Кровавая весна 91-го (СИ) - Шу Алекс (мир книг .TXT, .FB2) 📗
— Да без проблем, — пожал плечами Андрей. — И не ори так, громко, прыщи полопаются.
— В-о-о-о-н! — истерично завизжал Хомяков.
Под смешки и хихиканье присутствующих, Максимов вышел из класса и аккуратно прикрыл за собой дверь. Настроение у него было прекрасное. Ибо, как говорил «Задорнов», нет большей радости для нашего человека, чем испортить настроение другому. Андрей даже чувствовал легкое разочарование, тщательно продуманные ходы сцены «Комсорг и хомяк» оказались лишними. Но и так хорошо вышло. Комсорг оказался глупым и истеричным. С такими работать одно удовольствие. Теперь оставалось отыграть финал драмы в кабинете у директора, и Хомяков будет обходить его десятой дорогой. Ещё и Вернерам надо позвонить, чтобы подстраховали на всякий случай. Заодно о поездке в Строгово с двойняшками и другими ребятами договориться. Сам Максимов не очень хотел туда ехать, помня об обещании, данном оперу, но если не можешь предотвратить, придется возглавлять, чтобы друзья не наделали глупостей…
На следующий день в столовой на большой перемене, к столику Максимова подошла классный руководитель.
— Что у тебя произошло с Хомяковым? — Тамара Владимировна недовольно поджала губы.
— Ничего особенного, — спокойно ответил Андрей. — Пришел на комсомольское собрание с клеткой и хомяком. По дороге встретил друга, он попросил, подержать зверька у себя. Возвращаться было поздно, опаздывал, вот и взял его с собой. У Хомякова была истерика, он меня выгнал. Всё.
— Мне немного другое рассказывали, — нахмурилась «классуха».
— Не знаю, что вам рассказывали. Я изложил, как действительно было.
— Понятно, — недоверчиво хмыкнула «русичка». — В три часа ко мне в кабинет с объяснительной. Это приказ директора. Будем разбираться. Хомяков хотел людей из райкома комсомола пригласить, поставить вопрос о твоем отчислении, но Мария Алексеевна его отговорила. Настроен он очень серьезно, собрал комсомольскую организацию школы. У тебя могут быть неприятности.
— Мне все равно, — улыбнулся Андрей.
«Вашего комсомола скоро не будет. Что он мне сможет сделать? Характеристику испортить? Её вообще-то классная руководитель и директор утверждают. Но даже если и испортят, плевать. Требовать её в большинстве ВУЗов не будут. На крайний случай, выдам себя борца с партократами и зажравшимися комсомольскими функционерами. Осенью это будет актуально».
После уроков в кабинете русского языка и литературы его уже ждали. Сзади у шкафов сидели Мария Алексеевна, завуч, Виктория Константиновна, та самая миловидная сорокалетняя брюнетка, сопровождавшая директора в столовой. За учительским столом — «классуха», Тамара Владимировна, за партами: Таня Ивченко, Колокольцева, Аус, двое парней и долговязая хмурая девица из одиннадцатого «Б».
— Воронов стань у доски, — холодно приказала директриса. Андрей бросил короткий взгляд на Марию Алексеевну. Директор выглядела строгой, но на долю секунды в её глазах промелькнули веселые искорки.
«А ведь Русин прав, Хомякова она недолюбливает», — отметил Максимов.
— Ты написал объяснительную, по поводу своего поведения на комсомольском собрании? — уточнила она.
— А как же, — улыбнулся Андрей, положил дипломат на колено, щелкнул замками, откинул крышку и вытащил лист бумаги. — Вот она. Вам передать?
— Не нужно, — качнула башней волос директриса. — Читай вслух, чтобы все слышали.
— Как скажете, — Андрей зарыл портфель, поставил его у доски и с серьезным выражением лица начал зачитывать документ.
— «Её Превосходительству, Графине Марии Свет-Алексеевне Лебедевой, милостивой матушке, директору средней школы номер восемнадцать, отрока нерадивого, в классе одиннадцатом 'А» науки трудные постигающего, Воронова Андрея по батюшке Николаевича.
Объяснительная'.
Завуч возмущенно встрепенулась, хотела что-то сказать, но была остановлена повелительным взмахом ладони директора. Присутствующие напряглись и придвинулись поближе, чтобы не пропустить ни одного слова. Порозовевший Хомяков возмущенно надулся и растеряно оглянулся на директора.
