Царь нигилистов (СИ) - Волховский Олег (книга жизни .txt, .fb2) 📗
Ниже: печать, генеральские подписи и знамена с пиками, саблями, каской и щитом.
Саша убрал документ в рамочку, под стекло, полюбовался на вытянутых руках.
— Григорий Федорович, а его на стенку повесить можно?
— Да, Александр Александрович.
— А она из чего? В нее гвоздь войдет?
— Войдет.
— Молоток и гвозди у нас есть?
Гогель не удивился. Ну, если у нас цесаревич столяр!
За инструментом был послан Митька. Однако гвоздь Саша вбил сам. Даже довольно ровно получилось.
— Вы раньше не относились к вашим чинам так трепетно, Александр Александрович, — с улыбкой заметил Гогель.
— Это первый заслуженный, — возразил Саша.
Воскресенье не задалось с самого начала. Точнее службу Саша отстоял вроде нормально, но после церкви его ждало письмо от Елены Павловны: Крамской отказался от работы.
Ну, в общем, Саша не особенно и рассчитывал, что будущий классик отечественной живописи согласится шабашить и рисовать всякую хрень. Ладно! Другого найдем. Вроде Никса тетю Мэри просил кого-то порекомендовать.
С этим вопросом, прихватив гитару, Саша и пошел к Никсе. От тети ответа пока не было, зато «Балаган» уже звучал вполне прилично.
Потом брата позвали на семейный обед, а Сашу почему-то не позвали.
— Тогда я тоже не пойду, — пожал плечами Никса.
И Зиновьев метнул в него генеральский взгляд.
— Сходи, — сказал Саша. — Хоть узнаешь, в чем дело.
Никса поколебался, но пошел.
А Зиновьев проводил Сашу в Фермерский дворец.
— Николай Васильевич, что случилось? — спросил Саша по дороге. — Папá чем-то недоволен?
— Государь сам с вами поговорит, Александр Александрович.
— Когда?
— Я зайду.
— Даже так? Никак разговор будет в кабинете?
— Скорее всего.
В общем-то, совсем нестрашный кабинет, только очень здоровый, можно на велосипеде гонять.
— Может, мне сложить руки за спиной? — поинтересовался Саша.
Зиновьев промолчал.
— Нет? — спросил Саша. — Или да? Извиняюсь, но гитара мешает.
Гитара собственно ехала у него на плече.
В его комнате Зиновьев сдал его с рук на руки Гогелю.
— Григорий Федорович, что случилось? — спросил Саша, когда Зиновьев ушел. — Николай Васильевич смотрит на меня так, словно я взорвал Зимний дворец.
Гогель грустно улыбнулся, взглянул сочувственно, вздохнул и сказал:
— Не знаю.
Саша посмотрел в его честные глаза и понял, что спрашивать бесполезно.
Первая мысль, которая пришла ему в голову, была о том, что папá рассказали про секретаршу. Но Саша ожидал решения вопроса в духе Мопассана или юного Толстого: с помощью сговорчивой горничной.
Вторая мысль кричала о том, что какой-нибудь чудак на известную букву купил их со Шварцем самый лучший в мире фонарик и запустил в непосредственной близости от порохового склада.
И эта вторая мысль больше подходила к окружающей обстановке.
Да, можно отговариваться отсутствием умысла. Но и преступную беспечность, и преступную самонадеянность, честно говоря, можно было впаять.
Так что до, во время и сразу после ужина Саша сочинял документ под названием: «Техника безопасности». И тут же отослал Илье Андреевичу. Так что пусть уже будет в каждом пакетике с фонариком, если вдруг организуют контрольную закупку.
А потом явился Зиновьев и приказал:
— Пойдемте, Александр Александрович!
Саша бросил прощальный взгляд на гитару и пошел следом.
Шли, понятно, вниз, а потом на половину папá, прямиком в синий кабинет.
Папá сидел на том же синем диване, на котором они разговаривали в прошлый раз, и курил сигару.
Горела люстра, и запах табака мешался с запахом ароматических масел из ламп.
— Саша, — сказал папá, — надеюсь, ты понимаешь, о чем будет разговор?
По прошлому профессиональному опыту Саша знал, что в таких случаях главное не покупаться и предположений не высказывать. Типичная реакция следака: «Ага! Так ты еще и „Мазду“ угнал, а мы совершенно по другому вопросу!»
