал к замку, прикрывая от жара лицо свернутым плащом.
— Рыцарь Фохт! — проорал он, привстав на стременах. — Если ты еще жив, выходи, говорить станем!
Сверху хлопнул выстрел. Басманов весело и зло рассмеялся:
— Напугали ежа голым задом! После вашего пожарища мне огненное зелье нипочем. Фохта давай!
И рыцарь выехал, степенный и неторопливый, как всегда.
Басманов представился.
— Признаться, — сказал невозмутимый, словно снулый окунь, комендант, — я думал, что этими дикими ордами должен управлять какой-нибудь казак или восточный человек с раскосым прищуром глаз.
— Вы еще казаков не видали, — усмехнулся Басманов, вспоминая, как Аника прорубался сквозь баррикаду, ровно лось сквозь бурелом, орудуя топором. Шапка при этом на нем горела, как и башлык… — Замок оборонить нельзя, вы сваритесь внутри, и весь сказ. Выйти также не сможете — уже пробовали соваться.
— Ваше предложение, князь, — спокойно глядя на Басманова, произнес рыцарь.
«Что за человек? — подумал опричник. — Ровно истукан железный!..»
— Вы храбро дрались и не просили пощады, я сам вызвал тебя на разговор. Предлагаю почетную сдачу — выпущу весь гарнизон, со знаменами и значками, рыцари при себе сохранят оружие.
— Я согласен, — без всякой паузы сказал комендант.
Басманов тряхнул головой, словно не веря своим ушам.
— Передайте Бутурлину — кончай пальбу! Пушки смолкли на ливонских (теперь уже — бывших ливонских) башнях.
Через некоторое время рог возвестил, что гарнизон выходит.
Впереди ехал рыцарь Фохт, которого ждала впереди позорная смерть в безвестном курляндском замке.
За ним — две дюжины уцелевших кавалеров.
А потом потянулись искалеченные и обгоревшие кнехты, местные жители, загнанные в замок пожаром и неразберихой, все еще пьяные и злые ландскнехты.
Казаки вились вокруг немцев, словно акулы вокруг умирающего кита, потрясая саблями и выкрикивая всякую хулу, что шла им на ум. Пожалуй, среди них молчал лишь один обожженный с ног до головы Аника.
— Ругодив наш! — взревел Бутурлин, и в воздух полетели стрелецкие шапки.
Глава 28. ЗА СПИНОЙ
К ладной усадьбе с крепким палисадом и кряжистой мельницей у ручья подлетел всадник, одетый и на военный лад, и на щегольской. Стрелка ерихонки не только поднята, а закреплена столь высоко, что ясно — не собирается обладатель рубиться на саблях, а намеренно превратил хороший шелом в подобие шутовского наряда. Стрелка торчит ровно петушиное перо, задорно и глупо. Броня есть на мужчине, но не для защиты от стрелы или меча, а чтобы брюхо блестело — кольчуга прямо поверх рубахи, без поддоспешника, поверх нее накинут юшман, но не забран застежками, а болтается, словно на корове седло.
Однако вся справа верхового стоила немногим меньше, чем усадьба, к которой он приблизился. А раз есть у человека такой достаток — то сам он себе голова, что да как носить, и в какое время.
— Здесь ли живет боярин Собакин, бывший воеводой в Асторакани? — спросил всадник.
Из-за ворот добротных ему ответили:
— Здесь живет Матвей Иванович, а кто кличет?
— Царской службы человек, — гордо ответил всадник. — Впускай, а то худо будет.
— Все мы в России-матушке царской службы люди, — ответил тот же голос. — Назовись по-божески, именем-отчеством.
— Семен Брыль я, служу опричному воеводе Грязному.
— С опричниками Матвей Иванович дела иметь не станет, — голос сделался желчным. — Больно много гонору вы взяли в последние времена, ровно шляхта какая на Руси завелась.
— Стоят в том лесочке два десятка стрельцов, — сказал назвавшийся Брылем. — Если кликну их? Снимут ворота с петель, а тебя заместо них повесят…
— Скликай свое воронье, опричник, — ответил его невидимый собеседник. — Я стар, мне уже все равно.
— Ты позови боярина, дубина, может, я ему яблочек привез моченых.
— Не можно будить боярина. Почивает.
