Ветер с Итиля - Калганов Андрей (книги без регистрации .txt) 📗
Но радоваться было рано. Хазарин вывернулся из-под совсем недавно жеребца, а теперь мерина, и, волоча покалеченную ногу, двинулся к Гриде, выставив перед собой саблю.
Гридя поднял булыжник и запустил в копченого. Попал, брони жалобно звякнули. Эх, жаль, в морду целил. В ответ послышалось что-то вроде собачьего лая.
Гридя нервно хохотнул:
– Что, не нравится, помет куриный! Щас еще получишь.
Он пошарил глазами вокруг, но подходящих камней поблизости не было, одна мелочь.
– Повезло тебе…
Копченый что-то орал на своем собачьем языке. Слов Гридя не понимал, но и без перевода было ясно, что хазарин грозил всяческими паскудствами. Понимал хлопец и то, что стоит хазарину доползти до него, как эти угрозы превратятся в трагическую реальность.
«А и пущай грозит, – подбодрил себя Гридя, – нога-то у него, как у меня давеча… Только у меня кость-то срослася, наверно, Род подмогнул, а у татя этого – вона, торчит. На такой мосталыге не больно попрыгаешь».
Гридя показал кукиш и быстрехонько поскакал к реке.
Все ж не совсем зажила нога, в колене что-то хрумкало. «Ничего, коли жив буду, Прохор излечит, – подумал Гридя. – Прохор и лошадей излечивает, которые ноги разбили, а уж с моим-то горем и подавно справится…»
Чуек все вопил и махал руками: «Тикай, Гридя, шибче тикай…» Экий дурак, надо все ж ему врезать по сопатке. Чего орать-то, когда копченый отстал, вона, тащится… Но бить Чуйка по сопатке – себе дороже. Парень здоровый, даром ума нет. Пришибет – не заметит.
– Заткнись, без тебя знаю! – откликнулся Гридя.
Но то ли Чуек не услышал, то ли не понял, только заорал пуще прежнего.
Гридя потрогал босой ногой воду. Студена! Зябко поежился и попер в реку. «Только бы ногу не свело», – подумал юноша, клацая зубами. Когда вода дошла до пояса, он ласточкой метнулся вперед и поплыл, широко загребая руками.
А Чуек все орал срывающимся от страха голосом.
«А ведь он не за меня боится, – вдруг понял Гридя, разгоняя в стороны волны, – ну, щас тебе будет, давно пора поучить…»
Он набрал побольше воздуха, беспомощно взмахнул руками, будто его кто-то потянул за ноги, и истошно заорал:
– Ой, пусти, пусти!
Принялся молотить руками, то уходя в воду с головой, то появляясь на поверхности. Судорожно хватал воздух, хрипел, будто бы захлебываясь.
– Пособи, Чуек! Кхы-йы-ы-ы… – Захлебнулся, ушел под воду, только руки торчат. Вынырнул. – Пусти, нечистая сила, кхы-йы-ы… – Вздохнув поглубже, нырнул и поплыл к Чуйку, представляя, как перепугается тот…
Шутка была довольно жестокой. Когда Чуек был еще мальчонкой, у него утонула сестра. С тех пор он жутко боялся водяного, русалок и прочих речных жителей. Стоило кому-нибудь из ребятни схватить дурня за ногу во время купания, как тот начинал дико орать и биться, будто его тащит на дно сам речной дядька.
Вообще-то они с Чуйком были приятели, сызмальства вместе. И, как часто случается с приятелями, позарились на одну девку, а та, паршивка, и с тем и с другим была не прочь… С одним в стогу валялась, а другого в лесочке привечала. Вот они и рассорились. Не то чтобы совсем, но прежней дружбы не было. Да и как ей быть-то, когда девку не смогли поделить?
Чуек побелел как полотно. К горлу подступил ком. Надо спасать приятеля, а Чуек стоит столбом, тело как деревянное, шелохнуться не может. Даже крикнуть не может, только рот раскрывает, как рыба.
Сделав над собой страшное усилие, Чуек все же крикнул, как учили деды: «Щоб тебя раскукрыжило через пять колен, щоб тебе в… конь… вставил, рыба-лещ тебе в глотку!»
Водяной, как и обещали деды, испугался, снял ворожбу, столбняк прошел. Рядом на водной ряби покачивалась довольно длинная палка, видно, с того берега, сплошь поросшего лесом, пригнало. Чуек взял палку, как вой берет меч, когда хочет добить ворога. Изготовился. Пущай только схватит его за ногу, враз колом к земле пришпилит. Може, ежели прибьет он водяного, то и Гридю поганый выпустит. Зачем ему, дохлому-то, приятель его. А може, и его сеструху…
Додумать про сеструху Чуек не успел – за ногу что-то потянуло.