— «Я раб божий, Андрей, обуянный Гордыней, одержимый грехом неверия, шел на собрание бесовское нехристей окаянных, комсомольцами именуемыми, отрицающих Господа нашего Всемогущего, сотворившего Вселенную по своему Образу и Подобию», — продолжал вдохновенно зачитывать объяснительную Максимов. — 'И послал мне Господь испытание великое, встретил я в дороге отрока юного — Рудольфа Вернера со зверушкой мохнатою забавною в клетке.
И воззвал ко мне отрок Вернер с призывом отчаянным: «Спаси тварь божию, хомячка невинного! Приюти его на несколько дней, Христа ради!»
Глянул на животину, и померещилось мне, будто в узилище железом сидит единоутробный брат комсорга нашего Хомякова. Также точно подвержен чревоугодию неумеренному диавольсвому, пузат, мохнат, постоянно жрёт и срёт, где попало. Щеки как паруса на ветру раздуваются, пищит истерично, ежели на него внимания не обращают'.
В классе раздались первые робкие смешки. Под возмущенным взглядом комсорга школьники корчили страшные гримасы, кусали губы, чтобы не заржать. Даже завуч прыснула, но сразу спохватилась, быстро глянула по сторонам и изобразила суровое осуждение.
— 'А когда узнал, что зовут, его как Хомякова Толиком, растаяло сердце мое! Не мог я бросить тварь божию на погибель лютую. Взял я хомячка с собою на собрание бесовское. Думал, комсорг наш увидит брата меньшого, возрадуется, отринет учение атеистическое, богопротивное и примет веру нашу истинную, православную.
Увы, не сбылись мои чаяния. Хомяков, одержимый демонами адовыми, ликом почернел, заорал истерично, слюнями ядовитыми брызгая на зверушку дрожащую малую. Упала она на спинку мохнатую, заверещала жалобно, прося спасения от нехристя страшного. Не выдержала душа моя трепетная надругательства над тварью божьей, невинной. И покинул я собрание бесовское, прижимая к груди зверушку испуганную, пеной дурнопахнущей изо рта паскудного, обрызганную.
Подтверждаю истинность всего написанного собственноручно.
Раб божий Андрей Воронов изложил всё как на духу девятнадцатого марта тысяча девятьсот девяносто первого года от Рождества Христова. Аминь'.
— Так, понятно, — буркнула директор. — Прошу членов комсомольской организации школы и учителей выйти. Я сама поговорю с Вороновым.
Школьники, изо всех сил сдерживаясь, быстрым ручейком просочились за дверь. И как только она закрылась, могучий взрыв хохота потряс стены и гулким эхом пронесся по коридору. Комсорг побагровел и выпучил глаза, с трудом удерживаясь от матерных воплей.
— Ты тоже Анатолий. Я хочу поговорить с Андреем наедине, — глянула на Хомякова директор. Красный от злости главный комсомолец школы стиснул челюсти, и быстрыми шагами покинул помещение.
— Андрей, скажи мне, зачем ты это делаешь? — Мария Алексеевна буравила тяжелым взглядом лицо Максимова.
— Делаю, что? — невинно уточнил, ничуть не смутившийся парень.
— Раздуваешь конфликт с Хомяковым, — спокойно пояснила директор. — Выпрашиваешь неприятностей на свою голову? Так он их тебе организует. Чего ты этим хочешь добиться?
— Хочу, чтобы Хомяков от меня отстал. Извините за выражение, Мария Алексеевна, но он задолбал. То ему доклады непонятно о чем пиши, то ещё чего-то делай. Я вместе с Русиным ему русским языком говорил, чтобы отстал, так он угрожать начал. Каков привет, таков и ответ.
— Зачем тебе всё это, Андрей? — устало спросила Лебедева. — Зачем? Ты же учебу подтянул, на прошлой неделе одни пятерки — единственная четверка от меня по истории. Преподаватели все как один тебя хвалят. Аттестат получишь хороший, все дороги перед тобой открыты. Желаешь, чтобы Хомяков тебе жизнь испортил?
— Желаю, чтобы он от меня отстал, — спокойно ответил Максимов.
— Теперь комсорг стал твоим врагом. Он не успокоится, пока не отомстит, — криво усмехнулась Мария Алексеевна. — Сейчас уже не восьмидесятые годы, полномочий и возможностей у него поменьше, но сделать гадость может. Думаешь, твоя веселая шутка с хомяком того стоила?