— Нет, — сказал Саша. — Совершенно не понимаю.
Папá нервно затянулся.
Глава 25
Папá при встрече не обнял и сесть не предложил, так что диспозиция неприятно напоминала картину Николая Ге «Пётр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе».
— Саша, мне сегодня телеграфировал наш посланник в Лондоне… — сказал папá.
Видимо, Сашино лицо отобразило некую гамму чувств.
— Соображаешь ты быстро, — заметил царь.
— У меня только одна ассоциация на Лондон: Герцен, — пожал плечами Саша. — Но, я не понимаю, причем тут я.
— Сегодня «Колокол» напечатал про тебя статью.
— Мою или про меня? — спросил Саша.
— Про тебя, — поморщился царь. — Еще не хватало, чтобы он твои статьи печатал!
— Хвалят или ругают? — деловито поинтересовался Саша.
— Это важно? «Колокол» про тебя напечатал! «Колокол»!
— Конечно, важно. Это же свободная пресса. Пишут то, что думают. Еще бы мне было неинтересно общественное мнение!
— За свободу вероисповедания — хвалят, за разрушение общины — ругают, — вздохнул царь.
— Интересно, а какие там аргументы? Странно, что такие разные люди, как дядя Костя и Александр Иванович придерживаются в этом вопросе одинаковых взглядов.
— Александр Иванович! — с сарказмом повторил папá.
И затянулся.
— Я ошибся в его имени и отчестве? — поинтересовался Саша.
— Нет! — буркнул царь. — Саша, ты «Колокол» читал?
— Пару номеров. Он мне показался довольно беззубым. Да и пишет Герцен сложно. Все-таки демократ должен быть ближе к народу. А я не все его отсылки понимаю и пасхалки разгадываю. Иногда хочется в энциклопедию залезть. Не хватает какой-то специфической эрудиции.
— Пасхалки?
— Скрытые цитаты и зашифрованные послания. Как пасхальные яйца с секретом.
— Кто тебе дал «Колокол»?
— Папá, ну, вы же понимаете, что я не могу ответить на этот вопрос.
Царь выпустил сигарный дым в сторону подсвечника на столе. Облако проплыло в непосредственной близости от Саши. Свечи затрепетали.
— Да и смысл отвечать! — продолжил Саша. — Издание настолько популярное, что ткни в любого.
Государь посмотрел очень тяжело.
— Лет через десять мы Александра Ивановича… Герцена будем с этакой нежной тоской вспоминать, — заметил Саша. — Такой сдержанный, такой умеренный, такой воспитанный! Взрывчатку не варит, с пистолетом не бегает, к топору не зовет! Я его, конечно, мало читал, но ничего крамольного не нашел.
И правда, думал Саша, «Колокол» запрещать — это все равно, что «Эхо Москвы» закрывать. Было бы за что!
— Одна статья про тебя чего стоит! — возразил царь.
— Прочитаю, — пообещал Саша. — И составлю свое мнение. В любом случае за статью Герцена я не отвечаю.
— Ошибаешься! Это полный сборник твоих радикальных цитат.
— Ну, какой я радикал, папá! У меня очень умеренные взгляды. А этим идеям уже в обед сто лет. В буквальном смысле. Сейчас социализм в тренде. Действительно, очень опасная идеология.
— Это я уже слышал, — сказал царь. — Знаешь, как статья называется? «Сен-Жюст при дворе императора Александра Николаевича: тронная речь».
— «Тронная речь» полностью на совести Герцена. Я никакого повода не подавал подозревать меня в подобных амбициях. И Никса никогда не высказывал мне никаких претензий.
— Никса еще не читал, — заметил царь.
— Пусть читает. Не думаю, что он найдет для себя что-то новое.
— В статье тебя сравнивают с Петром Первым.
— Это комплимент в их системе координат?
— Конечно. Почему это может не быть комплиментом?
— Массовые казни, преследования старообрядцев и поверхностная вестернизация с обрезанием кафтанов и бритьем бород.
— Раскольники сами себя сжигали.
— Не думаю, что без повода. Они до сих пор ущемлены в правах?
— Раскольники, Саша, вообще не признают русского царя. И в церквях своих не поминают. Для них Российская империя — «Царство антихриста».