— Ну, и что делать? — спросил сам у себя Семен Брыль. — Это мы-то шляхта? Почивает боярин, когда его из царской службы спрашивают…
Он привстал на стременах и свистнул. Тут же из рощи выехали оружные стрельцы, хмуро оглядывая усадьбу.
— Станешь будить боярина? — еще раз для порядка спросил Семен Брыль.
— Не стану.
— Пеняй на себя.
Один стрелец запрыгнул на коня другого, быстро
встал ему на плечи, подтянулся на руках — и вот он уже верхом на палисаде. Снизу подали ему пищаль.
— Как там? — спросил Брыль у оседлавшего стену.
— Бегут, Семен Акакиевич, на ходу бронь одевают.
— Валяй, Ваня, — буднично и даже как-то ласково сказал Семен. — Мы могли и добром войти.
Пищаль стрельнула, следом за одним стрельцом на стене оказался еще один, потом единым плавным рывком переместился туда и сам Семен. Правда, без пищали.
— Так и есть, — усмехнулся он. — Ляхи! Далеко же вы вглубь царских земель пробрались, и все, поди, без пошлины подорожной?
Вместо ответа прилетела в него стрела, но лишь оцарапала щеку.
— Гойда! — крикнул он, выхватывая саблю и спрыгивая вниз.
К нему уже неслись поляки, кто как одет и вооружен. Со стен грохнул еще один выстрел, и внутрь посыпались стрельцы.
Семен рубился с толстым, но удивительно проворным и крепким на руку ляхом. Тот дважды полоснул по болтающемуся юшману Семена, но вскользь, не сильно.
— Были, похоже, времена ясновельможный пан, — сказал Семен между выпадами, — когда твоя рука могла многое.
— Она и сейчас, щенок, сгодится! — прохрипел пан, делая неожиданный поворот и рубя Семена по лицу.
Чудом отдернув голову, Брыль зло рассмеялся в лицо пану:
— И далась вам всем ерихонка моя! Раз без стрелки — значит, сразу по роже стегать сабелькой?
— Хитрый ты, — отозвался пан. — Запомнил я твою поганую рожу еще с Данцига.
— А по-ляхски сей город положено Гдыней величать… — Семен в свою очередь слегка полоснул противника по брюху. — Гдыня, а в ней живет Крыся. А уж красившее той Крыси только пан Пшибышевский…
При этом Брыль так яростно свистел и хрипел все соответствующие звуки в фамилии известного деятеля сейма, что его противник, не выдержав насмешки, сделался резок, и ошибся.
— На всякое искусство, — сказал Семен, вытирая саблю о платье пана, — найдется простота. Вольты хороши у тебя были, пан, но зачем такие сложности?
Острый глаз Семена углядел движение возле клети, и он рванул туда.
— Не трожь меня, витязь, — прошипел старик, одетый пышно и очень неряшливо, словно подравшийся с дворовым котом индюк. — Я здесь гостил…
Семен в последний миг прочел что-то по глазам старика, так как успел уклониться в сторону. Колун, взрезав воздух аккурат в том месте, где совсем недавно была голова Семена, ушел глубоко в чахлую грудь старика.
Брыль изловчился и ударил носком сапога в подмышку вторично замахнувшегося врага. Замах от резкой боли превратился в судорожное движение, и колун в итоге огрел по башке самого злоумышленника, не пробил череп, но сильно рассек кожу и слегка оглушил.
— Что, ясновельможный, — спросил Семен, — Не бьют у вас нынче под микитки? Разучились, значит. Вот они — плоды семян ксендзовых побасенок.
— Под микитки, может, и не бъют, — прохрипел крепкий, в летах мужчина, силясь подняться. — А вот так…
Семен, получивший добрую плюху, врезался в клеть и стал оседать на землю.
— …называют у нас «свернуть салазки», — закончил мужчина.
— Хороший удар, — нежно ощупывая челюсть, признал Семен. — Могут еще братушки-славяне, весьма могут…
В этот миг подлетевшие с боков стрельцы скрутили человеку руки и вопросительно уставились на Семена. Тот встал, отряхнулся и подмигнул пленнику:
— Потешил меня лях — убейте его тихо, аккуратно.
— Дикари русские, — прорычал мужчина, силясь освободиться… да куда там.
— Значит, и в вашем королевстве половина дикарей, если не больше, — усмехнулся Брыль. — То-то Вишневецкий именует себя воеводой русским.