– Етить твою в дышло, – выругался Чуек и со всей силы ткнул палкой в воду.
Кажись, попал, у дна чевой-то заворочалось. «Вот силища-то, такого и не враз пришибешь…» Он принялся шуровать палкой, стараясь придавить нежить к речному дну, чтобы опосля врезать ногой. Та крутилась, как сом на остроге, хватала его за ноги, чуть порты не стянула, баламутила воду. «Не уйдешь, поганый, – мстительно шипел Чуек, – неча добрых людей на дно уволакивать…»
Палка вдруг выскочила из рук и ушла под воду. Вода взбурила, со дна поперла илистая муть. Чуек аж всхлипнул от страха и обиды. Он ведь уже почти уходил водяного, как же тот вывернулся?
В голове разом промелькнули истории про то, как речной дядька мучит утопленников, особенно тех, что ему сопротивляться вздумали, – и к мертвым не отпускает, и к живым. Говорят, хуже того мучения нет ничего на свете. Даже когда тебя на кол сажают, и то не так люто.
– Прости, диденько, – залепетал он, – это я не подумамши, не хотел я…
Отфыркиваясь и ругаясь дурными словами, на поверхности показалась… Гридина голова.
– Шовсем шдурел, – зашепелявила голова, – чшуть не убил!!!
Чуек открыл глаза. И правда – Гридя. По лбу приятеля растекалась юшка, под глазом расцвел синяк, и, кажется, пропало нескольких передних зубов.
– А чего?! Я ж тебя спасал!
– Чшаво, чшаво, – передразнил Гридя, – шоображать надо, вот чшаво, дубина ты штоерошовая! За жубы ответишь…
В глазах Чуйка возникло понимание. Вот ведь гад! Он нехорошо усмехнулся и с размаху засветил Гриде в ухо:
– Жалко, тебя копченый не прикончил!
Гридя не стерпел обиды, подсел, уйдя в воду с головой, оттолкнулся ото дна и, выскочив до пояса, обрушил на Чуйка кулак, сверху вниз. Нос Чуйка захлюпал кровью. Гридя не остановился на достигнутом, схватил мерзавца за шею и принялся макать лицом в воду.
– Отцепись, клещ, – орал Чуек, пытаясь отпихнуть взбесившегося Гридю, – утопишь же! – Но Гридя вцепился так, что отодрать его от шеи не было ни малейшей возможности.
Чуек изо всех сил бил Гридю кулаками по ребрам, пихал коленями в живот, но тому все нипочем. Откуда у тщедушного Гриди взялась вдруг такая силища? Правый глаз у Чуйка заплывал, из носа хлестала кровь, губа разодрана, хорошо хоть зубы целы… Неизвестно, что сталось бы с Чуйком, если бы на песчаной круче не показались два здоровенных мужика в бронях…
Гридя наконец отцепился:
– Глянь-ка!
– Сволочь, – прошипел Чуек, затравленно озирая бережок.
Одного он сразу же узнал – Алатор, а вот кто другой?..
– Перунов пошланец, хузарину все кишки выпуштит, – радовался Гридя, – шмотри, шмотри, шо будет…
«Может, дать ему по башке? – уныло подумал Чуек. – Ить, радуется, гнус лесной». Но решил повременить. Потом, когда Гридя поостынет, можно будет расквитаться, а то он сейчас вон какой бешеный…
Хазарин тоже заприметил Перунова посланца и Алатора. И появление этой парочки, по всему видно, его не сильно обрадовало. Он зычно выругался, плюнул под ноги и, отвернувшись от реки, принялся копаться за голенищем.
– Ты между ног поищи, шабака лишайная! – шепелявил Гридя.
– Цыть, дура! – яростно зашептал Чуек. – Не яри, мало ли что…
Хазарин наконец вытянул нож и, выставив вперед здоровую ногу, воззрился на песчаный склон. По склону, цепляясь за корни и камни, спускались две зловещие фигуры…
Глава 3,
в которой повествуется о том, как врачевать коней, и в которой Степан не без основания беспокоится о своем душевном здоровье
Белбородко вдруг осознал, что стоит на пригожем речном бережку со здоровенной шипастой дубиной в руках и с ненавистью смотрит на хромоногого латника, ковыляющего вдоль самой кромки воды. Латник волочил ногу, как пострадавший от немилосердных побоев дворовый пес, и опасливо косился на Степана, явно желая, чтобы тот провалился сквозь землю. В правой руке латник держал саблю, а в левой – внушительного вида тесак. Стоило Степану пошевелиться, как латник напрягался, ожидая, что на него набросятся, и шипел что-то оскорбительно-отпугивающее, но непонятное, потому как не по-русски… Странный тип.
